Рашен

– Еще четыре года, будь они прокляты.

Я подумал, что, работая на таком шикарном авто, мужичок постоянно общается с сильными мира сего. А стало быть, может знать лазейки, которые позволят выбраться из этого ада как можно скорее. Расспрошу-ка я его о житии- бытии в личных, так сказать, целях.

– И что же, никак нельзя освободиться условно-досрочно? Например, за примерное поведение или активное содействие администрации.

– Очень сложно. На моей памяти срок скостили всего двум человекам. Одному ноги раздавило упавшим деревом, и он стал инвалидом. Чтобы не тратить на него и без того скромные харчи и лекарства, руководством поселения было решено отправить его обратно к семье. Пусть сами теперь заботятся о калеке. А второй стучал как дятел. По его доносам расстреляли человек десять, повесили с пяток и осудили еще нескольких. Вот такие гниды водятся в наших местах.

– А ты сам здесь почему оказался?

– Из-за Изольды – это моя любовница бывшая. Я на воле тоже ведь шоферил в такси. И как-то подвозил одну мадам. Так и познакомились. Поначалу все было хорошо – цветы, конфеты, романтика. А потом она, сука, стала ныть, чтобы я от жены ушел и детей бросил. И все бабки только на нее тратил. А оно мне надо? От одной дуры к другой перебегать, шило на мыло менять. Вот я ей и вешал лапшу на уши: дескать, подожди, потерпи, дети подрастут, тогда посмотрим. Ну и потрахивал потихоньку. В этом деле очень уж она хороша была. С ней в койке, как в раю… Пару лет все было хорошо, а потом она пошла, тварь, и донос на меня написала. Мол, так и так, гражданин Митюхинг задумал страшное. Планирует убить губернатора и всех его заместителей. Что тут началось, мама дорогая! Хорошо, что во время следствия меня не прибили в гневе. Потом, слава богу, разобрались кто чего там на самом деле затеял. Но осадочек остался. Изольду повесили, чтобы, дура, панику в следующий раз не наводила. А меня сюда сослали, дабы хер в штанах умел держать.

– Как-то многовато девять лет за супружескую измену. Ты не находишь? – не поверил я.

– Да куда там! За потрахушки на стороне всего два года впаяли, остальное с целью «профилактики возможного проявления неадекватного восприятия социальных процессов Русиянского государственного устройства», – отчеканил мужчина. – Я эту формулировку на всю жизнь выучил, еще на пересылке.

– У тебя весьма грамотная речь. Не слишком ли это для простого шофера?

– А что делать? Когда меня сюда сослали и посмотрели анкету, то сразу определили на автомобиль для перевозки главных должностных лиц. А они натуры тонкие, с изысканными манерами и обостренным чувством прекрасного. Вот и пришлось начальнику гаража направить меня на речевые курсы, чтобы, как он выразился, «навсегда заткнуть твою вонючую словесную помойку». Как же я намучался, осваивая этот допобедный лексикон и оттачивая нечеловеческое произношение обыденных фраз. И не передать. Ничего, на свободу выйду, надеюсь, за годик из меня вся эта ересь улетучится. И снова стану нормальным человеком, которого понимают не только зеки, а все русияне. А пока потерплю, поботаю на Сибирейской фене.

Снег все-таки пошел, причем сильный. Дорогу стремительно заметало, и наша машина уже начала скрести днищем.

– Не переживайте, тут немного осталось, – подбадривал Митюхинг, который нервничал явно больше меня. – Распутин выносливый. Прошлой осенью из такой грязи выбрались! Жижа только что в окна не затекала, дверь было не открыть, так глубоко увязли. И ничего, в раскачечку, с перегазовочкой и выбрались.

Признаться, я и не нервничал. Я, мягко говоря, охреневал. Вон оно как: те косноязычные чудовища на Большой земле, оказывается, общались между собой на прекраснейшем, чистейшем русиянском языке. А я, да и многие ссыльные в Сибирейской тайге изъяснялись исключительно по фене, то есть на тюремном жаргоне. Вот это новость. Получается, что в этой реальности пообщаться с нормальными людьми можно только пребывая в заключении. Я не беру в счет представителей карательных органов, с которыми любой разговор априори оказывается неприятным, какие бы выдающиеся навыки владения языком они не демонстрировали.

– Доехали, слава богу! – обрадовался шофер, прервав мои размышления.

