Небо – моя обитель

– Несчастлив? Он что, чокнутый?

– Нет... это... частью из-за работы. Из-за депрессии.

– Джим, – сказал судья сердито, – не упоминай депрессию. Все из-за этого. Не произноси никогда больше этого слова. Где этот тип?

– Он заправляет машину в гараже неподалеку.

– Хорошо. – Судья отвернулся и хлопнул в ладоши. – Друзья, мы едем на прогулку в лес. Слушай, Буш, Бау, Бич... кстати, как тебя зовут, Джим?

– Браш, Джордж Браш.

– Браш, я хочу представить тебе этих прекрасных людей. Это Хелма Соларио, самая отчаянная женщина изо всех, кого я знаю, Джинни Сокет, Билл Уоткинс, Майк Кьюсак – девушки, ребята, поздоровайтесь с Брашем, другом моей дочери. Кстати, Джим, ты произвел на нее большое впечатление.

– Надо спешить, судья. Дело серьезное.

– Хозяин гаража – мой муж, – сказала Хелма Соларио, пухлая черноглазая женщина в большом подпитии и не меньшем неглиже. – Майк, сбегай вниз и вели ему не заправлять машину этого типа. – Она вышла на балкон и остальные указания отдавала оттуда. – Принесите сюда травку. Надо ведь чем-нибудь жить. Спроси у него, может быть, он играет в покер?

– Лучше поехали, девочки, вместе с ним, – вскричал судья.

Браш бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки, и успел увидеть отъезжавшего Робертса. Игроки в покер последовали за ним в прекрасном расположении духа. Все они забрались в машину судьи. Хелма Соларио села на колени Браша.

– А малыш живой, – сказала Хелма, пощекотав Брашу ухо. – Ты откуда такой взялся, радость моя?

– Из Мичигана, – ответил Браш, тревожно вглядываясь в лес справа и слева от дороги.

– Хорошо, Мичиганец, когда найдешь своего парня, скажи ему, что жизнь – потрясающая штука. Скажи ему, чтобы не покидал этот мир; здесь будет еще несколько мировых войн. Ему понравится. А от меня добавь: депрессия только началась, в будущем году наша сегодняшняя жизнь нам покажется раем.

– Плати штраф, – сказал судья.

– А у него есть семья и дети?

– Есть, – сказал Браш.

– Ясное дело, ему надо обождать, пока его дети вырастут и начнут звать его стариком. Он еще и половины нужного не знает. Старость – потрясающая штука. Так ему и скажи.

– Хватит, Хелма, – сказал судья.

– Хорошо, расскажи ему о семейной жизни и старости судьи Леонидаса Кори. Разве кто-нибудь сомневается, что ты счастлив, Леон? Один миллион за другим падает в твои руки.

Браш заметил в кустах машину Робертса.

– Остановите машину, судья. Я нашел его... Слушайте, теперь я справлюсь один. Спасибо, что подвезли меня. Вы здесь больше не нужны.

– Я хочу поговорить с этим парнем, – сказал судья.

– Это будет для него последней каплей, – сказала Хелма. – Пусть Мичиганец этим занимается! До свидания, малыш. Скажи ему, что жизнь – потрясающая штука.

Судья и его спутники уехали, оставив Браша с одеялом в руках высматривать в лесу своего друга. Машина была пуста. Все вокруг тонуло во мраке. Браш прислушался, но ничего не услышал. Наконец, подняв голову, он увидел, что Робертс стоит на верхней площадке сторожевой башни. Браш подошел к башне, но наверх не полез, наблюдая за Робертсом снизу.

– Черт возьми, – сказал Робертс, – опять вы! Убирайтесь! Идите домой!

Браш не ответил. Ждать ему пришлось полчаса. Наконец Робертс осторожно и неуклюже спустился по лестнице.

– Стало прохладно, – пробормотал Браш. – Вам может понадобиться одеяло.

Робертс молча посмотрел на него и пошел к машине.

– Я не позволю вам сесть в машину, – сказал Браш. – Я сильнее вас.

