Студенты сингулярности

Спасительный сигнал раздался у них над головами, знаменующий приезд транспорта. Ещё до того, как створки лифта полностью открылись, Томас с Альбертом уже просочились внутрь и припали к стенам, прячась за мизерными выступами. Коридор всё ещё был пуст. Но двери лифта тоже не торопились закрываться, как бы сильно Томас ни вжимался в кнопку этажа. Альберт высунул глаз в проём, оценить обстановку и тут же отпрянул обратно, вжимаясь ещё сильнее в стенку.

– Это Барлоу! Он реально нас преследует!

– Надо возвращаться на общий этаж.

– Нет, именно этого от нас и ждёт! Надо в сад, он большой и листья уже распустились. Там мы всегда сможем укрыться.

Двери лифта сомкнулись, пока зловещие шаги звучали ещё далеко в коридоре. Механизм начал неторопливый спуск в ближайшую точку, где шахты подходили к входу Академии – подвальный этаж. Место это было не меньшим лабиринтом, чем кафедра цепей, но эти лабиринты Томас знал как родные, потому что именно здесь располагался личный кабинет Барлоу. Всё, что им надо было сделать – пробраться к лестнице на первый этаж и пересечь там атриум. С напором хомяка в клетке, чувствующего сыр в конце лабиринта, Томас с Альбертом ринулись по сырым тоннелям к лестничному пролёту. Перебиваясь на все четыре конечности, они взметнулись по нему вверх.

Первый этаж. Размером со стадион и покрытый от края до края белым гранитом. Его колоннада разносилась во всех стороны, являя гостям непоколебимые опоры, на которых зиждился храм знаний. Коричневые трещины, покрывающие их, символизировали наследие половины века, что стоит Академия. На колоннах были развешены портреты величайших учёных, что все эти годы развивали науку сингулярности. А по центру, на мраморном постаменте красовался огромный женский бюст. «Элизабет Лломан – мать наук о кристаллах» гласила золочёная надпись, выбитая на постаменте. Вид этого места приводил в восторг гостей, в трепет – абитуриентов, и в скуку – старшекурсников. Но сегодня был особый случай, ведь Томаса и Альберта этот вид привёл в облегчение, в особенности входная дверь. Быстрым шагом, дабы не осквернять лики коллег, и что важнее не привлекать внимание, они пересекли атриум и вдохнули сладкий запах свободы из открытых дверей.

Преодолев порог своего учебного заведения, друзья на всякий случай обернулись и внимательно осмотрели этаж. Барлоу на горизонте не было.

– Фух, – выдохнул Альберт, – точно тебе говорю, он отправился искать нас в нашей комнате. Вот поэтому мой куратор – не он.

– Да-да, ты лучший в избегании Барлоу, – бросил Томас, ступая вперёд по каменной дорожке. – Но он ещё способен нас нагнать, так что лучше уйдём подальше от входа.

Альберт дёрнулся, как от удара молнии.

– Ты прав, – он прибавил шаг, – от него можно всякого ожидать.

И всё же, даже если шансы преследования Барлоу не были равны нулю, друзья отправились в прогулку в размеренном темпе.

Сады Академии покрывали площадь в несколько кварталов. В одних только пределах её ограды можно было бы отстроить небольшой провинциальный городишко, а уж сама башня была целым городом федерального значения по своей вместительности. Но эта площадь была отведена исключительно под парк, в котором студенты могли бы отдыхать. И не отдыхом единым были славны зелёные угодья башни. Хотя изначально Академия изучала энергию, производимую кристаллами, по мере того как росло понимание сингулярности, рос и спектр её применений. Теперь существовал даже ботанический факультет, изучающий влияние сингулярности на растения, чьими лабораториями стали не душные кабинеты, а эти роскошные сады.

В одном уголке даже установили дендрарий, куда привезли ряд тропических растений. Сейчас он, правда, находился на ремонте из-за какого-то экспериментатора, чьи бананы выдавили стёкла и развалили бетонную стену. Говорили, что за эксперимент Академия получила исследовательские гранты с дюжиной стран, сам экспериментатор – путёвку до докторской степени и долг на десяток лет, а его однокурсники – самое большое банановое мороженое на свете.

