Студенты сингулярности

– Неужели? Чем же ты находишь его более репрезентативным?

Томас прекрасно понимал, что рано или поздно он окажется в этой ситуации. Всё что оставалось теперь – тянуть время пока не прозвенит звонок.

– Он лучше отвечает моим предпочтениям.

– Вот как? – Барлоу явно наслаждался этой игрой в кошки-мышки. – Не очень инженерный подход.

– Конечно, я же учёный, а не инженер.

– А теперь, стало быть, это выбор репрезентативный для учёного? Но разве учёный тогда не должен выбрать-

Прежде чем Барлоу смог закончить предложение, раздался звонок. Томас с облегчением выдохнул.

– Не переживай, Поплин. – Глаза Барлоу наполнились садистским удовлетворением. – Я же говорил, что мы займём пятнадцать минут от обеденного перерыва. Итак, вернёмся к насущному вопросу: почему второй?

– Потому что он лучше подходил исходя из имеющихся передо мной условий.

– Но условия были выбраны с позиции инженера, а ты говоришь, что выбрал его с позиции учёного.

– Но ведь вы сами говорили, что учёный всегда должен видеть и инженерную сторону. В инженерных условиях, я, как учёный, нахожу второго кандидата более репрезентативным для инженерного выбора.

Барлоу замер. Его глаза моргали в попытке осмыслить тот бред, что нёс Томас.

– Ладно, – наконец махнул он рукой, – ты так можешь тянуть кота за хвост долго. У твоих одногруппников нет столько времени.

Лучшего результата ожидать было сложно. Томас опустился на стул с чувством глубокого удовлетворения, пока Барлоу перешёл к организационным вопросам, вроде расписания защит дипломов. Когда урок был закончен с точки зрения профессора, Томас быстро собрал вещи и проскользнул к выходу по студенческой массе, на случай если Барлоу захотел бы задержать его ещё сильнее.

Обычно, обеденный перерыв длился час. Благодаря безответственности Барлоу, сегодняшний был сокращён до сорока пяти минут. К этому моменту очереди в столовых становились очень длинными. Башня имела десять таковых, в каждой из которых было по несколько окон с продавцами. Естественно, лучшие из столовых забивались до отказа ещё до начала самого перерыва, но большинство хотя бы быстро обслуживали. Вдобавок, на территории вокруг башни имелось множество ларьков с уличной едой, пользовавшихся оравой голодных студентов, которыми башня была набита в любое время дня и даже ночи. А вот дальше ворот территории академии студентам выходить было запрещено. Это не самое логичное правило было призвано донести до студентов значимость знаний, которые они получали в стенах башни. Естественно, на деле мало кого это правило волновало. Студенты часто устраивали вылазки в город, тем более по праздникам, но попадись они кому-то из профессоров, чтивших традиции – бед было не избежать.

Возвращаясь же к Томасу, он выбрал одну из обычных столовых, где длинна очередей компенсировалась скоростью обслуживания. К сожалению, Амелия оставила его, чтобы встретиться со Стивом, а Альберт и Керри ушли на весь день, так что разделить трапезу ему было не с кем. Однако, уже стоя в очереди, Томас встретил Мирса со второго курса и посвятил обед наставлениям мудрости подрастающим поколениям.

Третьим уроком дня была очередная лекция, в этот раз от профессора Карата – наверное, самого любимого среди студентов преподавателя. Он не проверял посещаемость, не запоминал лиц, не следил даже за поведением на самой лекции, кроме уж слишком вопиющих случаев. И тем не менее, посещаемость его лекций была почти идеальной, а поведение студентов – прилежным. Настолько любим был профессор своими учениками. Случись молодому студенту на шумной вечеринке спросить у старших: за что все так любят Карата – он получал от них целую лекцию. Кто-то распишет сколь добр Карат на экзамене. Кто-то обязательно перескажет случай, когда у Профессора спросили почему он учит собственные лекции наизусть, на что тот ответил, что если он сам не может пересказать весь предмет, то и не сможет требовать этого от студентов. И абсолютно все, со слезами на глазах, вспомнят, как Профессор принимал их расчёты поздним вечером, сам порой засыпая, но не прекращая, пока ученик не доходил бы до правильного решения. Из всех великих учёных, что заседали в башне академии, ни один не вызывал столько уважения и любви, как профессор Карат. Как результат, Томас всегда старался слушать лекции Карата внимательно, благо сегодня с ним не было Альберта, чтобы отвлекать от этого занятия.

