Джунгли во дворе

Все это было прекрасно, я уже чувствовал себя немного Пржевальским и усиленно занялся гантелями. Мечты об экспедиции – это как будто уже и есть начало самой экспедиции. Правда, слегка пугала перспектива езды верхом – черт побери, я никогда в жизни не садился на лошадь, не дай-то бог перед женщиной осрамиться… Но я помнил, что главное – это не трусить, а научиться можно всему. Мужчина я или не мужчина! А, где наша не пропадала! Зато там ведь Аполлоны!

Прошел июнь, а за ним, как обычно, июль. Кажется, в конце июля у Елены Евгеньевны возникла идея изменить маршрут и вместо Иссык-Куля ехать в Кавказский заповедник или Тебердинский. Дело в том, что никак не приходило письмо с Иссык-Куля, а без письма ехать мы не могли, ведь нас должны встретить. С одной стороны, такой оборот дела меня обескуражил, да еще как! С другой…

«Понимаете, – горячо убеждала меня Елена Евгеньевна, – мы с вами сможем не только хорошо поработать, но и отдохнуть! Представляете, Черное море в августе! Две недели или три в заповеднике, а неделю – на пляже. Отдохнем, загорим. Можно даже после экспедиции задержаться, я попробую взять отпуск. Вы любите море?..»

Когда я выразил сомнение в том, сможем ли мы снять в упомянутых ею заповедниках то, что нам нужно, она горячо уверила меня, что не только хорошо сможем, а даже еще лучше, чем на Тянь-Шане, потому что Тебердинский заповедник вообще рекордсмен по разнообразию как фауны, так и флоры, об этом ей говорил один очень знающий специалист.

Когда же я сообразил, что Аполлоны летают, конечно, и в Кавказских горах, а Черное море, разумеется, теплее, чем озеро Иссык-Куль, и, наверное, не надо на лошадях, мне начала нравиться усовершенствованная идея Елены Евгеньевны.

Но тут пришло письмо с Иссык-Куля.

И все началось сначала.

А кончилось очень просто. Дело в том, что начальник НИИ, в котором работала в качестве старшего научного сотрудника Елена Евгеньевна, вдруг вспомнил, что работающая под его ведением тов. Соловьева Е. Е. хотя и мужественный человек, но женщина. И вообще затея ее все-таки слишком рискованна. Ведь если что с тов. Соловьевой случится, то отвечать придется кому?

– У вас даже противоэнцефалитных костюмов нет, тоже мне, собрались. И верхом не умеете… – сказал он, как в точности передала мне печальная Елена Евгеньевна.

И вернул ей бумаги.

Чувствуете? Судьба уже тут подмигнула мне, то ли раззадоривая мою мечту (так я думал тогда), то ли еще раз намекая на то, что решение проблемы с бабочками не в погоне за Аполлоном (так я понял теперь).

Должен сказать, что еще тогда, когда начались трудности административного свойства – а они начались сразу – и бедная Елена Евгеньевна принялась редактировать свой первый великолепный план, я уже понял, что мечта чувствует себя неуютно. Если мечта меняет свое обличье в зависимости от обстоятельств – это не мечта. А моя мечта меняла.

И тем не менее, когда окончательно выяснилось, что наша с Еленой Евгеньевной экспедиция так и не состоится, моя притихшая было мечта вдруг взмахнула крылами. Ехать! Самостоятельно! На свои личные средства и на свой собственный страх и риск! За Аполлонами!

Правда, была уже середина сентября…

Ехать на Иссык-Куль в такую позднятину бесполезно, да, честно сказать, и дороговато, и я решил отправиться в Теберду.

В Москве холодало и становилось все пасмурнее, а Карачаево-Черкесия встретила меня жарой и солнцем. Я ехал от Минвод на «Москвиче» частника сначала по просторной солнечной равнине, где шеренгами и колоннами выстраивались пирамидальные тополя, мимо мутной желтой реки Подкумок, потом вдруг ни с того ни с сего то тут, то там на равнине стали вырастать большие бугры, как будто вылепленные из глины. Миновали курортный веселенький Пятигорск с горой Машук и памятником поэту, проехали Карачаевск, дорога начала вилять и нервно кидаться из стороны в сторону. Со всех сторон нас обступили зеленые горы. Мы ехали по долине реки Теберды.

