Закат Пятого Солнца

Воин справа от Шикотенкатля резко замахнулся топором с кремневым наконечником. Фернан рванулся вперед. Левая рука его перехватила не успевшее набрать разгон оружие, а правая тут же всадила кинжал в сердце. Индеец вздрогнул и стал заваливаться назад. Себастьян в этот же момент вскинул арбалет. Граненое остриё болта смотрело прямо в грудь Шикотенкатлю.

– Прекратить! – грозно крикнул Тисок, видя, как двое телохранителей Шикотенкатля замахиваются деревянными мечами с обсидиановыми вставками.

Усиливая приказ, он стукнул концом жезла в землю. И тут же два десятка копий нацелились на Шикотенкатля и его соратников – младшие вожди сделали свой выбор. И они предпочли сохранять верность Чичимекатекутли.

– Тем, кто хочет поддержать мятежника, стоит забыть о Тлашкале. Наша родина не примет назад предателей. Она велела вам идти воевать с ацтеками, – негромко, но веско сказал Тисок. – Если вы сейчас каким-то чудом успеете сбежать, то вам дорога только в разбойники без роду и племени. Ваши семьи с презрением вас отвергнут. А все воины, верные своим клятвам, должны немедленно возвращаться на берега озера Тескоко, под командование нашего доблестного вождя Чичимекатекутли. Шикотенкатль, ты отправишься туда связанным.

Тот надменно вскинул голову. Арбалет Себастьяна все еще целился в широкую грудь, защищенную хлопковым панцирем. А копья готовы были пронзить немногочисленных соратников. Шикотенкатль понимал, что проиграл. Тлашкаланцы перешли на сторону Тисока. Но страха он не выказывал и ожидал к себе прежнего уважительного отношения.

– Я не боюсь и любую угрозу встречу без робости, – ответил Шикотенкатль. – А связанным не пойду. Могу дать клятву, что не попытаюсь сбежать.

– Ты ее уже один раз нарушил, когда предал наших союзников, – угрюмо ответил Тисок. – Теперь условия ставишь не ты. Пойдешь связанным!

На следующий день заблудшее войско тлашкаланцев вернулось на берега озера Тескоко. Ближайшие соратники и телохранители Шикотенкатля от своего вождя отрекаться не собирались. Они не скрывали того, что пошли за ним по своей воле, прекрасно зная, что тем самым нарушают клятвы верности испанцам. Чичимекатекутли решил рассеять мятежников. Он приказал отправить их всех в разные отряды тлашкаланцев и там присматривать за каждым особенно строго. А вот Шикотенкатля ждал суд.

Эрнан Кортес смотрел на арестованного вождя строго, но тот ничем не выказывал даже намека на смущение. Отвечал взглядом надменным и самоуверенным, как будто это ему предстояло решить судьбу генерал-капитана конкистадоров. А не наоборот. Руки ему развязали, что тоже помогало сохранять полнейшую видимость свободы и достоинства. Шикотенкатль остро переживал решение тлашкаланцев избрать сторону Кортеса и Чичимекатекутли. Но гордость не позволяла ему дать слабину и показать свою боль и разочарование.

– Жаль, что среди местных жителей так мало действительно мудрых, – задумчиво произнес Кортес. – Тех, кто понимает, что с нами лучше дружить, а не воевать. Монтесума это осознавал. Он не зря был уэй-тлатоани. Его проницательности хватило бы на всю империю. А вот тебя бог наделил только отвагой, но не умом. Чего ты хотел добиться?

– Мудрых людей, что ищут твоей дружбы, постигает незавидная участь, – вызывающе ответил Шикотенкатль. – Монтесума умер, будучи под твоим покровительством. Машишкацин умер, сраженный болезнью, что принесли сюда вы. Его дочь погибла, тоже находясь под твоей защитой. Ее муж, храбрый Хуан, также сложил голову, выполняя твой приказ и прикрывая отступление войска из Теночтитлана.

