Эксперт для ангела

Из открытых дверей небольшого балкона доносились звуки музыки и громкие, одобрительные окрики на итальянском, очевидно призванные чествовать именинника. Я ощущала некоторую неловкость от своего уединения, все же у хозяев поместья был праздник. Игнорировать мероприятие было проявлением дурного тона, что не красило образ эксперта в области антикварных ценностей.

Торжественной одежды, подходящей под случай, в чемодане не нашлось. Захватить с собой пару выходных платьев даже в голову не пришло, ведь меня никто не предупредил о возможности участия в официальных приемах. Потому я просто выбрала наряд поприличнее, заложила каштановые волосы в высокую прическу, открывая шею, надела такие неудобные, но вместе с тем единственно уместные туфли на высоких, тонких каблуках и отправилась присоединяться к поздравлениям.

Коридоры поместья, увешанные картинами разных эпох, без сомнения подлинными, извивались точно змеи, уводя меня все дальше от гула празднующей толпы. Если судить по количеству пройденных лестниц, то скорее всего я давно попала в цоколь или даже подвал, но выбраться из хитроумных лабиринтов никак не получалось. Внимание привлекло одно из украшавших стены полотен, такое яркое, светлое, живое… Будто глоток воздуха в спертой атмосфере давящих со всех сторон, толстых, каменных стен. С него улыбалась женщина, бесспорно итальянка. Глубокий, томный взор прозрачных, карих глаз светился совершенным, чистым, неподдельным счастьем. Ей было тепло и уютно тут, все окружение приносило радость, спокойствие и умиротворение.

Эмануэлла.

Сомнений в том, что передо мной портрет матери Лучо не было никаких. Очень красивая и, судя по лицу, добрая хозяйка дома конечно была его душой. Даже сейчас незримое присутствие этой женщины нагревало пространство вокруг, вселяя в душу лёгкие отсветы ее собственного счастья.

Нехотя оторвавшись от портрета, я огляделась. Справа чернела острыми, вырезанными прямо на дереве узорами массивная дверь, на кованых петлях с элементами, напоминающими засов. Внутри обнаружился небольшой, оформленный в строгом, европейском стиле рабочий кабинет, очевидно принадлежащий хозяину поместья. Черная кожа кресел поблескивала тусклыми отсветами скудного освещения. Стены от пола до потолка занимали стеллажи с книгами разных эпох и направлений. Лёгкая пыль в некоторых местах была стёрта пальцами обладателя коллекции, что говорило о недавнем использовании фолиантов по назначению. На столе в некотором беспорядке лежали бумаги и фотографии.

Меня не покидало подспудное ощущение тревоги, словно чувства уже уловили источник опасности, а сознание ещё не сумело его идентифицировать. Лёгкая, неприязненная дрожь текла по позвоночнику, сковывая движения, заставляя сердце биться чаще, побуждая боязливо оглядываться в поисках отсвета алых глаз того самого огромного филина. Напряженно прислушиваться, в ожидании тихого шороха мягких перьев на крыльях, возвещающего о неминуемой гибели.

Передернув в волнении плечами, я попыталась сосредоточиться на материальном. На краю стола, тыльной стороной ко мне, стояла маленькая фотография в простой, деревянной рамке. Любопытство вскипело в крови неконтролируемой волной, и чуть дрожащая ладонь потянулась к ней, намереваясь обнаружить изображение. Да так и замерла в воздухе. По позвоночнику хлынула мелкая, ледяная дрожь.

– Ты любопытна, малышка.

Мужской голос за плечом был до крайности необычен. Он звучал низко и мягко, вызывая ассоциации с тонким велюром, бережно обволакивающим кожу. На самом дне тихого рокота явственно проступали звенящие, стальные нотки абсолютного доминирования, давящие на сознание, вызывающие желание втянуть голову в плечи и опустить взгляд, уступая.

В голове словно щёлкнул механизм автоматического затвора. Вот она – та самая опасность, преследовавшая меня с момента приезда на Вилла Эмануэлла. Тот самый тихий шорох пера крыльев филина, сулящий кролику только смерть.

По коже расползся неприятный озноб, справиться с которым было почти не возможно. Сделав над собой усилие, и пару раз глубоко вдохнув, я обернулась… Да так и замерла с распахнутыми от страха и удивления глазами. Тихий стон, уже готовый сорваться с губ, напрочь застрял в лёгких.