Я присмотрелся в окно, атакуемое острыми снежинками, и разглядел высокий забор из толстых оструганных бревен, заостренных вверху. Деревяшки посерели от времени и местами имели трещины, особенно крупные из них были стянуты ржавыми железными скобами. По центру этого архитектурного «шедевра» размещались широкие деревянные ворота, обитые железными полосами. Привычной колючей проволоки на заборе не было.

– Уже хорошо, – подумал я. – Все меньше буду думать, что нахожусь в заключении. Представлю, что отправился в длительный отпуск на загородную базу, авось протяну первые лет пять. А там видно будет.

Наша машина остановилась у самых ворот, и шофер дал три продолжительных гудка. В воротах открылось смотровое окошко. За облачком пара последовал окрик:

– Кого еще черт принес в такой погоду?

– Открывай, рожа поганая! – прокричал Митюхинг, высовываясь из автомобиля. – Три часа до вашей богом забытой деревни добирались, чтобы она уже сгорела!

– Смотри, сам не сдохни, гнида моторная, – усилилось облачко.

– Поговори мне: донос напишу, тогда попрыгаете тут без харчей! Открывай, говорю, важного человека к вам привез.

Заскрипели засовы, и ворота стали медленно отъезжать вовнутрь, обнажая нутро деревни староверов.

Поселение было небольшим, примерно в тридцать дворов. Сразу за оградой располагалась первая изба с железными решетками на окнах. Скорее всего, здесь жили охранники. Прямо от нее шла широкая дорога – очевидно, центральная улица. Вдоль «проспекта» по обе стороны располагались остальные избы, одинаково серые, с покосившимися крышами. Улица была на удивление прямой, без малейшего загиба в ту или иную сторону.

Разгадка этой геометрической идеальности пришла ко мне довольно быстро. Достаточно было обогнуть избу охранников, чтобы заметить, как из окон второго этажа, расположенных во всю стену, торчали длинные и толстые дула пулеметов. Зона прострела охватывала каждый дом, каждый палисадник и даже каждый уличный сортир —неизменный спутник русиянского деревенского дома.

Пока я бегло осматривал свой новый мир, шофер успел переговорить с охранниками. Судя по их испуганным рожам, в красках он не стеснялся, сгустив их до состояния студня. Они таращились на меня, не понимая, как себя вести. Это были здоровые сибирские мужики. Тяжелые тулупы из овчины и безразмерные валенки с галошами делали их еще более внушительными. На головы плотно надеты шапки с опущенными и завязанными ушами. У каждого в руках автомат ППШ, с дисковым магазином, времен Второй Мировой войны. Переминаясь, они бросали на меня косые взгляды, не решаясь заговорить первыми. Вероятно, ожидали команды от старшего по званию, то есть меня.

– Ну что застыли? – решил я разрядить обстановку, начиная уже подмерзать после теплой кабины автомобиля. – Так вы, значит, дорогих гостей встречаете – на морозе, автоматом в рыло?

– Что вы, господин хороший, не изволь гневайся, – засуетились солдаты. – Проходить, пожалуйста, – распахнулись двери сторожевой избы.

Теплый пар ударил в лицо ароматами щей и жареной картошки. Я даже зажмурился от удовольствия, предвкушая хорошее застолье. Последний раз наесться вдоволь мне удалось только в камере. С тех пор на пересылке нас толком не кормили. Ковшик ледяной воды из общего ведра и пара сухарей заменяли мне и моим товарищам по несчастью завтрак, обед и ужин.

Солдаты словно прочитали мои мысли:

– Господин Неверов, вы, поди, устал с дороги. Предлагаем сходить в банька, выпить, закусить. А потом и пообедать можно.

– К черту баню, ведите меня в избу-люкс и на стол накройте. Голодный как собака, – приказал я.

– Какую избу, простите? – на лбу солдата проступил пот.

– Шучу. Пошли к старосте, там харчеваться будем. Есть у вас староста?

– Конечно, что же мы, дикие? Все у нас как у людь: староста, красный уголок, карцер, – отрапортовал охранник. – Пожалуйте!

Он провел меня через длинный коридор и открыл задний вход. Краем глаза я успел заметить, что в избе, которая была разделена на три большие комнаты без дверей, на деревянных нарах спали солдаты. Их оружие, аккуратно приставленное к стене, находилось рядом. Постоянная боевая готовность. Да, сбежать отсюда будет проблематично.

