Рашен

– Верно. Если даже самому умному человеку с утра до вечера твердить, что он дурак, а все его поступки считать неправильными и постоянно критиковать, то рано или поздно он сам уверует в свою тупость и никчемность. Именно это и произошло с нашим народом. А началось строительство «идеологии неправоты» сразу после войны. Уже восемьдесят лет сначала Великие германские освободители, а теперь и наши вожди ежедневно убеждают нас, что мы не правы. Так и живем под грузом собственной неправоты и никчемности.

– Отсюда и имеем тридцать миллионов организмов, априори считающих себя чуть полезнее навозной мухи, – закончил за приятеля Владберг. – Который раз слушаю эти фантазии, но все равно, бляха, интересно.

– Спасибо, господа, что наконец открыли мне глаза. Я пребываю в вашей реальности много месяцев, но только сейчас пазл в голове сложился в различимую картинку.

– Русияне живут, но не понимают, зачем и для чего. Все, что они делают или предлагают сделать, остается неуслышанным или же вызывает острейшую критику. Новаторские поступки, инакомыслие, просто смелые высказывания (даже без критики режима) оборачиваются для их авторов тюремным сроком, – продолжал Олег.

– Это можно сказать про многие существующие режимы, – заметил я. – Ни в одной стране политической и финансовой элитам не нравится, когда их поливают помоями. Везде есть несогласные, демонстрации, неповиновение, стычки, аресты и тюрьмы.

– Сами знаем, поэтому особо и не возражаем, – согласился Олег. – У нас плохо, но и за границей не лучше. От этого становится еще тоскливее. Получается, что нет на глобусе места, где было бы хорошо простому человеку.

– А мне и здесь неплохо, – смачно харкнул на пол Владберг и вытер рот рукавом телогрейки. – Главное, чтобы работу давали несложную да паек не урезали. Одно угнетает – на воле приходится говорить так, словно говна в рот набрал. Иначе за своего не примут. Спасибо, хоть с вами душу немного отвёл.

Наша машина остановилась. Я выглянул в маленькую бойницу в кузове и увидел, что мы подъехали к старому бревенчатому дому ярко-красного цвета. Над центральным входом пьяным мастером была криво прибита вывеска «Пункт сортировки и общественного распределения».

– Приезжать! Выхо по одн! – заорал конвоир и распахнул дверь автозака.

На этот раз мерзнуть на холоде не пришлось. Нас сразу же провели в дом. Длинный коридор, начинавшийся прямо от дверей, был битком набит свежей партией ссыльных. Кто стоял, кто сидел, а некоторые особо изможденные, лежали на полу, свернувшись клубочками на подстеленных ватниках. Солдат поставил нас в конец очереди и грозно прорычал, показывая кулаком:

– Стой здеся, все стой. Ждай очер свои. Никуда нет ходу! – для верности отвесил Олегу затрещину, развернулся и пошел на улицу к машине.

– Вот невезуха! – присвистнул Владберг. – Похоже, нам тут до второго пришествия ждать придется.

– Не боись, – успокоил его Олег. – Сейчас раскидают всех часа за три. Помнишь, сколько народу было на пересылке под Пензабургом?

– Типун тебе на язык, – неловко перекрестился Владберг. – Тогда всё быстро провернули, потому что половину ссыльных сразу же расстреляли. Не дай бог…

Их перепалка была мне не особо интересна, и я решил осмотреться. Прямо перед нами стояли два молодых парня лет двадцати, не больше. Они почти прижались друг к другу и о чем-то шептались с видом заговорщиков. Периодически один из них, забывал про осторожность и выкрикивал в полный голос: «Ты что, совсем больной! Как мы успеем перебежать через весь двор?»

– Тише ты, идиотина! – шипел на него товарищ и окидывал стоящих рядом взглядом затравленного волка. Другие ссыльные лишь посмеивались, отводя глаза.

– Смотри-ка, – дернул Олега за рукав Валдберг, – похоже, эти молочные поросята задумали пуститься в бега!

– Почему поросята? – не понял я.

– Потому что во время длительной пересылки или зимовки случаются перебои с питанием. Власти, как ты уже понял, о нас не сильно заботятся. Чем раньше сдохнем, тем Великой Русии будет лучше. Поэтому снабжение налажено из рук вон плохо.

Бывает, что в поселки хлеб не привозят неделями, уже молчу про мясо, крупы и овощи. Так что приходится импровизировать. Как правило, в суп или в студень попадают вот такие неопытные новички, не знающие и не уважающие здешние законы, – спокойным тоном пояснил Валдберг.

– Во-во, – согласился с другом Олег. – Мотай на ус, Дмитрий. Изучай «Сибирейскую грамоту» и больше слушай, чем говори. Авось пронесет.

– «Сибирейская грамота»? Первый раз слышу. Это книга или устное предание, передаваемое от заключенного к заключенному?