Сложив рельефные руки на широкой груди и небрежно облокотившись о дверной косяк, на меня внимательно смотрел он – Анжело Валлара. Человек, которого три года назад повезло достать с Того Света в напрочь покореженном автомобиле. Прозрачный блеск мягкого, янтарного взора отдавал сталью жёсткой уверенности, словно нож, спрятанный в складках красивого платья или яд в кубке с медом.

Смирить чувства, хлынувшие бурным потоком в душу, оказалось не так-то просто. Впервые за три года я снова видела этот взгляд. Теперь он был совершенно другим: дерзким, надменным, немного злым, но… Продолжал оставаться все тем же, в глубине полыхая какой-то неуловимой нежностью… Или это лишь чудилось моему измученному таким долгим ожиданием разуму?

– Малышка? – мне едва удавалось унять биение сердца и сохранить голос ровным… Более или менее.

Он безразлично пожал плечами.

– Так ведь тебя зовут – Паола, – а потом вдруг мужчина снисходительно усмехнулся. – На моем языке.

– Слишком вольная трактовка перевода с латинского.

Слова застревали в горле, но я все равно почему-то выпрямилась и подняла голову, понимая однако, как безумно глупо смотрюсь, пойманная в чужом кабинете за непонятным занятием.

– Считаешь?

Мужчина вел себя подчёркнуто фамильярно, всем видом демонстрируя превосходство. Это немного злило, выбивая из равновесия ещё больше.

– Простите, синьор Валлара, я просто заблудилась в доме и похоже нарушила личное пространство.

Итальянец приподнял смольную бровь и усмехнулся, демонстрируя снисходительное удивление.

– Знаешь, кто я?

Мой растерянный взгляд, блуждающий по пуговицам его белоснежной рубашки, поднялся к янтарным глазам и с изумлением обнаружил в них едва заметный отблеск мучительной, болезненной надежды, лишь на миг вспыхнувший где-то на самом дне. Мысли окончательно спутались. Что можно было сказать ему сейчас? Ведь скорее всего он совсем не запомнил меня. В том состоянии мы оба с трудом фокусировали сознание. Как же теперь начать разговор?

«Я – та, которая попыталась спасти тебе жизнь после обстрела… Та, что молилась за тебя каждый день своей длинной, одинокой, безрадостной жизни… Та что мечтала повторно попасть в страшную аварию, лишь бы снова увидеть твой взгляд…»

Как облечь в слова такую острую, мучительную боль, пронзающую грудь каждый раз, когда рука тянулась к телефону, чтобы набрать номер юго-западной больницы L. A.? Что сказать человеку, сохранность жизни которого стала для меня просто навязчивой идеей? Мне никогда не было нужно личное присутствие в его судьбе. Я не считала себя в праве чего-то требовать, винить или настаивать… Но знать, что он все еще смотрит своим колдовским, янтарным взором на этот мир… Еще дышит, чувствует, слышит… Печалится, злится или радуется где-то там, в своем собственном, никак не связанном со мной, будущем… Это было необходимо, как воздух.

А теперь… Мои желания исполнились, молитвы были услышаны, даже окупились с лихвой. Я стояла с ним рядом, на расстоянии вытянутой руки и как будто в другом измерении одновременно. Нас разделяла всего пара метров, но при этом целая жизнь.

Валлара коротко провел верхним рядом зубов по нижней губе и опустил свой невероятный, завораживающий и пугающий одновременно взгляд в пол, встряхнув смольной головой, как недовольный жеребец гривой.

– Ты совсем не изменилась за три года, – тихий рокот велюрового голоса вызывал трепетную дрожь, расползающуюся по позвоночнику дрожью, а по коже мурашками.

К страху мигом добавилось волнение. Он помнит! Помнит мое лицо, знает, кто я такая и… Возможно… Даже рад встретить меня вновь?

Судорожно вздохнув, я собрала все оставшиеся силы в кулак, с опаской поднимая взгляд. Он сосредоточенно изучал носки своих лакированных туфель. От напряжения высокой фигуры, казавшейся каменной глыбой в сравнении с моей собственной, в воздухе четко ощущалось приближение грозы, словно в любой момент тишину мог расколоть оглушительный раскат грома. Высокие скулы на грубом, латинском лице выступили ещё чётче, придавая ему сходство с работами античных скульпторов.

