Рашен

– Ну, будем! – отчеканил он краткий тост и добавил: – А кто с нами не пьёт, тот Иудушка на ганцевских побегушках!

После таких слов я просто не мог не выпить. В конце концов, даже если меня расколют, все равно дальше Сибирейской тайги не сошлют. А, гори оно все синим пламенем, будьте прокляты, фашистские выродки!

– Вот это хорошо, это по-нашему! – широко улыбнулся мужчина, когда я одним глотком махнул обжигающий напиток. Тотчас передо мной появилась большая тарелка, наполненная дымящимися щами из квашеной капусты с крупными кусками картошки и мясом. Я с удовольствием, без передышки, отправил в рот несколько ложек аппетитного варева.

– Вот и ладно, – не торопил меня хозяин дома. – А теперь давайте знакомиться. Меня зовут Иван Кириллович, как вы уже поняли, я местный староста. Слежу, чтобы в деревне был порядок и соблюдались наши традиции и русиянские законы. Хотя с каждым днем это делать все труднее. Фашистская власть буквально душит нас, выжимая крупицы свободного человека и обрекая на жалкое рабское существование.

– Я Дмитрий Неверов. А вы не боитесь козырять такими словами? Мало ли, кто я такой и зачем к вам приехал, – снова включил я Штирлица.

– Полноте вам, – дружелюбно ответил Иван Кириллович, заботливо подливая в мой стакан очередную порцию алкоголя. – Я сразу понял, что вы свой, из ссыльных. Еще там, у ворот, когда подслушал ваш разговор со сторожами. Такой прекрасной Сибирейской речи я давно не слышал. Мы тут стали набираться послепобедной речевой дряни. Хотя держимся изо всех сил. Пришлось даже языковые курсы организовать, чтобы молодежь не забывала, что такое родной язык.

– Я заметил, что и солдаты, в отличие от их коллег на Большой земле, говорят весьма сносно, – отметил я, с аппетитом отрывая зубами кусок мяса от куриной ноги.

– А куда им деваться? – улыбнулся староста. – Я своим строго-настрого запретил общаться с любым, кто изъясняется не по-нашему. Вот им и приходится подтягиваться под Сибирейский уровень, чтобы не жить в изоляции. Сторожа тоже люди, хоть и псы цепные на службе у нацистской власти.

– Понятно. Но, как погляжу, – обвел я рукой стол, – живете вы недурно. Еда, выпивка, теплое жилище. Не каторга, а санаторий вдали от шума больших городов. А меня на пересылке пугали, что с харчами в Сибирейской тайге будет туго. Рассказывали даже про людоедство.

– Ну, это сказки для новичков, – успокоил Иван Кириллович. – Местные специально распространяют эти байки, чтобы с Большой земли к нам реже наведывались. Не нужны здесь лишние рты и проверяющие рыла.

Не скрою, наша деревня живет лучше, чем многие поселения. Все, что вы видите на столе, выращено собственными руками – от овощей до мяса. Самогонку выменяли у соседей опять же на продукты. У нас тут недалеко есть мельница и хлебозавод. Они там зерно воруют и гонят из него. А красный напиток – это настойка брусники на спирту. Она градусом поменьше, специально для женщин.

После выпитого алкоголя, горячего наваристого супа и королевской порции перловой каши с грибами и жареной курицей меня потянуло в сон. Бороться с накатившим желанием становилось труднее с каждой минутой.

– Ничего, ничего, голубчик, не стесняйтесь. Чувствую, что пора вам на боковую, – видя, как я борюсь с зевотой, учтиво заметил староста. – Хотите, оставайтесь у меня, жена постелет у печки. А нет, так Никита, мой старшой, проводит до гостевого домика.

– Не хочу портить вам веселье, пойду лучше к себе, – с усилием поднялся я из-за стола.

– Никитка! – снова наградил староста затрещиной сидевшего рядом подростка. – Хватит жрать! Полушубок накинь да проводи гостя: видишь, разморило дяденьку.