– Может быть, ты, ослепленный праведным гневом, вспомнишь и о благах, что дал Тлашкале союз с испанцами? – холодно осведомился Кортес. – Вы больше не жалкие изгои, окруженные врагами, голодающие на бесплодных горных склонах. Вы вышли в широкий мир, встали крепко, показали, что с Тлашкалой нужно считаться. Разве вожди соседних племен теперь не ищут вашей дружбы? Разве не мечтают породниться? Я знаю, что юную дочь Чичимекатекутли просят выдать замуж за одного из молодых вождей Тескоко. Тескоко! Второй город империи после Теночтитлана. И таких примеров много. Разгром Чолулы и битва при Отумбе показали, сколь неустрашимы тлашкаланцы в бою. И все народы, что выступают против ацтеков, готовы биться отважнее, если знают, что храбрецы Тлашкалы рядом.

– И всех их ждет гибель! – перебил Шикотенкатль. – Я скажу тебе правду. Никому не под силу разгромить Теночтитлан. У тебя даже со всеми союзниками вдвое меньше солдат. Да и что это за бойцы? Все они слишком запуганы и мечтают отсидеться подальше от войны. Они привыкли склоняться перед ацтеками. У них мало опыта, плохо дело с дисциплиной, почти нет проверенных командиров. А против этих бедняг выступят тысячи ветеранов, воевавших под началом Монтесумы, закаленные двумя десятилетиями походов и вторжений. Твои союзники разбегутся или будут сметены.

Шикотенкатль презрительно махнул рукой, а потом продолжал:

– Но все эти слова не касаются тлашкаланцев. И именно моих храбрых братьев ты станешь отправлять в самую гущу сражения, потому что лишь на них сможешь рассчитывать. И они будут умирать тысячами. А у Тлашкалы слишком мало людей. И когда они закончатся, то и всей твоей войне придет конец. И вот тогда-то Куаутемок возьмется за тебя всерьез! Ты снова попадешь в Теночтитлан, но уже в роли пленника. И на этот раз уже не сможешь вырваться. Когда тебя швырнут на колени перед изваянием Уицилопочтли, сумеешь ли ты сохранить такое достоинство, какое сейчас демонстрирую я? Хватит ли тебе отваги? Бог ацтеков беспощаден…

Предсказание Шикотенкатля звучало весомо. Особенно потому, что Кортес понимал – многое в словах вождя является правдой. Союзники слабы. А тысяча испанцев и пятнадцать-двадцать тысяч тлашкаланцев – это слишком мало, чтобы на равных биться с ацтеками.

– Это идола швырнут к моим ногам, – генерал-капитан постарался говорить как можно увереннее. – Мне ли бояться истукана? А тебе еще предстоит продемонстрировать все свое самообладание, когда придет время услышать вердикт. Пока останешься под стражей.

Шикотенкатль развернулся и зашагал прочь с высоко поднятой головой. Его окружил конвой из нескольких испанцев и индейцев. А Кортесу было над чем подумать. Казнь Антонио де Вильяфаньи казалась ему единственно возможным вариантом. Тогда он обезглавил заговор. Недовольные, лишившись лидера, смирились и поневоле снова стали подчиняться своему генерал-капитану. Но что же делать с Шикотенкатлем?

Если простить, то это будет ужасным ударом по дисциплине. Любой вождь увидит, что предав испанцев, он ничем особо не рискует. Так можно вскоре и без союзников оказаться. Но какова будет реакция тлашкаланцев, если приговорить мятежника к смерти? Все же он был настоящим героем своей страны, пятнадцать лет командовал войсками, отражал вторжения ацтеков. Тлашкала может и не простить казни своего полководца, даже если на словах отреклась от дезертира. Не станет ли смертный приговор первым шагом к расколу союза?

Эрнан Кортес внимательно выслушивал мнения всех влиятельных людей. Альварадо, хоть и злился на Шикотенкатля, но от казни предпочел бы воздержаться.

