I found, or thought I found, you did exceed
That barren tender of a poet's debt:
And therefore have I slept in your report,
That you yourself being extant well might show
How far a modern quill doth come too short,
Speaking of worth, what worth in you doth grow.
This silence for my sin you did impute,
Which shall be most my glory, being dumb;
For I impair not beauty being mute,
When others would give life and bring a tomb.
There lives more life in one of your fair eyes
Than both your poets can in praise devise.
Я видел: не нужны щекам твоим румяна;
На красоту твою я их не налагал.
И выдумок певцов, красивого обмана
Не ищешь ты, мой друг, – всегда я полагал –
И потому всегда я медлил похвалами;
Ты жизнию своей то можешь показать,
Что ни одно перо звучнейшими строфами
Не в силах было бы достойно описать.
Молчанье ставишь в грех мне. В нем я вижу силу.
Молчаньем красоте обид не наношу,
Желая дать ей жизнь – все роют ей могилу,
И потому я нем. Похвал ей не пишу.
Есть больше чар в одном из глаз твоих
прекрасных,
Чем в строфах двух твоих поэтов сладкогласных.
Перевод И.А. Гриневской
Нуждалась ли ты, друг, в прикрасах – я не знал
И к белизне твоей румян не прибавлял:
Я думал, что ты все далеко превосходишь,
Что может дать поэт, которого ты водишь.
А если громче я тебя не воспевал,
То только потому, что сам же доказал,
Как мертвенно перо мое изображало
Все, что в душе твоей цвело и обитало.
Молчание мое ты мне вменила в грех –
И тем грехом могу хвалиться я при всех,
Так как вреда мое молчанье не наносит,
А похвалы иных забвение приносят.
Мой друг, твои глаза мне больше говорят,
Чем весь поэтов хор, прославивший твой взгляд.
Перевод Н.В. Гербеля
По-моему, прикрас тебе не надо,
И потому я их не придавал.
Я находил, что чар твоих отрада
Сильнее всех напыщенных похвал.
Поэтому умолк я, чтоб ты сам
Мог видеть, как новейшие приемы
Неподходящи, слишком узки там,
Где совершенства с ложью не знакомы.
Мое молчанье ты вменил мне в грех,
Когда оно достойно одобренья
За то, что не был я собратом тех,
Кто вместо жизни дал лишь искаженье.
В твоих очах гораздо больше света,
Чем могут выразить твои поэты.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет LXXXIV
Who is it that says most, which can say more
Than this rich praise, that you alone, are you?
In whose confine immured is the store
Which should example where your equal grew.
Lean penury within that pen doth dwell
That to his subject lends not some small glory;
But he that writes of you, if he can tell
That you are you, so dignifies his story,
Let him but copy what in you is writ,
Not making worse what nature made so clear,
And such a counterpart shall fame his wit,
Making his style admired every where.
You to your beauteous blessings add a curse,
Being fond on praise, which makes your
praises worse.
Красноречивей кто? Кто выразить сумеет
Хвалу превыше той, что ты, о друг мой, ты?
В тебе одном все есть, в тебе одном то зреет,
Что служит мерою твоей же высоты.
Перо, что вознести предмет свой не сумело,
Как жалко то перо! Но тот, кто каждый раз
Расскажет о тебе, что ты – все ты – тот смело
Возвысит до небес правдивый свой рассказ.
Пусть рабски снимет он, что в чистом очертаньи
Написано в тебе. Природы ясных слов
Пусть он не затемнит, и это воссозданье
Поднимет стиль его превыше облаков.
Одно есть зло в тебе: напрасные заботы
Умножить тьмой похвал твои же все красоты.
Перевод И.А. Гриневской
Кто лучшею бы мог почтить тебя хвалою,
Чем та, что нет тебе подобной на земле?
Где скрыто в мире то, что может быть с тобою