Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

– У него есть контора на Третьей улице под вывеской «Фрэнк А. Каупервуд и К?»; любой может показать, где она находится. Он недавно обанкротился.

– А, тот самый Каупервуд, – заметил Мартинсон. – Я слышал о нем. Он замешан в деле о присвоении денег из городской казны. Полагаю, вы не обратились в наше филадельфийское отделение, поскольку не хотели, чтобы местные сотрудники знали об этом. Я прав?

– Да, все правильно, – ответил Батлер. – Мне не нужно, чтобы об этом стало известно в Филадельфии, поэтому я здесь. У Каупервуда есть дом на Джирардавеню, номер 937. Вы можете выяснить это, когда попадете туда.

– Да, – согласился Мартинсон.

– Так вот, я хочу кое-что выяснить насчет него и определенной женщины… вернее, девушки.

Старик замолчал и скривился от необходимости раскрыть имя Эйлин. Ему было больно думать об этом. Он так любил Эйлин, так гордился ею! Его сердце было исполнено сумрачной, тлеющей ненависти к Каупервуду.

– Полагаю, она ваша родственница, – тактично заметил Мартинсон. – Вам не нужно рассказывать больше; просто опишите ее внешность, если хотите. Мы можем приступить к работе с этой информацией на руках. – Он ясно видел, что имеет дело с достойным пожилым человеком и что этот человек испытывает душевные муки. Это отражалось в тяжелом, задумчивом выражении лица Батлера. – Вы можете быть откровенны со мной, мистер Батлер, – добавил он. – Думаю, я пойму. Нам нужны лишь такие сведения, которые помогут решить ваше дело, не более того.

– Да, – уныло произнес старик. – Она моя родственница. В сущности, она моя дочь. Вы кажетесь честным и благоразумным человеком. Я ее отец и ни за что на свете не хотел бы причинить ей вред. Я всего лишь пытаюсь спасти ее. Мне нужен он, а не она.

Внезапно он стиснул большой, костистый кулак. Мартинсон, который сам имел двух дочерей, обратил внимание на этот жест.

– Я понимаю ваши чувства, мистер Батлер, – сказал он. – Я тоже отец. Мы сделаем для вас все возможное. Если вы подробно опишете ее внешность или позволите одному из моих людей увидеть ее в вашем доме или в конторе – разумеется, совершенно случайно, – то мы скоро сообщим вам, встречаются ли они вообще и происходит ли это регулярно. Это все, что вы хотите узнать, не так ли? Только это?

– Да, это все, – сурово подтвердил Батлер.

– Что же, мистер Батлер, это не займет много времени – пожалуй, три-четыре дня, если нам повезет, – в крайнем случае, от десяти дней до двух недель. Все зависит от того, как долго вы согласны поддерживать наблюдение за ним, если улики не будут получены в первые несколько дней.

– Я хочу знать все, сколько бы времени для этого ни потребовалось, – с горечью ответил Батлер. – Даже если вам понадобится целый месяц, два месяца или три месяца. Мне нужно знать, – с этими словами он решительно встал и нахмурился. – И пожалуйста, мне нужны люди, у которых есть дети, если у вас найдутся такие, и которые не будут болтать, если понимаете, о чем я.

– Я понимаю, мистер Батлер, – заверил Мартинсон. – Не сомневайтесь, мы пошлем самых лучших, и вы можете доверять им. Они будут благоразумны, можете рассчитывать на это. Сначала я приставлю к этому делу только одного сотрудника, с которым вы сами встретитесь и посмотрите, нравится он вам или нет. Я ничего ему не скажу. Побеседуйте с ним, если сочтете его подходящим человеком, и он сделает остальное. Потом, если понадобится поддержка, он получит ее. Можно узнать ваш адрес?

Батлер продиктовал ему свой адрес.

– И никто больше не узнает?

– Никто, уверяю вас.

– Когда он приедет?

– Завтра, если хотите. У меня есть сотрудник, которого я могу отправить уже сегодня вечером. Я поговорю с ним и объясню его задачу. Можете не беспокоиться; честь вашей дочери будет в надежных руках.

