Небо – моя обитель

Браш ушел. У двери он обернулся. Херб накрыл лицо простыней. Браш и Квини молча дошли до телеграфного столба и стали ждать автобус. Неожиданно Браш упал ничком на траву.

– Что с вами, мистер Браш, что случилось?

– Я не хочу больше жить, Квини... я не хочу больше жить в мире, где происходят такие вещи. С миром что-то не так, везде не так.

Сначала Квини не отвечала. Она просто прижимала костяшки пальцев к губам. Потом сказала:

– Мистер Браш, мне стыдно слышать от вас такое.

– Я верю в Бога, но почему он так медлит с исправлением мира? Почему он намеренно огорчает таких людей, как отец Пашиевски, и почему он позволяет, чтобы жизнь таких отличных людей, как Херб, была совсем запутанная?

– Мистер Браш, что за ужасные мысли приходят вам в голову? Я не хочу вас слушать.

– Но, может быть, этому есть какое-нибудь объяснение?

– Не хочу вас слушать.

Квини закрыла уши руками. Вдруг Браш поднялся с земли, крепко схватил Квини за запястье и, глядя ей в глаза, сказал тихо, словно самому себе:

– Квини, ведь это будет ужасно, если я потеряю веру в Бога?

У Квини уже не было сил возмущаться. Она просто смотрела на него широко открытыми глазами. Он медленно продолжал:

– Даже... тогда... я, наверное, останусь... таким же... верно, Квини?.. Только уже удовольствия я получать не буду. Только ради этого мира жить не стоит... Но веры своей я не потерял, хотя теперь и знаю, что верить не так легко, как я думал раньше... Квини, вот твои двадцать центов. Я не могу ехать с тобой. Я пойду пешком, мне надо все обдумать.

Подошел автобус. Квини закричала:

– Пешком вы не дойдете!

– Дойду.

Когда Квини уже поднялась на подножку, ему в голову пришла еще одна идея:

– Квини, тебе приходилось иметь дело с детьми?

– Да.

– Я привезу к тебе ребенка сегодня вечером.

– Что?

– Я говорю, что...

– Входите поживее, – сказал кондуктор.

– Я привезу к тебе ребенка в три часа. Дочку Херба.

– Кондуктор, – сказала Квини резко, – задержите автобус на минутку... Идите сюда, поедем на автобусе, мистер Браш; вы не в себе.

– Я привезу с собой и старую даму – мать Херба.

Кондуктор позвонил в колокольчик.

– Входите, леди, или оставайтесь, – сказал он. – Автобус не может стоять здесь вечно.

Автобус уехал, увозя с собой Квини, которая все же сумела высунуться из окна и крикнуть:

– Берегите себя.

Браш пошел в Канзас-Сити пешком. Постепенно удовольствие от ходьбы и размышления о будущем своих новых иждивенцев развеяли его отчаяние. Он зашел к Бартонам и отвел Элизабет в ее новый дом. Мать Херба отказалась покидать свою комнату и не пустила Браша к себе, но сквозь щелку подслушала его разговор с хозяйкой дома. Потом Браш послал ободряющую телеграмму Хербу и уселся рассказывать Элизабет о Всемирном потопе.

Глава IX

Озарксвилл, штат Миссури. Рода Мей Грубер. Грабеж магазина миссис Эфрим. Уголовное досье Браша: третье тюремное заключение

Несмотря на постоянные заботы, вошедшие в жизнь Браша вместе с Элизабет и необходимостью ее воспитания, голова его была неотступно занята предстоящей воскресной встречей. Чтобы утихомирить собственное нетерпение, он решил заполнить остающееся время работой. Ему надо было нанести несколько деловых визитов в окрестностях города, но он решил начать с поездки к учителю математики и директору школы в Озарксвилл, расположенный на юге штата Миссури. Прибыв на место, он обнаружил, что у него больше суток свободного времени – нужный ему человек уехал в инспекционную поездку по сельским районам, – и задумал осуществить один давно лелеемый план. Следуя примеру своего учителя Ганди, он вознамерился провести день в молчании. С четырех часов в четверг до четырех часов в пятницу ни одно слово не слетит с его губ. И, чтобы придать событию еще более торжественный характер, он пообещал себе, что в эти сутки к тому же не притронется к еде.

Отныне он общался с внешним миром только с помощью бумаги и карандаша. Персонал гостиницы Бейкера с удивлением отметил, что на одного из постояльцев обрушился странный приступ ларингита. В четверг вечером мистер Бейкер, смотря на небо с балкона своей гостиницы, спросил Браша, не пойдет ли снег. Браш вытащил свой блокнот и решительно написал: «Нет». Браш ошибся. Проснувшись на следующее утро, он понял, что снег шел всю ночь; однако потеплело, снег перешел в дождь, который вскоре прекратился, и настал мягкий зимний день. Утро Браш провел в своей комнате, и, хотя голова его кружилась от голода, он ощущал прилив счастья, который связал с проводимым экспериментом. В начале третьего он отправился на прогулку, положив в карман несколько яблок, которые собирался съесть только после четырех часов. Он шел по улице, разглядывая дома, как вдруг его привлекло крайне необычное зрелище. В нескольких ярдах от тротуара, на ступеньках крыльца, сидела маленькая девочка, на шее которой висела табличка: «Я – ЛГУНЬЯ». Браш смотрел во все глаза на девчушку, девчушка, сложив важно губки, смотрела на него. Колебался Браш всего лишь мгновение. Подойдя по тропинке к дому, он вынул бумагу и карандаш и написал:

«Как тебя зовут?»

Маленькая девочка взяла у него письменные принадлежности и написала:

«Рода Мей Грубер».

«Ты можешь говорить?» – написал Браш.

Рода настояла на том, чтобы ей дали бумагу и карандаш. Она написала:

«Да».

«Сколько тебе лет?»

«Десять».

«Говори. Ты же можешь говорить», – написал Браш.

«Да, – написала Рода Мей, – только я не могу сейчас говорить, потому что провинилась».

«Отец и мать дома?»

«Да».

Браш помедлил, но решать ему не пришлось. Груберы заметили, что на крыльце идет необычная беседа, и вышли на крыльцо.

– Что здесь происходит? – спросил мистер Грубер мрачно.

Браш в ответ приветливо улыбнулся.