– Так странно, что ты запомнил меня.

Мой тихий лепет звучал в извинительном тоне и вовсе не был призван обидеть его. Валлара однако саркастически, горько усмехнулся, поднимая злой, темный, полный неприязненного разочарования взор.

– Я узнаю тебя из тысячи… В кромешной тьме.

Сердце замерло, отказываясь продолжать поддерживать жизнь в хрупком теле. Дыхание сбилось, ограничившись рваным, судорожным вздохом.

– Мне казалось, что ты не…

Широкая ладонь взметнулась в воздух, призывая к молчанию. Он по прежнему избегал смотреть в глаза, сжимая челюсти до скрежета зубов.

– Ты тогда не позвонила. Не пришла. Просто, – он повел ладонью в пространстве, описывая неясный пируэт, – растворилась в воздухе.

Состояние вмиг изменилось, заполняя грудь жаром облегчения в понимании его поведения. Он обижен! Как и мне, возможно Валлара хотелось встретиться снова. Может быть чувства, роящиеся в самом центре моего существа, с того самого дня, знакомы отчасти и ему?

Слезы покатились по щекам будто против воли. Я сделала пару шагов в его сторону и вновь замерла в нерешительности. Хотелось обнять Анжело, прижаться к широкой груди, почувствовать запах чуть смуглой кожи, резко контрастировавшей с совершенной белизной рубашки… Хотелось…

– Я боялась, – неожиданное признание как-то сразу разрядило обстановку, принося облегчение нам обоим. – Боялась, что ты не выжил. Не хотела знать, что тебя больше нет… Рядом.

Мне никак не удавалось заставить себя посмотреть на него. Такие простые, естественные… Обычные чувства теперь казались чуть ли не постыдными. За долгие годы я постепенно научилась жить с этой тоской внутри, даже нашла способ дать ей выход, заказывая заздравную службу в любой церкви города, куда заносила весьма специфическая работа. Но теперь…

Валлара легко преодолел расстояние, разделявшее нас, и, взяв двумя пальцами за подбородок, потянул мою голову вверх, вынуждая поднять взгляд. Я ожидала увидеть что угодно в янтарном блеске его колдовских глаз: одобрение, расположение, понимание… Но в них горела ярким пламенем страсть, согреваемая болью, виной, или даже отчаянием – дикая смесь совершенно не сочетающихся эмоций. Глубокое, прерывистое дыхание Анжело покидало грудь с шумом, а пальцы вцепились в кожу настолько, что причиняли боль.

– Ты такая трусиха, малышка.

Пылающий взор опустился от глаз к губам и замер, не желая отрываться. Мы стояли так близко, что я легко ощущала напряжение, быстро растекающееся по его крупному телу, натягивая каждую мышцу. Этот мужчина был огнем, чистым гудящим пламенем, которое не умело согревать, а могло только сжечь, оставляя лишь горку пепла. Я инстинктивно отшатнулась назад и тут же крепкая ладонь легла на спину, предупреждая бегство, а темный взгляд вспыхнул закипающей решимостью, словно мои сомнения заводили его ещё больше. Каждой клеткой, немеющего то ли от страха, то ли от влечения тела, я ощутила необходимость к действию.

– Побежишь, и я поймаю, – мгновенно понял мое намерение неаполитанец, а низкий голос потерял бархатный оттенок, просел, посуровел и стал жёстким.

И все же Анжело медлил, то ли давая возможность выбора, то ли упиваясь собственной властью. Рассудив, что глупо противиться неизбежному, я привстала на носочки и приникла к мягким, горячим губам итальянца. Валлара сразу перехватил инициативу, запуская цепкие пальцы в аккуратно уложенные кудри на затылке.

– Не завязывай волосы, – тихо, вкрадчиво прорычал бандит и, рывком выдернув красивый, серебряный гребень из подпорченной прически, с раздражением бросил заколку на письменный стол. – Мне не нравится.

Возражения утонули в жарком, сладком, жадном, глубоком поцелуе, напрочь лишая возможности мыслить здраво. Стало до края души плевать на все доводы логики, нормы морали и постулаты поведения в цивилизованном обществе. Остался лишь чистый, гудящий огонь его тела, растекающийся по венам, сковывающий мышцы волной напряжения, заставляющий прогнуться, повинуясь властным рукам, казалось стремящимся задушить меня в крепких объятьях.