Небо – моя обитель

– У меня их нет, – сказала Джесси. Помолчав, добавила с подчеркнутой небрежностью: – Я воспитывалась в сиротском приюте, а потом меня удочерили, но мои приемные родители уже умерли. Я живу одна с девятого класса.

– Полагаю, что кое в чем мы очень похожи, – сказал Браш. На полке камина гулко тикал будильник. – Больше мне рассказывать о себе почти нечего. Я вырос на ферме. У меня есть отец и мать и двое братьев, оба старше меня. Один брат уехал на море – хочет стать моряком. Другой так и живет на ферме. На Рождество я езжу повидаться с ними, но... вы знаете, я тоже чувствую себя сиротой, почти. Я их, конечно, люблю, но между нами всегда что-то вроде стены. Они не хотели, чтобы я уезжал учиться в колледж. – Он вглядывался в ее лицо, пытаясь обнаружить эффект такого серьезного обвинения. – Поэтому я зарабатывал все своим трудом, как вы. Поверьте, я ни чуточки не преувеличиваю, когда говорю, что получал самые высокие оценки в классе и был капитаном легкоатлетической и баскетбольной команд. Я бы мог стать еще капитаном футбольной и бейсбольной команд, но из-за работы мне пришлось их бросить... Я знаю, хотя вы мне этого и не говорили, что вы получаете в колледже наивысшие баллы.

– Да, – сказала Джесси, снова краснея. – Я отличница.

Браш улыбнулся, что он делал крайне редко.

– Еще до того, как я попрошу вашего разрешения писать вам, – продолжал он, – было бы справедливо рассказать вам о моих недостатках. Вам непременно следует знать: во мне есть такое, что очень непросто любить. Я имею в виду те мои качества, из-за которых люди злятся на меня, а то даже и начинают... презирать. Но прежде чем рассказать вам о недостатках, надо, чтобы вы знали, что со времени моего обращения я ничего дурного не сделал намеренно. Естественно, я не лгал, только один раз – когда сказал человеку, что бывал в Нью-Йорке. На следующий день я поехал в тот город, где он жил, и признался, что в Нью-Йорке я не был. А что касается моих других недостатков, например невоздержанности в гневе или скупости, то я почти сразу же просил за них прощения.

– За что некоторые люди презирают вас? – спросила Джесси.

– За то, что я думаю не так, как все. Вот недавно меня посадили в тюрьму за то, что им не понравились мои мысли о деньгах. – И он рассказал ей всю историю своего ареста в Армине, добавив изложение своих теорий Добровольной Бедности, непротивления злу насилием, наказания преступников, а также историю предшествующего ареста. – Но даже если меня не сажают в тюрьму, – закончил он, – меня всегда называют сумасшедшим. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да.

– Вам не кажется, что я... неудобный человек для знакомства?

– Нет, не кажется.

– Я не против, если мои друзья время от времени говорят мне, что я сумасшедший, – в шутку, разумеется, – но, как вы думаете... может, и вы почувствовали желание назвать меня сумасшедшим?

– Нет, – сказала Джесси. – На меня не влияет, что думают другие люди. Люди должны быть разными.

– Тогда я расскажу вам о трех самых больших разочарованиях в моей жизни. Со временем они ощущаются все меньше, а когда я говорю о них с таким человеком, как вы, они кажутся и вовсе незначительными... Первое связано с... с тем, что товарищи в колледже никогда не избирали меня ни в одно из трех литературных обществ. Меня, лучшего студента колледжа, капитана двух команд, ни разу не избирали в общества «Филоматиан», «Эвностиа» или «Колвилл». Я это тяжело переживал, не мог понять, почему они меня терпеть не могут... А второе разочарование, Джесси, я пережил из-за слов одного моего преподавателя. Он был профессором теологии, и я любил его больше всех других. Я приходил к нему домой со своими вопросами, и мне казалось, что ему это нравится. Он часто на меня сердился, но не всерьез, вы, наверное, знаете, как это бывает. Но однажды он разозлился по-настоящему. Он заявил: «У вас, Браш, ограниченный ум, упрямый ограниченный ум. Я зря на вас трачу время, – сказал он. – Я умываю руки, из вас никогда ничего не выйдет». Вы представляете, услышать такое! «А теперь идите, – сказал он. – Убирайтесь отсюда. И больше меня не беспокойте». Это было ужасно. Иногда я переживаю это снова с той же остротой, что и раньше, и тогда на лбу моем появляется пот – я имел в виду испарину. Я не хочу жить, зная, что у меня ограниченный ум и что из меня ничего не выйдет. Но теперь я не верю в то, что он тогда сказал. Мне все время приходят на ум новые идеи. Я постоянно учусь новому, во всяком случае, мне так кажется. А что до третьего разочарования, то я пока не хочу о нем рассказывать, но когда-нибудь обязательно расскажу... Правда, Джесси, мне не хочется, чтобы вы думали, будто я несчастный человек или еще чего такое, поскольку в глубине души я самый счастливый человек из тех, кого я знаю. Иногда даже возникает мысль, что все вокруг несчастны, кроме меня. Как раз сегодня в этом лагере я встретил столько несчастных людей, что мне стало не но себе. Но потом я увидел вас и тут же почувствовал себя лучше. – Наступило молчание, и он наконец, запинаясь, добавил: – Значит... я думаю... вот такие дела.

Джесси заговорила уже не столь строго, в ее голосе послышался намек на улыбку:

– Вы любите поговорить.