Вышли на крыльцо и направились в сторону ближайшего дома на другой стороне улицы. Шофер пошел за нами. Я был не против. Все равно на дворе уже ночь, отпустить его значило обречь на обморожение и мучительную смерть. А так покушает, отдохнет, выпьет. Может, еще чего интересного сболтнёт.

На улице стемнело и заметно похолодало. Даже сторожевые псы забились в теплые будки и носа не высовывали. Не удивительно, что никто нас не облаял на въезде.

Три удара железным кулаком в дверь – и вот перед нами на пороге стоит деревенский староста. Лет шестидесяти, в однобортном сером пиджаке, под ним майка-алкоголичка, тёмно-синих тренировочных штанах и надетых на толстые шерстяные носки тапках-шлепанцах, именуемых в народе «Ни шагу назад» из-за отсутствия пятки.

– Чего надо? Я перекличку своих провел, в журнале расписался! Имею право на отдых, – сразу же наехал он на нас.

– Тише, не шуметь, встречай гостя дорогого, – предостерегающе положил ему руку на плечо охранник. – И, не дожидаясь приглашения, вошел в избу. Мы с Митюхингом забежали следом, спасаясь от колючего холода.

– Дорогие гости дорого обходятся, – ворчал староста. Слегка оттолкнул нас и направился в сторону гостиной, откуда доносился хохот, звон посуды и аппетитное чавканье. – Проходите, коли пришли, черти окаянные!

Изба состояла из одной большой комнаты. В углу располагалась здоровенная русская печка с окружавшими ее полатями. Вдоль стен стояли несколько деревянных шкафов и комодов. В центре громоздился широкий длинный стол, с такими же скамейками по бокам. В пиршестве участвовали человек тридцать, не меньше: мужчины и женщины разных возрастов. Была здесь и молодежь, и несколько стариков далеко за семьдесят.

Стол был уставлен бутылями с мутной жидкостью желтоватого цвета (очевидно, самогонкой) и банками с красным напитком (вином, как мне показалось). Выпивки стояло много, явно больше, чем было необходимо, в моем понимании, для такого количества людей. Хотя кто разберет этих деревенских, может, для них и литр не доза? Закуски тоже было с избытком. Ряды тарелок с квашеной капустой, вареной картошкой, жареными грибами, вареными яйцами, соленой рыбой и жареной курицей заполонили все не занятое алкоголем пространство стола. У меня аж слюни потекли и свело под ребром. Таких излишеств я не видел давно.

Как только мы вошли в комнату, присутствующие замолчали и перестали трапезничать. Дружно встали, вытянулись по стойке смирно и хором гаркнули: «Здравия желаем, господа хорошие! Хвала русиянским вождям и Великим германским освободителям!» После приветствия снова сели и, как ни в чем не бывало, продолжили веселье.

Солдат удовлетворенно хмыкнул и обратился ко мне:

– С вашего позволения я идти на поста, дам указание подготовить для вас персональн избу. Располагайтесь, если уставать, отправьте посыльного, мы вас проводим в ночлег. А вы тут не озоруйте – мигом в расход пущу! – обвёл он грозным взглядом присутствующих.

– Свободен, нечего нам глаза мозолить, – махнул я ему вслед, выбирая, куда бы лучше сесть, чтобы затеряться в толпе. Хотелось просто набить брюхо и постараться ни с кем не вести задушевные разговоры, по крайней мере сегодня, с устатку. А завтра, на трезвую голову, будем посмотреть…

– Проходите, не стесняйтесь, – взял меня за рукав и потащил к столу староста, как только проводил фашиста и вернулся. – Ну-ка, подвиньтесь, дайте человеку отдохнуть с дороги! – бесцеремонно заставил он потесниться какого-то паренька. Тот уже порядком захмелел, поэтому реагировал замедленно, что-то невнятно бубня под нос.

– Порычи еще у меня – на улице спать будешь, – отвесил ему староста подзатыльник, усаживая меня во главе стола.

Только этого мне не хватало. Прощай, спокойный вечер. Теперь все будут пялиться на меня, как на шимпанзе в цирке. Не дай бог еще вопросами закидают. «Только бы не проболтаться, нет, пить точно нельзя», – твердо решил я. И снова проиграл. В руках материализовался стакан с самогоном. Староста оказался гостеприимным хозяином.