Небо – моя обитель

– Видишь ли... видишь ли... тебя может заинтересовать то, что здесь происходит.

– Если это что-то неприличное, Дарвин, то ты знаешь, что я таких вещей не люблю.

Судья медленно высунул кончик языка.

– Нет... о нет... все в высшей степени прилично.

– Так что же это такое, Дарвин?

– ...тут один тип... не совсем обычный. Лучше приходи. И захвати с собой шитье.

– Слушай, Дарвин, я не позволю тебе издеваться над несчастным арестантом. Знаю я тебя. Знаю и ничего такого не потерплю.

Судья пожал плечами.

– Это арестант издевается надо мной, Эмма... Создается такое впечатление. Сегодня мы устроим небольшой спектакль. Позвони Фреду, узнай, может, он свободен. И Люсиль тоже захвати.

Фред Харт был мэром Озарксвилла последние двадцать лет. Люсиль была его жена. Харты и Карберри играли в бридж три вечера в неделю уже не один десяток лет.

– Если я приду, я хочу, чтобы ты вел себя прилично, Дарвин. Я уже тысячу раз говорила тебе, что не терплю твоих сарказмов.

Судья вернулся на свою скамью и окинул подсудимого взглядом, внушающим благоговейный страх. Уж он позаботится о том, чтобы до прихода жены ничего интересного не происходило. Мистер Грубер под присягой поведал суду историю оскорбленной добродетели... единственного и горячо любимого ребенка. Он подробно описал странное поведение обвиняемого, его притворную немоту. Все присутствующие сами могут убедиться, что обвиняемый умеет говорить. Браш поднял руку, но судья резко повелел ему опустить ее. Грубер продолжал бубнить, и судья сумел проглотить полглавы «Адама Бида». Вызвали миссис Грубер, она тоже дала бессвязный отчет о происшествии. Наконец судья увидел, как его жена и Харты усаживаются в последнем ряду. Он сунул в свой роман закладку и отложил его в сторону. Миссис Грубер отпустили и вызвали Браша.

– Чем вы занимаетесь, молодой человек, и что привело вас в Озарксвилл?

– Я коммивояжер, продаю книги фирмы «Колкинс», издателей учебников для школ и колледжей. В ваш город я приехал, чтобы повидаться с директором Макферсоном.

– Ясно. У вас когда-нибудь случались нарушения речи?

– Нет, ваша честь.

– У вас не было вчера ларингита?

– Нет, ваша честь.

– Тогда вы можете объяснить, почему вчера притворялись немым?

– Да, ваша честь, нет ничего проще.

– Очень хотелось бы послушать.

– Ваша честь, – начал Браш, – я увлекаюсь Ганди.

Судья со стуком опустил карандаш и сказал громким голосом:

– Молодой человек, потрудитесь отвечать только на поставленные вопросы.

Браш расправил плечи.

– Я стараюсь, ваша честь. По-другому на ваш вопрос я ответить не могу. В последнее время я много изучал идеи Ганди и...

Судья Карберри бросил исступленный взгляд на свою жену, затем, проведя рукой по подбородку, заорал:

– Хватит! Сейчас же прекратите! Я не позволю издеваться над собой в здании суда. Молодой человек, сейчас не время заниматься отвлеченными разговорами. Вы понимаете хотя бы, что вам предъявлены два серьезных обвинения? Понимаете?

– Да, – сказал Браш и упрямо сжал рот.

Судья опустил глаза и сказал уже тише:

– Продолжайте, но только без глупостей.

Браш молчал. Молчание длилось долго.

Судья взглянул на него.

– Вы хотите к обвинениям против вас добавить еще и неуважение к суду? Хотите?.. Хорошо... Молодой человек, вы, должно быть, не понимаете своего истинного положения. Вас обвиняют в совершении двух преступлений, за каждое из которых вы можете надолго оказаться в тюрьме штата. Вы провели в Озарксвилле менее двух дней, и за вами уже тянется целый хвост – именно хвост – обвинений и деяний, каких здесь не видывали уже лет пятнадцать. А вы тем не менее ведете себя фривольно, да, фривольно, перед судом.

Браш сделался еще бледнее, но твердость духа не утратил.

– Я не боюсь ничего и никого, ваша честь, – сказал он. – Я хочу только одного – рассказать правду, но вы меня понять не хотите.

– Хорошо, попробуйте еще раз. Но если вы снова заговорите о Ганди, я отправлю вас обратно в тюрьму, чтобы вы там поостыли.

Браш вытер лоб.

– Я ни с кем не говорил вчера до четырех часов, потому что дал обет молчания, – сказал он.

Судья неожиданно догадался, почему обвиняемый говорил о Ганди. Когда он вновь появился из-за своей баррикады, все еще тяжело дыша, он посмотрел на жену. Та погрозила ему кулаком.

– Понятно. Продолжайте, – сказал он.

– Этот обет молчания, – продолжал Браш, – повторял действия некоего индийского лидера. После двух часов я пошел прогуляться. На крыльце одного из домов я увидел сидящую девочку. На шее у нее висела табличка «Я – лгунья».

– Что? – спросил судья.

– «Я – лгунья».

Когда прошло замешательство, все глубоко вздохнули, а судья выпил воды.

– Зачем вы подошли к ребенку? – спросил он.

– Мне казалось, что так нельзя наказывать. Лгать, конечно, нехорошо, но, я думаю, так наказывать ребенка за ложь нельзя.

– Понятно... Простите, а у вас самого есть дети?

Браш немного помолчал.

– Нет, – сказал он тихо, – наверное, нет.