– Знаю, – согласился он охотно, – но я вынужден говорить быстро по многим причинам. – Он посмотрел восторженно на ее лицо, потом встал и сказал: – Вы позволите сделать вам подарок па память? Эти наручные часы совершенно новые и лучшие из всех, что у меня когда-либо были.

Джесси вскочила с дивана.

– Нет, нет, – сказала она, – я не люблю получать подарки. Никогда не любила. Только не подумайте, что я людей не люблю... просто не люблю брать от них подарки. Но все равно спасибо... Потом, видите ли, мистер Браш, не делайте вид, будто мы с вами старые друзья, ведь это совсем не так... Мне было интересно послушать все, что вы о себе рассказали, – добавила она, заметив, что Браш упал духом. – Я говорю это не для того, чтобы отпугнуть вас, мне действительно понравилось то, что я о вас узнала.

– Расскажите мне немного, как вы росли, – произнес Браш печально, возвращая часы на свое запястье.

Джесси на диван не села. Она начала расхаживать взад-вперед, словно подчеркивая заурядность того, чем собиралась поделиться.

– Я уже говорила, что я сирота. Меня нашли в поле. Сначала я жила в сиротском приюте. Это было недалеко от Кливленда в штате Огайо. Некоторые люди считали, что я похожа на словачку. Не знаю, да это и не важно. В десять лет меня удочерили старый сапожник-немец и его жена. Они оба умерли, и с девятого класса я сама себя содержу, работаю в гостинице. Моя специальность – биология, и после окончания колледжа я буду либо преподавать биологию, либо постараюсь стать врачом.

– Вы не верите... – начал испуганно Браш, – вы, конечно, не верите во всю эту эволюцию?

– Но почему же? Конечно, верю.

Браш уже почти шептал:

– Так что же, по-вашему, Библия лжет?.. Вы что, не видите громадной разницы между человеком с бессмертной душой и мартышкой, которая прыгает по деревьям?

Повисла ужасная тишина. Затем Браш задал еще один роковой вопрос:

– Вы, надеюсь, не считаете, что женщина может курить?

Джесси остановилась и посмотрела ему в глаза:

– Разве это так уж важно?

– Да, ужасно важно.

– Я так не думаю. Сама я почти не курю, но предпочитаю, чтобы к женщинам относились не менее серьезно, чем к мужчинам. – Она не сводила с него глаз и сразу заметила, насколько он убит. – Меня удивляет, что вы считаете, будто такие вещи важны. А я уже было подумала, что вот наконец встретила первого неглупого молодого человека.

Браш по-прежнему сидел, уставившись в пол. Он сказал:

– Отпуск у меня будет в ноябре. Можно мне будет приехать в колледж Маккенна повидать вас?

Джесси снова стала ходить взад-вперед по комнате.

– Вы можете делать все, что хотите, – сказала она. – Но приезжать не стоит. Говорить нам, судя по вашим идеям, совершенно не о чем. Кроме того... я живу совершенно одна. И все эти годы мне своего общества достаточно... Да и времени на новых друзей у меня нет. С первого курса колледжа я работаю старшей официанткой в столовой, а остальное время уходит на учебу.

– Но я могу приехать?

– Да, можете, как и любой другой человек.

– Я имею в виду... вы пойдете со мной погулять? Или поужинать, или что-нибудь такое?

– Да.

– Хорошо, до свидания, – сказал Браш, протягивая ей свою руку.

– До свидания... Я не понимаю, почему вы так серьезно ко всему относитесь. Мы знакомы всего полтора часа. А у вас такой вид, будто вы только что потеряли своего лучшего друга.

– Мне сейчас надо подумать, поэтому я и говорю «до свидания».

– До свидания.

Он вышел в прихожую в глубокой задумчивости. Потом вдруг резко повернулся и сказал через дверь:

– Обещайте хотя бы, что подумаете. Я не понимаю, как такая девушка, как вы, может верить, что Библия лжет и что мы произошли от мартышек и что ничего страшного, если девушки курят. Что станет с миром, если мы позволим возобладать этим идеям? Какой смысл жить, если мы станем похожи на глупых горожан, верящих в подобные вещи? С такими идеями вы... вы будете самым обычным человеком!

– Я подумаю об этом, – сказала Джесси устало и с некоторой горечью и вновь принялась наводить порядок в комнате. Крепко схватившись за спинку кресла, она уставилась в стену перед собой и время от времени бормотала: «Он сумасшедший». Потом вдруг поняла, что заснуть сегодня не сможет, переобулась и пошла по тропинке вдоль озера.

Браш вернулся в палатку «Феликс» и лег спать. Но едва он заснул, как сквозь сон услышал шум и тут же проснулся. Дик Робертс метался на своей постели. Придушенным голосом, который с каждым мгновением становился все громче и громче, он кричал: «Я не могу... Я не могу...» В слабом свете луны, проникавшем в палатку, Браш видел, что остальные обитатели палатки тоже приподнялись в кроватях и сердито смотрели на койку Робертса. «Что, черт возьми, происходит?» – говорили они. – С кем припадок?» Сын Дика Робертса плакал: «Папа, папа...»

Браш вскочил на ноги и, схватив руку Робертса, стал ее дергать вверх и вниз.

– Эй, Робертс! Эй, Робертс! – звал он. Потом добавил как бы между прочим: – Ничего особенного, ребята. Обычный кошмар. Все в порядке... Эй, Робертс, что с тобой?

Робертс сел в постели и вытер пот со лба. Потом – мрачный, не проронив ни слова – наклонился и начал надевать ботинки. Браш тоже торопливо оделся.