– Большое спасибо, – сказал Батлер, немного смягчившись, но сохраняя прежнюю осторожность. – Премного обязан. Вы оказали мне большую услугу, и я щедро заплачу за нее.

– Не беспокойтесь об этом, мистер Батлер, – ответил Мартинсон. – Мы окажем вам всевозможное содействие по обычным расценкам.

Мартинсон проводил Батлера до двери, и старик вышел на улицу. Он был сильно угнетен случившимся и чувствовал себя совсем дряхлым. Только подумать, что ему пришлось пустить сыщиков по следу Эйлин, его любимой дочери!

Глава 36

На следующий день в контору Батлера явился долговязый, угловатый, необыкновенно серьезный мужчина, темноволосый и темноглазый, с узким, темноватым лицом и хищным крючковатым носом. Он беседовал с Батлером более часа, а потом удалился. Вечером перед ужином он пришел домой к Батлеру и, когда его пригласили в кабинет хозяина, получил возможность увидеть Эйлин с помощью нехитрой уловки. Сыщик стоял за одной из тяжелых портьер, уже повешенных на зиму, и делал вид, будто смотрит на улицу.

– Кто-нибудь выезжал на Сисси сегодня утром? – поинтересовался Батлер у Эйлин, имея в виду ее любимую лошадь из семейной конюшни. Его план на тот случай, если присутствие сыщика будет замечено, состоял в том, чтобы выдать его за коннозаводчика, пришедшего купить или продать лошадь. Сыщика звали Джонас Олдерсон, и его внешность вполне могла сойти за торговца лошадями.

– Вряд ли, отец, – ответила Эйлин. – Я не выезжала, но могу выяснить.

– Не беспокойся. Я просто хочу знать, понадобится ли она тебе завтра?

– Нет, если она тебе нужна. Меня вполне устраивает Джерри.

– Вот и хорошо. Оставь ее в конюшне.

Батлер тихо закрыл дверь. Эйлин сразу же решила, что ее отец хочет купить или продать лошадь. Она знала, что он не станет избавляться от ее любимицы, сперва не посоветовавшись с ней, так что больше не стала думать об этом.

После ее ухода Олдерсон вышел из-за портьеры и заявил об успехе предприятия.

– Это все, что мне нужно, – сказал он. – Через несколько дней я дам вам знать, если что-то выясню.

Он ушел, и через тридцать шесть часов дом и офис Каупервуда, дом Батлера, офис Харпера Стэджера, а также лично Каупервуд и Эйлин находились под тщательным наблюдением. Сначала для этого понадобилось шесть человек, а после того, как было обнаружено второе тайное место для встреч на Шестой улице, к ним добавился седьмой. Все сыщики приехали из Нью-Йорка. Через неделю Олдерсон располагал всеми необходимыми сведениями. Между ним и Батлером существовала договоренность, что если Каупервуд и Эйлин встретятся, то Батлера известят вскоре после того, как она будет на месте, чтобы при желании он мог сразу же прийти и застигнуть ее с поличным. Он не собирался убивать Каупервуда, и Олдерсон бы не допустил этого – по крайней мере, в своем присутствии, – но он бы устроил ему хорошую выволочку; возможно, сбил бы его с ног и увел Эйлин. Он больше не потерпит лжи относительно ее отношений с Каупервудом. После этого она уже не сможет решать, что она должна или не должна делать. Батлер напомнит ей об отцовской власти. Ей придется изменить свое поведение, иначе он отправит ее в исправительное учреждение. Только подумать о ее влиянии на сестру или на любую порядочную девушку, когда они узнают, чем она занималась! Она должна будет отправиться в Европу или в любое другое место, куда он пожелает отослать ее.

Батлер был вынужден поделиться с Олдерсоном своим планом действий, и сыщик недвусмысленно предупредил его, что будет охранять личную неприкосновенность Каупервуда.

– Мы не можем допустить его избиения или другого насилия, – сказал он Батлеру, когда они впервые обсуждали эту тему. – Это будет против правил. При необходимости вы сможете войти туда с ордером на обыск. Я могу достать для вас такой ордер без чьего-либо ведома о вашей связи с делом. Мы можем сказать, что следим за девушкой из Нью-Йорка. Но вам придется войти внутрь в сопровождении моих людей. Они не допустят никаких неприятностей. Разумеется, вы получите вашу дочь – мы приведем ее к вам, и его тоже, если пожелаете, но если вы это сделаете, то вам придется выдвинуть какое-то обвинение против него. Кроме того, существует опасность, что соседи узнают о происходящем. Не всегда можно гарантировать, что вы не соберете толпу, если будете действовать таким образом.