– Эрнан, я бы ему с удовольствием лично голову снес в поединке, – признался Педро. – За предательство. Но он вождь и сын вождя. Он увел с собой семь тысяч солдат, которые ни на минуту не усомнились в своем командире. Крепко тлашкаланцы верят Шикотенкатлю. Такой военачальник бы нам пригодился. Вот только как его переманить на нашу сторону?

– Дело в том, что сам Шикотенкатль так же крепко верит в то, что тлашкаланцам с испанцами не по пути. А потому он не перестанет плести интриги и мешать нам изо всех сил. Если поставим его опять командиром, то сами же дадим ему фундамент для нового мятежа. И на этот раз Шикотенкатль, наученный горьким опытом, подготовит заговор искуснее и ударит в спину совершенно неожиданно.

– Не забывай, что он приходится сыном Шикотенкатлю Старому, уважаемому вождю, – с сомнением добавил Педро. – Родительские чувства могут возобладать над политическими интересами.

И в словах Альварадо был смысл. Эрнан Кортес послал вестника в Тлашкалу, желая узнать мнение Шикотенкатля Старого. А сам пока что побеседовал с Чичимекатекутли.

– Говорить здесь не о чем, Малинче, – решительно ответил вождь. На его смуглом мужественном лице не мелькнуло даже тени сомнения или сожаления. – Дезертир, бросивший своих братьев перед лицом врага, достоин смерти. Вся Тлашкала запятнана его поступком. Мое мнение таково – казнь предателя.

«Искренне ли советует Чичимекатекутли? – раз за разом спрашивал себя Кортес. – Нет ли у него тайного умысла? Может, он просто пытается убрать конкурента в борьбе за власть? Да еще и чужими руками. Машишкацин умер, Шикотенкатль Старый тоже долго не проживет. А если и молодого Шикотенкатля казнить, то станет Чичимекатекутли самым могучим и влиятельным из касиков Тлашкалы. Пойдет ли нам на пользу, если их республика превратится в королевство под началом самого воинственного и решительного вождя?»

Затем Кортес с сожалением подумал, что после заговора Вильяфаньи вообще почти перестал доверять людям. На кого можно положиться? Кто не лелеет тайных планов, от кого можно не опасаться удара в спину?

Правители Тескоко, Чолулы и других крупных городов тоже дружно выступали за казнь предателя. Через несколько дней вернулся вестник от Шикотенкатля Старого. Слушая переданное от пожилого вождя послание, Кортес почти видел его самого. Слепые глаза закрыты, худое, испещренное морщинами лицо безмятежно. Слова звучат взвешенно и спокойно.

– Тлашкале трудно было устоять в войне против ацтеков. И лишь верность всех ее солдат своей родине помогала отразить нашествия армий Монтесумы. Если среди бойцов оказался дезертир, то пощадить его будет делом безумным и неосмотрительным. Это как поймать ядовитую змею, что хотела тебя укусить, но не убить, а положить в свою же постель, давая ей еще один шанс ужалить. Мой сын должен был служить примером для всех остальных тлашкланцев. И какой же он дал пример? Чем выше стоит человек, тем больше с него спрос. Для предателя участь только одна – казнь…

В итоге Эрнан Кортес осудил Шикотенкатля на смерть через повешение. Мятежный вождь снисхождения просить не стал.

– Мне жаль, Малинче, что мой народ так наивно поддержал твою безумную идею. Я всю жизнь посвятил служению Тлашкале. Ты же толкаешь мою родину в пожар такой войны, из которой ни ей, ни тебе не спастись. Надеюсь, ты пожалеешь о своей ненасытной жажде завоеваний в тот момент, когда жрецы ацтеков уложат тебя на алтарь.

– Тлашкаланцы, что сохранили мне верность, вскоре увидят чудо из чудес – покоренный Теночтитлан, – ответил Кортес. – То, о чем ты мог лишь мечтать. И станут прославленными вождями в новой испанской провинции. И обретут почет как самые верные союзники конкистадоров. Ты и сам бы мог оказаться в числе лучших. Но избрал путь предательства. И будешь повешен как дезертир.