Через пару минут мы уже шли по улице. Сын старосты держал меня под руку, обводя мимо наледи и больших сугробов. Он уже успел выяснить, что солдаты подготовили для меня избу номер восемь. Все дома здесь имели свои порядковые номера, так было удобнее вести учет ссыльных. Меня определили в дом, где проживал одинокий старик, бывший преподаватель. В Сибирейскую тайгу его сослали лет пятнадцать тому назад за осквернение памяти Великих фашистских освободителей. Прекрасным весенним днём, проходя по улице, он увидел, как вороны нагадили на бронзовую голову памятника одному из вождей.

– И вот наш Палыч вместо того, чтобы снять с себя пальто и стереть дерьмо с важной персоны, как полагается в соответствии с кодексом гражданина свободной Русии, просто прошел мимо. Уличные камеры видеонаблюдения это зафиксировали, и впаяли нашему умнику двадцать пять лет, – взахлеб рассказывал Никита, пока мы пробирались к избе. – Теперь работает у нас в школе учителем, мучает ребятишек. Достал до печёнок, спасу от него нет. То контрольную устроит, до домашку задаст такую, хоть вешайся. Нет чтобы как другие – бухал бы с утра до ночи да оценки за бутылку ставил. Всем бы легче было.

– А, двоешник! Все не спишь, колобродишь, – приветствовал нас хозяин дома слабым старческим голосом. Он стоял на крыльце, придерживая ногой дверь и освещая крыльцо керосиновой лампой.

– Вот, Палыч, постояльца к вам привел. Велено разместить, обогреть и спать уложить, – вежливо пояснил Никитка.

– Да я уже понял, что не дадут мне одному умереть спокойно. Солдаты раз пять прибегали, то с новым матрасом, то с одеялами. Проходите, мил человек, будем вместе век коротать. А ты, сынок, домой беги, простудишься. И завтра в школу не опаздывай!

Никиту словно ветром сдуло, только пятки валенок мелькнули и пропали в снежном вихре.

На автопилоте я прошел в избу, отметив, как сильно она протоплена. Снял обувь и проследовал за хозяином в подготовленную для меня комнату. Там, не раздеваясь, без сил упал на аккуратно заправленную кровать. Суета минувших дней выпила меня до капли. Жизненной энергии хватило лишь на то, чтобы сказать: «Спасибо, Палыч». После чего я провалился в глубокий сон.

***

– Петр Алексеевич, дорогой наш император и самодержец всея Руси! Откройте тайну, которая мучает меня с самого детства. На хрена вы залезли в болота и основали в таком ужасном климате будущую столицу России? – поначалу я даже не узнал собственный голос, настолько внезапно в мое подсознание ворвался очередной реалистичный сон.

Петр I стоял спиной ко мне и смотрел в окно, очевидно, задумавшись, поскольку проигнорировал вопрос. Худые длинные ноги слегка подрагивали. Плечи опущены, одна его рука опиралась на толстую оконную раму. Царю нездоровилось.

– А он не такой высокий, как пишут в исторических книгах, – подумал я про себя. – Все-таки Шемякин был отчасти прав, когда всучил Петропавловской крепости памятник лысого бронзового низкорослика под видом российского императора.

– Ты дурак, Димка. Невежда и дурак, как есть. Задумали мы город прекрасный сей, дабы утереть нос боярам московским да выскочкам аглицким.

– Но ведь здесь невозможно жить. Болеют люди, без света солнечного в хандру впадают. И не англичане какие, а свои родные, русские, – перешел я на жалобный тон.

– Пить больше надо, и крепче. Тогда никакая хворь не возьмет. Накатил штоф, да в баню натопленную до состояния адова! И веничком березовым по телесам.

– Так пьём, батюшка. Без страха и устали. Сильно пьём, даже водочный завод один пропили. И все равно грустим и хвораем.

