Рашен

– И за это он получил всего пять лет? Кровавый маньяк и убийца? – возмутился я.

– Ну убийца, и что? – заступился за паренька толстяк. – Подумаешь, человека жизни лишил, какая невидаль! Зато в голове у него правильные мысли и политически он грамотно подкован. Моя бы воля, я бы его освободил еще в здании суда. И без него найдется уйма народу, которого можно хоть сейчас на каторгу отправлять.

– Не спорьте с ним, – видя закипающую во мне ярость, успокоил пожилой философ. – Нынче жизнь человеческая обесценилась донельзя. Государство заботит лишь то, чтобы в его огород не залетали народные камни. А что мы при этом вытворяем друг с другом, власть имущих вообще не беспокоит. Поэтому нас и осталось всего тридцать миллионов. Хотя подозреваю, что и эта цифра сильно завышена.

– Подозревает он! – огрызнулся пухляш. – Главное – страну сохранили, независимость, самоидентичность. Живем в свободном развивающемся государстве. С Америкой общаемся на равных, заставляем содомитов нас бояться и уважать. Так нет же, все мало. Все разговоры обязательно надо свести к бытовухе: высокая преступность, недоступные кредиты, отсутствие свободы слова. Да тьфу на них, главное – не быть рабом Запада!

– Какое прекрасное у вас пальто! – неожиданно перевел тему разговора старик, бережно ощупывая рукав соседа.

– Верно подметили. Это отличная английская шерсть, – горделиво улыбнулся мужчина.

– И ботинкам вашим, поди, сносу нет? – продолжал философ.

– Это мне друзья на юбилей подарили. Из самого Милана презент. Такие есть только у меня и губернатора.

– Вот об этом я и сокрушаюсь, – обратился ко мне старик. – На их штыки давно нанизаны кубинские сигары, патроны залиты французским коньяком, порох пропитан дорогим парфюмом. Они ненавидят своих врагов, всей душой мечтая приобщиться к их образу жизни, словно мотыльки, летящие на пламя свечи.

А воевать они могут только с собственным народом, который терпел, терпит и будет терпеть еще тысячу лет. Наверное, в этом и заключен наш особый, русиянский, статус.

– Это ты, старик, нас с евреями перепутал. Они любят терпеть, да еще гордятся этим.

– Они терпят ради результата, а мы ради процесса. Чувствуешь разницу? Да и не старик я тебе, подхалим поганый. От пыток сотрудников Департамента морального контроля и учета кто хочешь состарится. К твоему сведению, мне всего шестьдесят два…

Глава 8. Сибирейская тайга

К моему удивлению и нескрываемой радости, принудительное путешествие на электричке продлилось не более пятнадцати часов, без остановок и длительных простоев. Лишь один раз прямо на ходу из соседнего вагона выкинули тело какого-то бедолаги.

Его тут же подобрала дежурившая у путей бригада утилизаторов. Как потом выяснилось, от сидения на жесткой скамье у мужчины затекла поясница. Решив немного размять суставы, он без спроса встал с места. И тут же получил дубинкой по голове. К сожалению, удар оказался смертельным, вызвав обильное кровоизлияние в мозг. Но и этот инцидент никак не повлиял на крейсерскую скорость нашего поезда, с завидной легкостью пожирающего километры русиянских просторов.

Туалеты в электричке были не предусмотрены, и облегчиться нас водили в переход между вагонами, причем мужчин вместе с женщинами. Сразу вспомнилось босоногое детство: поездки на дачу с вещевыми баулами на головах, коты в корзинках, затянутых марлей, собаки под скамейками и обоссанные тамбуры.

Ссыльного народу было полно, поэтому уже через несколько часов разливы мочевины окутали вагоны невыносимым амбре. Хорошо, что перед этапом многих не кормили больше суток и «по большому» почти никто не ходил. Иначе я бы сам выбросился в окно из этого зловонного ада.

Оказалось, что Сибирейская тайга находится не за Уральскими горами, а начинается уже где-то в районе Кирова, который в «искривленном пространстве» именовался Фриштадт.

После прибытия нас быстренько рассадили по автозакам и повезли через весь город на распределительные пункты. Несмотря на усталость, я был рад внезапно выпавшей возможности увидеть Мордор двадцать первого века. Рядом со мной оказались несколько рецидивистов, явно знакомых со здешними местами. Они охотно отвечали на вопросы о мироустройстве каторжан.

Сибирейский город произвел на меня сильное впечатление. Как объяснили, поселение было построено для обеспечения деятельности крупнейшего захоронения, а попросту говоря, свалки радиоактивных и химических отходов, расположенной в этих местах.