Все эти густые насаждения нынче служили студентам, которым вечерами, после упорной учёбы, так хотелось пройтись по лунным тропинкам с коллегой противоположного пола, приковывая к себе зависть менее удачливых сокурсников.

Томас с Альбертом взяли курс на так называемую «конкурсную» аллею. Каждый год ботанический факультет проводил там состязания на самое красивой дерево, что позволяла им энергия сингулярности. Традиция, начавшаяся более тридцати лет назад, как спор на бутылку, с годами выросла до целого фестиваля, на который сходились студенты, преподаватели и жители города. На многих деревьях до сих пор виднелись голубые ленточки победителей, ведь за ними ухаживали с особой любовью их творцы.

Томас с Альбертом окончательно убедились в отсутствии очень старого и непредсказуемого хвоста и смогли насладиться атмосферой, рассказывая истории из детства. Альберт вспоминал, как впервые приехал в город из своей горной деревушки и был поражён высотой Академии. Томас вспоминал свою городскую жизнь и как башня всегда была путеводной звездой мальчишек, когда они бегали по ещё пока незнакомым им улицам и переулкам. Конечно, оба слышали истории друг друга уже много раз, но сейчас было самое подходящее время, чтобы вновь их вспомнить. У студентов жизнь либо здесь, либо только впереди. Воспоминаний их пока не хватает на бесконечные истории дружбы, отваги и рисковых приключений, ведь такой опыт для них во многом – сегодняшний день. Вот и ностальгические истории для них пока лишь о беззаботном детстве. Хотя первые дни Академии уже и начали уходить в категорию былых времён.

– Даже не представляю каково это, расти тут, – говорил Альберт, мечтательно глядя в небо. – В моей деревне каждый друг друга знает. Во всей школе наберётся от силы учеников двадцать и все они уже вместе годами играли. В твоей небось были тысячи других мальчишек, и, зная тебя, с большинством из них ты даже не познакомился.

– Ну да. По-твоему, это хуже? Мне бы было не по себе, если бы все вокруг знали меня лично. Когда вокруг больше людей чем ты способен знать – только настоящие отношения чего-то стоят.

– Как наши?

– Да. Вокруг меня могут быть тысячи людей, но я их не знаю, а вот ты среди них – мой друг.

– Лучший друг!

– Именно, лучший друг. Мы можем заниматься полнейшей глупостью и это будет веселее, чем проводить время с целой толпой знакомых, которые меня едва ли волнуют.

Альберт усмехнулся.

– Порой мне кажется, что я начал подцеплять это от тебя. Конечно, в отличии от тебя, я по-прежнему стараюсь познакомиться со всеми подряд, но для меня есть большая разница между тобой и, скажем, Стивом. Выпади ты из башни – я бы незамедлительно прыгнул бы следом.

– Ха, небось только, чтобы поиздеваться надо мной, пока летим до земли.

– Говорю же, всё веселее с друзьями. Даже смерть этому не исключение, – произнёс Альберт и громко рассмеялся.

Томас рассмеялся в ответ и их хор заставил птиц сорваться с ветвей. Что может быть лучше, чем иметь в жизни такого друга, с которым даже мрачные тона реальности становятся шуткой?

Они размеренно двигались по аллее, шутя над образами, которые продолжала рождать их фантазия, как вдруг Томас заметил силуэт вдалеке. Человек свернул на их аллею. Это ведь не мог быть он, думал Томас. Сама идея была просто нереальной. Но силуэт, пускай и очень далёкий, выглядел знакомо. Решая не искушать судьбу, Томас мгновенно бросился в кусты, таща за собой Альберта. Они зарылись в самую гущу листвы так, что физически невозможно было увидеть их с дорожки, и принялись ждать с затаённым дыханием.

– Это ведь не может быть он? – прошептал Альберт.

– А что если? Он же как ищейка для валяющих дурака студентов.

– Если это реально он, то я согласен отправиться в нашу комнату.

Напряжение ожидания заставляло их сердца колотиться в два раза быстрее. В любой момент человек должен был оказаться в поле зрения. Последний раз Томас был так напуган, когда в средней школе на спор залез в охраняемый сад и убегал от сторожевого пса. С Альбертом, конечно, подобные ситуации в жизни случались куда чаще, чем с его осторожным другом, но и он чувствовал, как его пронизывает леденящий ужас.