Казнь не вызвала массового возмущения среди тлашкаланцев. Сторонники Шикотенкатля были рассеяны и оторваны друг от друга, а остальные, сохранившие верность Чичимекатекутли, посчитали наказание справедливым. Теперь Эрнан Кортес был готов начать полномасштабную войну против ацтеков.

10. Дамбы

Разобравшись с внутренними проблемами, конкистадоры смогли вплотную заняться Теночтитланом. Эрнан Кортес подсчитал свои силы. У него оказалось девятьсот испанцев, из них почти две сотни с арбалетами и аркебузами, а также восемьдесят шесть всадников. Конечно, такой отряд в одиночку не сумел бы покорить столицу. Но и армия союзников к этому времени выросла до огромных размеров.

Правда, большинство индейцев не были настоящими солдатами. Обычные крестьяне, ремесленники или рыбаки, они сражались неумело и отличались плохой дисциплиной. Да еще и могли внезапно уйти домой. Например, для сбора урожая. Вожди иногда сами отправляли своих подданных в родной город, чтобы отнести туда военную добычу.

Эрнан Кортес с неудовольствием убедился, что некоторые местные племена играют на две стороны. Они могли на словах подчиниться испанской короне, но прислать в помощь лишь номинальный, совсем небольшой отряд, найдя тысячи отговорок, объясняющих причину такой малочисленности. Генерал-капитан не сомневался, что в реальности такие союзники просто выжидали, пытаясь понять, на чьей же стороне будет победа. В случае неудачи конкистадоров они быстро переметнулись бы снова к Куаутемоку.

Пожалуй, лишь Тлашкала демонстрировала несомненную верность испанцам и подтверждала ее многочисленным и хорошо организованным войском. Чичимекатекутли, стараясь загладить неприятное впечатление от заговора Шикотенкатля, приказал прислать из Тлашкалы дополнительные отряды солдат. Суммарно же количество союзных индейцев Эрнан Кортес оценивал приблизительно в сто тысяч человек. Выбрав из них наиболее стойких и дисциплинированных, он начал формировать отряды.

Задача предстояла сложная. Теночтитлан располагался посреди огромного озера, причем далеко от любого из берегов. С сушей его соединяли три дамбы, расходящиеся в разные стороны как лучи. Одна тянулась на север, другая на запад, третья на юг. Кортес понимал, что лишь отрезав столицу от поставок пищи, он сумеет ее покорить. Приходилось разделять силы. В итоге отряды окажутся очень далеко друг от друга. Разделенные десятками миль, они не сумеют быстро объединиться в случае необходимости. Но у конкистадоров был способ хотя бы поддерживать связь между отрядами.

Мартин Лопес по приказу Кортеса подготовил новый флот к первому плаванию. В городе Тескоко местные жители вырыли специальный канал, который позволил спустить эскадру на воду. И вот европейские корабли во второй раз принялись бороздить воды озера. В отличие от первых, построенных скорее для прогулок, эти были явно военные. Кортес помнил, каким уязвимым оказался его отряд во время отступления из столицы. Теперь у него появилась возможность отражать атаки ацтекских лодок.

Индейцы смотрели на тринадцать бригантин как на какое-то немыслимое чудо. Их восхищали размеры, паруса, высокие борта. Фернан лишь улыбался, глядя на восхищение союзников. Если бы они увидели каракку, на которой он когда-то приплыл из Испании! Эти корабли казались просто миниатюрными рядом с ней. Да они и в самом деле были небольшими. Их ведь создавали не для того, чтобы выдерживать океанические бури, а для плаванья по очень большому, но относительно спокойному и мелкому озеру. Каждую из них могли приводить в движение даже весла, но все же главные надежды испанцы возлагали на паруса.