Батлер испытывал опасения по этому поводу. Его пугала возможность огласки. Тем не менее он хотел знать правду. Ему хотелось устрашить Эйлин, чтобы та осознала всю глубину своего падения.

В течение недели Олдерсон узнал, что Эйлин и Каупервуд посещают частный особняк, который, однако, выполнял совершенно иные функции. Дом на Шестой улице был настоящим борделем, но в своем роде он превосходил средние заведения подобного рода – четырехэтажный, построенный из красного кирпича с отделкой из белого камня, с восемнадцатью комнатами, обставленными с показной роскошью, но довольно чистыми. Он находился под особым попечительством, и туда допускались только клиенты, известные хозяйке или рекомендованные другими проверенными клиентами. Это гарантировало приватность, в которой нуждаются все незаконные романы. Обычной фразы «мне назначено» при условии знакомства с одной из сторон было достаточно, чтобы человека проводили в отдельный номер. Каупервуда там знали по его предыдущим визитам, и когда ему пришлось покинуть дом на Десятой улице, он направил Эйлин туда для продолжения тайных свиданий.

Узнав о характере заведения, Олдерсон сообщил Батлеру, что проникновение в такое место с целью найти нужного человека представляет большую проблему. Для этого требовался ордер на обыск, который было трудно получить. Силовое вторжение в большинстве случаев, когда бизнес владельцев противоречил общественным нравам, было достаточно легким, но иногда приходилось сталкиваться с ожесточенным сопротивлением обитателей дома. Единственным способом избежать такого противостояния было втереться в доверие к владелице заведения и щедро заплатить ей за молчание.

– Но в данном случае я не советую этого делать, – сказал Олдерсон Батлеру. – Судя по всему, она особенно дружелюбно относится к вашему подозреваемому. Несмотря на риск, будет лучше застигнуть их врасплох.

Он объяснил, что для этого необходимо иметь как минимум троих человек в дополнение к руководителю операции, которые, – после того как одному из них удастся проникнуть в прихожую, если дверь откроется после звонка, – быстро войдут следом и окажут ему поддержку. Следующим важным этапом был стремительный обыск, когда все служебные двери распахиваются и возможное сопротивление слуг подавляется численным преимуществом либо гарантией молчания. Иногда для этого требовались деньги, иногда применялась сила. Затем один из сыщиков, изображающий слугу, будет аккуратно стучаться в другие двери (Батлер и остальные будут находиться поблизости) и в случае ответа опознает нужное лицо. Если дверь не откроют при явном присутствии людей внутри, ее можно будет взломать. Дом стоял отдельно от остальных, поэтому оттуда можно было ускользнуть лишь через парадную или заднюю дверь, которые будут находиться под охраной. Этот план представлялся довольно рискованным, но, несмотря ни на что, эвакуацию Эйлин необходимо было сохранить в тайне.

Когда Батлер услышал все это, пренеприятная процедура заставила его понервничать. Когда-то он думал, что может просто поговорить с дочерью, не заходя в дом: заявить, что ему все известно, и она больше не может этого отрицать. Тогда он бы предоставил ей выбор между поездкой в Европу и отправкой в исправительное учреждение. Но ощущение дерзкой враждебности со стороны Эйлин и растущей враждебности в глубине собственного сердца заставило его склониться к другому методу. Он велел Олдерсону довести план до совершенства и поставить его в известность сразу же после того, как Эйлин или Каупервуд войдет в дом. Затем он приедет туда и с помощью сыщиков устроит ей очную ставку.