Обшарпанные серые здания, не видавшие ремонта лет пятьдесят. Жилые дома с треснувшими стеклами в рассохшихся оконных рамах. Дороги, покрытые неровными, словно погрызенными подземными монстрами, кусками асфальта. Дыры в нем были закиданы битыми кирпичами и кусками досок. Древние автомобили, которые ехали скорее по инерции, нежели по исправности. И много, много чего еще убогого и опустошающего душу. Похоже, действительно, прогресс и цивилизация не заглядывали сюда с далекого 1941 года…

В «помощь» Фриштадту трудились поселения поменьше, расположенные по соседству. Эта «гениальная» идея пришла много лет тому назад военным. Они решили: а почему бы сразу не убить двух зайцев? Во-первых, заработать хорошие деньги на приеме опасных отходов из других стран. Европа маленькая, а Русия- матушка огромна, поля и леса ее бескрайние. Во-вторых, можно занять полезным трудом тысячи неугодных – местное население и сосланных на поселение в Сибирейскую тайгу. А то, что их трудовой стаж продлится всего несколько лет, как нельзя лучше скажется на экономике страны – меньше ртов придется кормить. Мировое сообщество с воодушевлением восприняло идею, и потянулись в Русию-матушку нескончаемые составы с пугающими символами и надписями.

– В эти места после начала войны 1941 года эвакуировали сотни тысяч мирных граждан из тогдашних Москвы, Ленинграда, Мурманска, Воронежа, городов Прибалтики, – пояснял Владберг – кряжистый мужик со сломанным носом и кривым шрамом на лбу. Он отбывал наказание за то, что спьяну подрался с полицейскими. Суть конфликта уже и сам не помнил, но «ментов поганых», по его собственному признанию, ненавидел с детства. Пил много и часто, работал мало и редко.

– После войны германские вожди решили не развязывать новую бойню и не устраивать массовые казни. На самом верху было принято решение объявить области, в которые проводилась эвакуация, особыми зонами. Позднее их объединили в регион под названием «Сибирейская тайга».

– Никто не ожидал, что война закончится так быстро. Как мне рассказывали бабка с дедом, пропаганда «красной плесени» в довоенные годы с утра до вечера вещала, что СССР самая мощная военная держава в мире: «У нас лучшая техника и подготовленные командиры. Наши солдаты бесстрашные и хорошо обученные. Идеи коммунизма шагают в мир уверенно, и остановить их не сможет ни один гнилой капиталист!» – убеждали допобедных русиян с утра до вечера. Однако, как показала практика, одних лозунгов оказалось мало, – грустно выдохнул Владберг.

– Всего несколько месяцев понадобилось слаженной германской машине, чтобы раздавить и «лучшую в мире» технику, и обратить в бегство идеально тренированных воинов.

– Не перегибайте палку, – возразил я. – Наши солдаты бились не на жизнь, а на смерть. Шли с голыми руками на пулеметы, закрывали телами амбразуры, взрывали себя гранатами, но не сдавались врагу.

– И такое было. Только в чем тут заслуга «красной плесени»? В том, что простой народ рвал жилы, сжигал себя в пламени войны, умирал без счету? Так это подвиг народа, но никак ни его вождей. Они скорее мясники, посылавшие рабов на скотобойню. Причем знали, суки, что у нас техники не хватает и винтовка одна на троих. Про дефицит боеприпасов вообще молчу. Знали и посылали, чтобы русияне в своей кровушке утопили германцев. А миллионов жизней не жалко! Ничего, бабы еще нарожают.

– То есть тебя устроила победа Великих германских освободителей? – поинтересовался я.

– С точки зрения прекращения бессмысленной бойни – да, полностью устроила. Знаешь, Дмитрий, у меня отец был профессиональным историком, преподавал в крупном университете. Потом его, правда, повесили за крамольные мысли о наших вождях. Но кое-что он мне успел рассказать. Ты, например, знаешь, что к 22 июня 1941 года в СССР «под ружьем» стояло свыше пяти миллионов семисот тысяч солдат, офицеров, матросов и мичманов. В то время как германцы вместе с союзниками имели на будущем Восточном фронте четыре миллиона восемьсот тысяч солдат. То есть ни о каком внезапном и вероломном нападении, оправдывающем наше позорное отступление, и речи идти не могло.

– Но у нас огромная территория, слабо развитая железнодорожная сеть, и, насколько мне известно, в западных военных округах, которые вступили в первые месяцы в схватку с врагом, находилось чуть более двух миллионов восьмисот тысяч человек, – парировал я.

– Зато в военной технике на западных рубежах у нас было превосходство перед германцами почти в три раза! И вообще причем тут огромная территория и плохие железные дороги? Я тебе напомню, что Вторая Мировая война к тому времени бушевала уже почти два года, два долбаных года! Сколько надо было еще времени нашему командованию, чтобы стянуть войска со всей Русии в кулак и дать отпор германцам?

– Но Сталин верил Гитлеру. Верил, что тот не нарушит договоренности между нашими странами. Даже когда ему сообщили о нападении, все равно сомневался. До последнего не хотел втягивать страну в полномасштабную войну.