Кортес разделил сухопутные силы на три отряда. Командирами он назначил Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида и Гонсало де Сандоваля. У каждого оказалось примерно по сто пятьдесят пеших испанцев, под три десятка всадников и по добрых двадцать тысяч союзных индейцев. Сам Эрнан Кортес встал во главе флота. На каждую бригантину он выделил по одной пушке и назначил по двадцать пять конкистадоров. Но даже эту небольшую эскадру пришлось разделить. Несколько кораблей сопровождали отряд Альварадо, другие защищали солдат Олида, а третьи – Сандоваля. Это сразу же принесло плоды. Бригантины курсировали вдоль дамб, мешая ацтекам беспрепятственно обстреливать пехоту из лодок.

Фернан и Себастьян оказались среди солдат Сандоваля. Гонсалес шел по дамбе с каким-то чувством затаенной тревоги. Широкая земляная насыпь позволяла идти чуть ли не десяти людям в ряд. И все же она казалась слишком узкой. Вытянувшись длинной цепочкой, воины продвигались вперед, лишенные возможности маневрировать или быстро отступить. И хотя с двух сторон, расправив паруса, медленно плыли бригантины, Гонсалесу все же казалось, что они снова бесконечно уязвимы перед ацтекскими лодками.

В памяти Фернана живо всплывали обрывки воспоминаний, связанных с «Ночью Печали». Тогда события происходили слишком стремительно. Поэтому он, как не старался, не мог воспроизвести в памяти хоть какую-то последовательную цепочку событий. Вот он, по совету Себастьяна, берет из сокровищницы несколько золотых и нефритовых украшений. Затем, совершенно неожиданно, осознает, что ацтеки вовсе не спят – они специально дали испанцам возможность выйти на дамбу, где их проще всего атаковать. Вот перед глазами как наяву встает эпизод, когда Сандоваль, Кортес и еще несколько всадников поспешно мчатся по земляной насыпи, стремясь помочь арьергарду. Где-то там, далеко, скрытый тьмой и неизвестностью, бьется Альварадо, чья вспыльчивость и ярость привела к восстанию жителей Теночтитлана. Потом Фернан вспомнил, как он упал в воду и лихорадочно пытался сорвать шлем с головы.

Особенно его удивляло, что никто другой тоже не мог связно рассказать о той ночи. В голове у каждого испанца события смешались и представлялись в памяти сплошным водоворотом битвы, где со всех сторон проносятся вражеские лодки, из которых летят стрелы и камни. Фернан подходил к Берналю Диасу, своему старому знакомому, с которым он когда-то отправлялся еще в первую экспедицию. Берналь по своей инициативе вел записи похода и тратил на это немало времени. Гонсалеса интересовало, что же помнит о той ночной битве Диас.

– Ох, Фернан. Все тогда перемешалось в голове. Помню, как сколоченный из бревен мост рухнул и как в озеро попадали десятки человек. А со всех сторон ацтеки напирают. Еле успеваешь отмахиваться от них и бежать. Повсюду крики! Индейцы завывают в полном восторге. Из воды вопят наши братья по оружию, которых неприятель хватает и тащит в лодки. Повезло, что отступали ночью. Днем бы ни один из нас не спасся. Рассказать толком сложно. Когда оказался на берегу, тогда только и понял, что кое-как вырвался. А уж как это происходило… Помню только обрывочно.

– А за записи ты когда взялся?

Берналь Диас расхохотался.

– Не поверишь! Бежал тогда по дамбе и только и думал: “Не дай бог в воду упасть! Все рукописи раскиснут! Столько труда пропадет!” Вокруг настоящий ад, погибнуть можно в любую секунду, а я о своих записях переживаю. В такой ситуации голова как-то странно работает. Потом мы спешно отступали, потом сражались при Отумбе. Лишь когда мы добрались до Тлашкалы, я сделал пометки о тех событиях. Что-то помнил сам, о другом расспрашивал наших товарищей. О невероятном спасении Альварадо мне рассказывал сам Сандоваль.

Оторвавшись от этих воспоминаний, Фернан устремил взгляд вперед. Там, почти в самом начале земляной насыпи, конкистадоров уже ждала построенная ацтеками баррикада. Битва разгорелась нешуточная. Лишь с большим трудом испанцам удалось оттеснить неприятеля. И начались длительные и утомительные бои за дамбы.