Робертс побрел по кустам, Браш шел за ним в футах шести сзади. Эта прогулка продолжалась чуть больше часа. Временами они оказывались у самого озера. Однажды они неожиданно попали в Морганвилл, где Робертс посидел минут десять на ступеньках чьего-то крыльца, а Браш в это время стоял посреди улицы, тактично глядя вдаль. Затем они снова вернулись в лес и возобновили блуждание по просекам. Когда они вышли к одному из туристских пристанищ, Браш откашлялся и сказал:

– Почему бы вам здесь не прилечь и не поспать немного?

– Я говорю вам, что уже давно не сплю. Может, я вообще теперь никогда не засну.

– Сейчас два часа. Думаю, вы заснете. А я разожгу костер.

Робертс повернулся и, спотыкаясь, побрел в лес. Браш догнал его и решительно схватил за руку.

– Я вас дальше не пущу, – сказал он громко. – Вы больше не будете думать обо всем этом; я знаю, о чем вы думаете, и вы должны прекратить. Мир не так плох, каким он вам представляется... даже если он и выглядит паршиво. Ложитесь на скамейку или стол, как хотите, а я разведу костер и посижу здесь до рассвета. Если не можете спать, лежите и смотрите на деревья. Я не хочу, чтобы вы болтались по лесу, набив себе голову разными мыслями.

Он постелил одеяло на одну из скамеек. Робертс растянулся на нем и отвернул от Браша искаженное болью лицо. Собрав несколько охапок сухих сучьев, Браш уложил и разжег костер в соответствии с правилами, которые однажды уже помогли ему получить значок в родном Ладингтоне, штат Мичиган. Потом он сел и стал смотреть в огонь. Затем тихо спросил:

– Можно я спою? Вы не возражаете?

Ответа не последовало. Браш начал нежно напевать. Он спел «Высоко над водами Каюги» и «На крыльях песни». Потом – «Поспите, жнецы, поспите» и «Ковбой, отправляйся в родные края». Постепенно он спел почти все, что знал, и, видимо, задремал, поскольку, когда он открыл глаза, уже занимался день. На деревьях начинали перекликаться птицы. Он неожиданно заметил, как совершенно ясное небо мгновенно покрылось пеленой розоватых облаков. Поскольку Робертс храпел, Браш задремал снова. Проснулся он от взгляда Робертса. Не говоря ни слова, тот сложил одеяло и пошел прочь. Смущенное лицо его было бледным. В лагерь они вернулись молча и легли спать в палатке «Феликс».

Браш немного опоздал на завтрак. За столом судья Кори сидел один.

– Что удалось сделать, Джим? – спросил судья.

– Сегодня с ним все в порядке, судья.

– Ты молодчина, Джим. Мы не могли допустить, чтобы такое произошло в лагере Моргана. Мне обо всем рассказал доктор. О машине можешь не беспокоиться.

Рядом с Брашем стояла Джесси Мейхью.

– Как вам понравилась яичница? – спросила она.

– Джесси, – сказал судья, – ты, пожалуйста, давай этому парню все самое лучшее, чем мы располагаем. Для Джима ничего не жалко... Моя жена и дочь сказали мне, что у вас прекрасный голос. Джим, молодой ты мой друг, ну-ка пододвинься поближе, я хочу тебя кое о чем спросить: когда ты уезжаешь из лагеря?

– Сегодня до обеда.

Судья подумал, а потом начал говорить сердечно и доверительно:

– Джим, дружище, ты произвел потрясающее впечатление на мою дочь, потрясающее. Я знаю свою девочку – далеко не каждый мужчина может заинтересовать ее, нет, сэр, не каждый. Слушай, я хочу дать тебе маленький совет. Только между нами... как мужчина мужчине. Моей девчушке пора обзаводиться собственным домом, понимаешь, куда я клоню? Может показаться, что она не очень счастлива в нашем доме. Джим, за ней я даю тридцать пять тысяч долларов. Да, сэр, если у нее будет свой дом, я даю за ней тридцать пять тысяч долларов! Во времена депрессии стоит подумать. Да, и вот еще что, подыскать молодому человеку интересную работу где-нибудь в районе Капитолия вполне в моих силах. Но это строго между нами... Как это тебе нравится, а?

Браш зарделся. Джесси Мэйхью принесла ему кашу и кофе. Он взглянул ей в лицо.