– Потому что мудак твой Сталин. Тёмный неуч и мудак. Ему только почтовые кареты грабить на узких горных дорогах, а не страной руководить. Всего за 10 лет, с 1929 по 1939 год, этот таракан умудрился втянуть нашу страну в такой дьявольский хоровод, потери от которого мы вряд ли когда восполним.

– Нам здесь и сейчас легко рассуждать: ежели да кабы. Ты лучше вспомни историю Николая II. Вот он позволил втянуть себя в войну 1914-го – и что? Через три года была разрушена мощнейшая Российская империя. А Сталин не пошел на поводу у Гитлера в 1939-ом, наоборот, выиграл почти два года, чтобы лучше подготовить оборону СССР, – не сдавался я, судорожно перебирая в голове исторические факты.

– Подготовил? Да только за первых три месяца войны были убиты и пропали без вести свыше двух миллионов солдат и офицеров! Прибавь к этому потери среди гражданского населения. И ты считаешь, что это «избиение русиянских младенцев» стоило продолжать дальше? Хорошо, что у Великих германских освободителей хватило разумения не растягивать «удовольствие», а завершить войну в кратчайшие сроки.

– Проиграли мы войну, проиграли. В этом стоит честно признаться, – поддержал Владберга другой зек Олег – худой и длинный, как пожарная каланча. Он все время хотел есть, отчего вид имел несчастный. – Воевать должны военные, и желательно профессиональные. А уж если они не справились со своей задачей, тогда все, капут, капитулейшен.

– А как же народное ополчение, партизанская война? Ведь именно так мы выиграли войну 1812 года, – не сдавался я.

– Напомню тебе, что в той войне Русия потеряла не больше двухсот тысяч человек. И чтобы минимизировать потери, даже Москву сдали.

– А ты предлагаешь кидать в топку войны гражданское население – пожилых и увечных мужчин, женщин и детей? – переспросил Олег. – А в чем тогда смысл такой победы? По-моему, гораздо эффективнее отдать врагу несколько городов и деревень со всеми зданиями, храмами, материальными сокровищами, но сохранить своих граждан. Ведь именно они позже построят тебе и новые здания, и храмы, и нарисуют картины. А от мертвых, даже трижды героев, павших на поле боя, ты уже ничего не добьешься…

Я потупился. Стало не по себе от внезапно возникшего в сознании легкого когнитивного диссонанса. С одной стороны, я еще с детства знал, что Родину надо защитить любыми средствами. «…Мы за ценой не постоим!» – как звучит в одной известной песне. С другой же, понимал, что вот она, иная реальность, в которой СССР проиграл, но потерял чуть больше двух миллионов человек. И эта цифра не идет ни в какое сравнение с жертвами моей «страны-победительницы» в двадцать, а то и в двадцать пять миллионов, которые уже никогда не примут участия в жизни государства.

– Чего загрустил, Дмитрий? – улыбаясь, похлопал меня по плечу Владберг. – Правда глаза колет? Ничего, поживешь пару лет в Сибирейской тайге, привыкнешь к нашему дурдому.

– Если, как вы утверждаете, война была грамотно прекращена, да еще с минимально возможными потерями, отчего тогда сегодня в Русии творится весь этот мрак? Население уменьшается, количество заключенных, наоборот, растет.

Экономика вертится вокруг нуля. Посмотрите вокруг – машины на улицах старые, допотопные, телевизоры черно-белые. К одежде и обуви прикоснуться страшно. За чтение книг сажают за решетку. Лишнего слова на партийном собрании не ляпни. Позволил себе критику в адрес вождей – полезай в автозак. Не хочешь ходить в церковь – повинен смерти. Может быть, рано мы сдались? Может быть, стоило еще повоевать с Великой Германией? – возопил я.

– Дело в том, – тихо сказал Олег, – что ответ на твой вопрос находится в глубинной, невидимой плоскости человеческого бытия…

– Ну вот, снова завел шарманку! – отмахнулся Владберг. – Если хочешь, слушай, а я эту легенду знаю наизусть. Пока нас везли в поезде, кореш мне все уши прожужжал своей теорией.

– Можешь не слушать, а я все равно повторю. Дело в том, Дмитрий, что тогда, в 1941 году нам всем сломали генетический код. И чинить его никто не собирается.

– Какой код? – переспросил я.

– Генетический. Понимаешь, у русиянского человека есть одна черта, по которой ты всегда отличишь его от остальных в любой точке мира. Вера в то, что сила в правде. То есть, если ты прав, ты просто не можешь оказаться слабее и проиграть. А если ты проиграл, значит, был не прав. Германцы это раскусили и после победы взяли на вооружение. Такая идеологическая бомба оказалась пострашнее любого оружия, даже ядерного.

– Кажется, понимаю. На допросах мне постоянно тыкали в нос, что Русия тысячу лет шла не тем путем и все наши решения были неверными, – вспомнил я речи Хрусталва и Жабинга.