На счастье Томаса, четвёртого занятия в этот день не было, да и следующий день не требовал каких-то самостоятельных работ, а значит остаток дня был абсолютно свободен. Но, не добравшись до лифта, Томас был перехвачен Амелией, которая потребовала увидеть его дипломные исследования. Решив, что приглашать человека в гости без угощения было бы грубо, Томас принял решение заскочить в ближайший кафетерий. С набором выпечки и небольшим запасом лёгкого горячительного, места с которыми в стенах академии были известны лишь старшим курсам, они вдвоём добрались до комнаты Томаса и Альберта.

– Всё такая же крошечная, – прокомментировала Амелия, протискиваясь между кроватью и столом Альберта. – Вы не пробовали выпросить комнату побольше?

– Пробовали.

– И как успехи?

– Помнишь, как на первом курсе Альберт спалил лабораторный стенд?

– Ха, ещё как. Профессор Адамс был просто в ярости.

– Да, равно как и квартирмейстер академии. И, как нетрудно догадаться, распределением комнат заведует тоже он.

– Понятно… Ну, зато у вас уютно.

Томас отправился рыться по ящикам, доставая кипы бумаг с расчётами. Отодвинув хлам со своего стола на пол, он подставил стул Альберта. Сидя чуть ближе социально-ответственной дистанции с Амелией, Томас принялся демонстрировать работу, на которую потратил месяцы заканчивающегося семестра. Вскоре оба были настолько увлечены теорией, что потеряли всякий счёт времени.

– Погоди, как это работает? Ты использовал вместо энергетических констант тригонометрические функции.

– Вот, смотри, поскольку я переосмысляю принципы сингулярности как волну, то она обретает геометрические свойства.

– А что, если не обретает?

– Тогда моя теория яйца выеденного не стоит. Но если я прав, то все уравнения сходятся.

– Хм, может и так. Но не слишком ли это смело? Ты, по сути, выкинул половину того, что мы учили четыре года.

– Казалось бы в этом и суть научной теории. И ты может и научилась чему-то, а я точно не запомнил и половины того, что нам преподавали.

– Да-да, все вы мальчишки любите хвалиться этим. Но всё-таки, ты сверялся с кем-нибудь из профессоров? Они не будут против такой теории?

– Барлоу не против.

– Барлоу – это Барлоу, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо. Может хотя бы зайдёшь со мной к профессору Бланшу и спросишь его мнение?

– Ага, к профессору «если ваша степень ниже моей, то с вами нет смысла разговаривать» Бланшу. Уж он-то будет рад послушать о том, как жалкий студентишка пытается переосмыслить всю науку сингулярности разом.

– Ладно, тогда как насчёт Погли?

– Так он просто согласится с Барлоу. Уж не знаю почему, но Погли по-настоящему уважает этого психа.

– Тогда профессор Карат! Он никогда не оставит студента в беде. Да и цепи – его специальность, он будет очень заинтересован в новом видении потока сингулярности.

– А вот тут ты права. Может и стоит к нему заглянуть.

Томас продолжил обдумывать предложение, пока Амелия продолжила проверять решение. Внезапно дверь широко распахнулась и в комнату вплыл Альберт, весь сияющий изнутри.

– О-хо-хо, а вы тут чем занимаетесь в такой интимной атмосфере? – расплылся в улыбке он.

– Учёбой, – обрубил его Томас.

– Ага, а я – замдекана.

– Вижу твоё свидание с Керри прошло отлично, – искусно перевела тему Амелия.

– О, вы не представляете. Мы так прекрасно провели время. Смеялись, болтали, держались за руки…

– Держались за руки? – Томас театрально закатил глаза. – Притормози ловелас, тут дети. Мы не готовы к таким откровенным подробностям.

– Ладно, расскажу, когда будешь старше. В общем я проводил её до комнаты, как настоящий джентльмен.

– Мы видим, – хором отозвались Томас с Амелией.

– Эх, нет в вас романтики.