– Значит, много пьёте! – прорычал Петр, не отворачиваясь от окна. – Вечно у вас так, у русских: то понос, то золотуха!

– У кого это у нас, Петр Алексеевич? – не понял я.

– Да пошел ты, песья морда! Das Problem mit den Russen ist, dass sie keine Antworten wollen. Alles, was sie wollen, sind unbeantwortete Fragen, um ihre nutzlose Existenz zu rechtfertigen… (Проблема с русскими в том, что им не нужны ответы. Все, чего они хотят, это вопросы без ответов, оправдывающие их бесполезное существование…)

***

– Доброе утро, молодой человек, – приветствовал новый сосед, когда утром я вышел из комнаты в поисках туалета. – Удобства у нас, к сожалению, на улице. Накиньте тулупчик, и вон валенки стоптанные стоят. А то застудитесь после постели.

Контрастный душ является модной процедурой у сторонников здорового образа жизни. Чего нельзя сказать о контрастном туалете, особенно после теплой избы. Справив нужду со скоростью звука, протер руки снегом и заскочил обратно в натопленное жилище.

– Проходите, будем завтракать, – позвал старик из дальнего помещения.

Вторая комната оказалась гораздо больше моей. Именно здесь находилась массивная русская печь, снабжавшая теплом весь дом. В дальнем углу под иконами располагались кровать и небольшой комод. Сразу за кроватью у окна стоял узкий стол и два стула. Все остальное пространство было занято одноместными школьными партами. На стене напротив окон висела большая коричневая школьная доска. Указка и сточенные мелки покоились в продолговатом лотке под ней.

– Не удивляйтесь, я оборудовал учебный класс прямо у себя дома. Во-первых, так удобнее, не надо далеко ходить. Ноги у меня уже не такие резвые, как в молодости. А во-вторых, я получаю лишний продуктовый паек как завхоз, ответственный за школьное имущество.

– Хорошо устроились, – оценил я находчивость преподавателя. – Кстати, я вчера не представился. Меня зовут Дмитрий Неверов. Сослан в Сибирейскую тайгу на тридцать лет.

– Викторберг Палыч, – представился мужчина. – Но, прошу, зовите меня, как все, просто Палыч. Я хоть и прожил много лет, но так и не смог привыкнуть к идиотским послепобедным немецким окончаниям.

– Как скажете. Палыч значит Палыч, – согласился я, подсаживаясь к столу.

– Сегодня в меню гречневая каша и вареные яйца. Чай наливайте сами, сахара, к сожалению, давно нет.

– Ваш староста питается куда как лучше, – вспомнил я вчерашний пир.

– Я предпочитаю духовную пищу. И потом, не каждому дано умение воровать вагонами и при этом спокойно спать. Муки совести терзают всех по-разному, знаете ли.

– А мне Иван Кириллович показался приличным человеком. И сын у него не оторва какой.

– Староста он хороший, деловой, напраслину возводить не буду. А насчет «приличный человек» сильно сомневаюсь. При его теперешней должности это практически невозможно. Начальник в наше время должен быть гибким, словно змея, терпеливым и беспринципным, как женщина легкого поведения. Иначе не видать поселению ни новой одежды, ни медикаментов. Да еще проверками замучают.

– Ну, не знаю. Он меня вчера видел в первый раз, но при этом не побоялся обругать фашистов и их прихвостней. На это нужна большая смелость и гражданская позиция.

– Бросьте! Это он с нами, ссыльными, нацистов ругает. А с начальством, наоборот, клеймит и проклинает зеков так, что уши вянут. Я же говорю, беспринципная гибкость – залог успешной карьеры. Не спорь и говори только то, что от тебя хотят услышать. Тогда будет дополнительный паек.

– Тут я с вами согласен. При нынешних порядках возражать русиянской власти опасно для здоровья. Я слышал, вы уже пятнадцать лет срок мотаете? – запил я большим глотком чая вкусное, но уже остывшее вареное яйцо.