Это был неразумный и жестокий замысел как с точки зрения семейных отношений, так и с учетом перспектив «исправления». Насилие никогда не приводит к добру, но Батлер этого не понимал. Ему хотелось напугать Эйлин, чтобы пережитое потрясение заставило ее осознать чудовищность своего проступка. Он ждал целую неделю после того, как отдал распоряжение, и вот однажды днем, когда его нервы были напряжены до предела, наступила развязка. Каупервуд уже находился под обвинением и теперь ожидал суда. Эйлин время от времени приносила ему известия о том, как относится к нему ее отец. Разумеется, она не получала никаких свидетельств непосредственно от Батлера – он стал слишком скрытным в отношениях с ней и не собирался рассказывать, что он тщательно готовит окончательное крушение Каупервуда, – но кое-какие части его замысла становились известны Оуэну, который сообщал их Кэлламу, а тот в свою очередь простодушно делился ими с Эйлин. К примеру, так она узнала о возможной позиции ставленника Батлера, нового окружного прокурора, который регулярно приходил к нему домой или в контору. Оуэн рассказал Кэлламу, что Шэннон собирается приложить все силы, чтобы «посадить» Каупервуда, который, по мнению их отца, вполне заслуживает этого.

Потом она узнала, что ее отец выступает против того, чтобы Каупервуд смог возобновить свой бизнес, и считает, что его больше нельзя допускать к финансовым делам. «Если общество избавится от него, это будет благословением Божьим», – сказал он Оуэну однажды утром, когда читал газетную статью о юридических коллизиях Каупервуда, и Оуэн поинтересовался у Кэллама, знает ли тот причину такой ожесточенности старика. Оба сына не могли понять, в чем дело. Все это Каупервуд узнавал от нее, включая слухи о том, что судья Пейдерсон, который собирался заслушивать дело, был старым знакомым Батлера, а Стинер может получить максимальный срок за свое преступление, но вскоре будет амнистирован.

Все эти новости не слишком пугали Каупервуда. Он сказал Эйлин, что у него есть могущественные финансовые союзники, которые обратятся к губернатору с апелляцией о помиловании, если он будет осужден, но он так или иначе не считает, что у обвинения есть достаточно веские улики для обвинительного приговора. Он был всего лишь политическим козлом отпущения, выставленным на обозрение благодаря публичной шумихе и влиянию ее отца. С того времени, как ее отец получил анонимное письмо насчет их отношений, он стал жертвой враждебности Батлера, но не более того.

– Если бы не твой отец, милая, то я бы моментально отделался от этого обвинения, – заявил он. – Я уверен, что ни Симпсон, ни Молинауэр не имеют против меня ничего личного. Они хотят вытеснить меня из трамвайного бизнеса в Филадельфии, и конечно же, сначала они хотели как-то выгородить Стинера, но если бы твой отец не ополчился на меня, то они бы и не подумали делать из меня жертву. Кроме того, твой отец расставил в нужных местах мелких политиканов и этого парня, Шэннона. Вот в чем трудность: они должны выполнять его распоряжения.

– Да, я знаю, – ответила Эйлин. – Дело во мне, и только во мне. Если бы не его подозрения насчет меня, то он бы не замедлил помочь тебе. Знаешь, иногда мне кажется, что я сильно подвела тебя. Просто не знаю, что делать. Я могла бы какое-то время не встречаться с тобой, если бы думала, что это как-то поможет тебе, но теперь не вижу, какой от этого прок. О, Фрэнк, я люблю, люблю тебя! Я все сделаю ради тебя. Мне все равно, что скажут или подумают другие люди. Я люблю тебя.

– Ты просто думаешь, будто любишь, – шутливо отозвался он. – Это пройдет. На свете есть и другие мужчины.

– Другие? – возмущенно и презрительно воскликнула Эйлин. – После тебя не может быть никого другого. Мне нужен только один мужчина – мой Фрэнк. Если ты бросишь меня, я отправлюсь в ад, вот увидишь!

– Не надо так говорить, Эйлин, – раздражаясь, возразил он. – Мне не нравится слышать такие слова от тебя, и ты не сделаешь ничего подобного. Я люблю тебя. Ты знаешь, что я не собираюсь бросать тебя. Зато сейчас тебе будет лучше оставить меня.

– Да что ты говоришь! – воскликнула она. – Оставить тебя? Вот так просто, и все? Но если ты отступишься от меня, то я сделаю именно то, о чем говорила. Клянусь!