– Скорее второе. Хотя были попытки составить некое подобие учебного пособия со словарем. Но первым авторам, обнаружив их записи во время обыска, отрубили руки. С тех пор вопрос заглох как-то сам собой. Короче, слушай, там все просто:

* правило первое: никогда ни в чем не сознавайся, особенно в незаконном. Стой на своем: «Не знаю, не видел, не делал». У бездельника и идиота гораздо больше шансов выжить в здешних условиях;

* правило второе: всегда бей первым. А после не жди и забивай насмерть обидчика и, желательно, всех свидетелей. Сделаешь так – и тогда при расследовании всегда сможешь «съехать» на правило номер один;

* правило третье: если начинаешь «тонуть» сам, сразу же топи всех вокруг. Хватайся за их головы, как за спасательные круги. Чем больше людей потопишь, тем быстрее выберешься сам.

– Это если вкратце. Есть еще много мелких правил, которые тоже лучше не нарушать, но о них узнаешь сам по ходу пьесы.

Я внимательно слушал бывалого сидельца и не понимал, отчего эти люди, пострадавшие от режима маньяков и людоедов, в изолированном социуме сами себе создают еще более тяжкие условия существования?

Очередь потихоньку продвигалась. Ссыльные расходились по кабинетам. Судя по тому, что обратно никто не выходил, помещения, очевидно, имели отдельные выходы на улицу. «Или же людей мочили и аккуратненько складывали штабелями у стеночки, чтобы вечером отправить в утилизаторскую», – соображал я, пытаясь сохранить самообладание.

Предаваясь размышлениям, я заметил краем глаза, как из одного кабинета вышла молодая стройная женщина и направилась в нашу сторону. Мне показалось, что я встречал её раньше, но где и когда, припомнить не смог. Она стремительно пересекла коридор, искусно лавируя между ссыльными, и почти вплотную приблизилась ко мне.

– Держи это, – незаметно для окружающих сунула мне в карман телогрейки бумажный квадратик. – Надеюсь, это тебе помогать. И благодари мой брат Виктольда, хоть ты его всегда нелюбить.

Пропев эту скороговорку, она сделала абсолютно равнодушное лицо, вздернула носик и, развернувшись, направилась к выходу.

– Девушка, э-э-э… Мари! Подождите, – кинулся я вслед, пытаясь ее остановить. Наконец удалось вспомнить незнакомку из самого начала моего кошмарного сна, который никак не закончится. Это была именно она – красавица, вместе с которой мы выходили из гостиницы и садились в автобус.

У самых дверей дорогу мне перегородил вооруженный солдат.

– Стой! Убить, голов разможить, если не стой! – заорал он и занес автомат.

– Тише, тише, я все понял…– поднял я руки. – Не надо так нервничать, просто хотел подышать свежим воздухом.

– Иди в очеред, свин. Там дышать помойка!

Я повернулся, чтобы идти обратно, и краем глаза успел заметить, как девушка садится в надраенный до блеска черный лимузин. Дверцу перед ней услужливо открыл высокий худощавый фашист с черной повязкой на одном глазу.

– Твоя знакомая? – спросил Олег.

– Точно не уверен, но где-то её уже видел, – задумчиво ответил я.

– Красивая краля, – цикнул Владберг. – И шмотье дорогое. Видать, в тыловом управлении ошивается, а может, где повыше. С такими, Димас, дружить надо: не приласкает, так накормит, – рассмеялся он.

– Где здесь туалет? – стал я искать характерные надписи.

– В конце коридора и направо. Только быстро не иди, а то подумают, что решил сбежать, и шмальнут в спину. Коридор узкий, может нас зацепить. А я подыхать пока не собираюсь, – предупредил Олег.

Вняв его словам, я медленно, расталкивая впереди стоящих, стал пробираться по коридору. Дверь туалета нашел не сразу. Вернее, нашел ее быстро, однако задумался, соображая, что может находиться за дверью, на которой вместо привычных М и Ж было написано «Не кури, не говори, не думай. Сделай дело и уходи!» А ниже старорусским стилизованным шрифтом была выведена поговорка «Лучше обосраться и потерять достоинство, чем нарушить правила и потерять жизнь!»

Дёрнул ручку и зашел внутрь. Проверил, что в кабинках пусто, и сразу же запустил руку в карман. Достал бумажный конвертик. В нём лежала черно-белая фотография размером примерно семь на пять сантиметров. В туалете царил полумрак, поэтому пришлось подойти к разбитому окну, чтобы разглядеть презент.

На фото было три человека. В центре, как ни странно, находился я, держа в руках книгу, обложкой обращенную к фотографу. Справа и слева от меня стояли улыбающиеся незнакомые фашисты. Да, теперь, после стольких месяцев нахождения в новой реальности, у меня появились знакомые фашисты. Расскажу кому дома – не поверят. Хотя, скорее, уже не расскажу… Бравые офицеры обнимали меня и прямо-таки светились от счастья. На заднем фоне просматривались силуэт большого дворца и пруд с фонтаном.

– Ни хера не понимаю. Вселенная точно пытается свести меня с ума, каждый раз подкидывая новые ребусы. Гребаный квест, когда он наконец закончится?

– Невер! Выходить, твой собака мать, – раздались крики из коридора. Хлипкая дверь отлетела в сторону, и в сортир заглянул солдат. – Иди, сука, не ждать твой больше!

– Бегу, бегу! – успокоил я его, пряча фотографию в карман и ужиком проскальзывая мимо охранника в коридор.

Глава 9. Распределение на поселение