Шаги звучали всё ближе. Томас подался вперёд, но Альберт удержал его. Они слышали шуршание, которое могло значить лишь профессорскую мантию. Но ведь профессора тоже часто бывают в парке, особенно с ботанического факультета. И тем не менее знак был недобрым. В ушах Томаса стоял оглушительный грохот собственного сердца.

Наконец, силуэт показался перед чащей, в которой скрывались друзья. Они видели потёртые рукава мантии, лысину, прикрытую тремя прядями волос, и древние, как вселенная, роговые очки, которые так боялись увидеть весь день. Это был Барлоу.

Профессор медленно шёл по аллее с пустующим выражением лица, переводя взгляд между деревьями. Ещё был шанс, что он не заметил двух студентов, что недавно шли по аллее ему навстречу. Но Барлоу никогда не были нужны такие примитивные вещи как зрение, чтобы найти пару прогульщиков. Особенно когда этих прогульщиков звали Томас и Альберт. И тем не менее, пока Барлоу выглядел так, будто он всего лишь гулял. Вдруг профессор остановился, как будто ему в голову пришла какая-то мысль – событие невозможное с точки зрения Томаса. Барлоу медленно повернул голову в сторону кустарника. Он смотрел прямо туда, где прятались друзья. Томас чувствовал на себе его взгляд. Но Томас не дал страху овладеть собой и остался без движения. У Барлоу не было возможности увидеть их. Листва полностью скрывала юношей, оставляя лишь крошечную прореху сквозь серию ветвей, через которую можно было рассматривать аллею. Снаружи эта преграда была непроницаемы для человеческого глаза.

Барлоу хмыкнул, отвернулся и продолжил свой неспешный путь в сторону башни. Томас и Альберт начали пятиться очень и очень медленно. Общаясь жестами и двигаясь беззвучно, они пробирались через заросли. Каждый шаг по траве происходил тише, чем она колыхалась от ветра. Каждое отодвигание ветвей было неотличимо от естественного покачивания. Величайшие шпионы мира могли позавидовать их сноровке, потому что на свете не было угрозы страшнее чем быть отчитанным Барлоу. Лишь уйдя от аллеи не менее чем на квартал, они посмели заговорить.

– Что теперь? – спросил Альберт, всё ещё шёпотом.

– Бежим в Академию, поднимаемся на общий этаж и запираемся в своей комнате.

– Дороги или прямо через сад?

– Сад, – твёрдо ответил Томас, – мы не можем предсказать, на каких тропинках он пройдёт.

– Тогда двигаем!

Они бросились со скоростью, ещё недоступной сингулярным движителям. Даже на первых курсах, во время обязательных занятиях физкультурой, ни один из них не бегал так быстро. Не глядя никуда кроме своего назначения, они проносились мимо студентов, что ровняли газоны, навлекая множества ругательных выражений себе в спину. Они даже не заметили, как пролетели мимо Амелии и Стива, устроивших себе пикник. Парочка успела лишь проводить сокурсников изумлёнными взглядами.

– Куда они так? – воскликнул ничего не понимающий Стив.

– Хмм, – Амелия задумчиво обернулась в сторону дорожек, – тут ведь недавно Барлоу прогуливался?

Томас с Альбертом добрались до финишной прямой, но между ними и входом академии всё ещё оставалось большое открытое пространство. Врывая ноги в землю, они остановились и спрятались за ближайшими кустами. Осторожная разведка местности показала отсутствие угроз класса Барлоу. Новым рывком они пересекли рискованный ландшафт. Пройдя двери, каждый ретировались за колонны, чтобы оценить обстановку атриума. Горизонт был по-прежнему чист. Двигаясь зигзагом между препятствий, они смогли добраться до лифта незамеченными. По крайней мере люди, замечавшие их, не были профессором Барлоу. Лишь когда створки элеватора закрылись за ними, оба смогли выдохнуть и тут же резко вздохнуть, повторяя эту последовательность очень быстро и часто.

– Боже, – выпалил Альберт, – я никогда ещё… так не бегал… спасая свою жизнь.

– Технически, – вздохнул Томас, – наши жизни… не были… в опасности.

– Ха… ха-ха… ха-ха-ха… И правда… А чего ж… мы тогда… так бежали?

– Потому что… Барлоу… страшнее… смерти!