Я с большим удовольствием смотрел на свежую, почти и не тронутую желтизной горную растительность и думал об Аполлоне. Я даже пристально разглядывал доступные взгляду вершины в надежде увидеть там белых порхающих бабочек. Я не видел их, но волновался от мысли, что не вижу только лишь из-за дальности расстояния, и у меня замирало сердце, когда я представлял себе, как сегодня к вечеру мы приедем, а завтра с утра я пойду по горной тропинке, взяв свою привычную потертую фотосумку, надев обувь, купленную специально для этой цели. И цветущие горные альпийские луга предстанут во всей красе, и вместе с множеством других ползающих, прыгающих, летающих созданий я увижу наконец желанного Аполлона… Ловить? Или только фотографировать, как обычно? Пожалуй, одного можно поймать для племянницы Лили… А Вике? Ну, значит, двух. Правда, раз уж такое дело, надо бы и себе… Когда еще представится случай! Трех, да, трех. Ах, ведь это такой прекрасный подарок на день рождения кому-нибудь – Аполлон, красиво разложенный в рамочке под стеклом на вате или на черном бархате! Как морфида Менелай у моей соседки… Четыре… Или уж пять для верности… А хватит ли пленок, которые я взял? Всего сорок…

Мы благополучно въехали в Теберду, хозяйка местного Дома журналиста Татьяна Васильевна хорошо приняла меня, прочитав рекомендательное письмо издательства, а на другое утро, прежде чем идти в горы, я решил наведаться в правление Тебердинского заповедника, чтобы встретиться с нужными людьми. Дело в том, что Елена Евгеньевна поручила-таки мне сделать снимки горной растительности…

В туристских проспектах реку Теберду называют голубой. И она действительно голубая, очень красивая – бело-голубая, как поток подсиненной воды из прачечной. Но очень чистая и холодная. Вообще, конечно, благословенное место. Кстати, один из вариантов перевода слова «Теберда» – благословение божье.

Нужных мне специалистов на месте не оказалось: один ушел в горы, другой уехал в Черкесск. А самое главное, что куда-то скрылся энтомолог, специалист по бабочкам, Олег Анатольевич Витович…

Я зашел в местный биологический музей. Да, вот они, бабочки, вот он, Аполлон. И Мнемозина, и Галатея, и Подалирий, и Махаон… И все пойманы здесь, в районе Теберды. Долина Джамагат и долина Хатипара. По туристской схеме вот они, рядом… У выхода из пустынного в этот час музея стояли две девушки, сотрудницы заповедника. Оказалось, что одна из них недавно была в горах. У истоков реки Хатипары.

– Летают там Аполлончики, видела, – сказала она. – Только сейчас не поздно ли?

– А давно вы их видели?

– Да что-нибудь в конце августа… Вы лучше подождите Витовича, он вам все точно скажет. Ведь это он всех музейных бабочек наловил.

Появившийся к обеду Витович сказал, что подниматься на Хатипару бессмысленно. Идти, то есть карабкаться, минимум три-четыре часа, а Аполлонов в сентябре искать бесполезно. Последние отдали концы в первых числах. Приезжать надо в июле-августе. А сейчас – адмиралы, белянки, траурницы. Идти лучше на Джамагат – там пониже и для бабочек потеплее…

– А летом там Аполлоны бывают? – спросил я на всякий случай.

– Конечно, бывают, я их там и ловил.

И на другой день с утра я направился на Джамагат. Именно там, как говорят, находятся развалины аула, когда-то целиком вымершего от чумы. Именно о нем как будто бы написал Лермонтов в поэме «Хаджи-Абрек»:

Велик, богат аул Джемат,

Он никому не платит дани;

Его стена – ручной булат,

Его мечеть – на поле брани,

Его свободные сыны

В огнях войны закалены;

Дела их громки по Кавказу

В народах дальних и чужих,

И сердца русского ни разу

Не миновала пуля их…

Считается, правда, что описание поэта не совсем сходится с тем, что мы сейчас видим вокруг развалин аула. Ну и что же, что не сходится? Лермонтов писал поэму, а не проспект для туристов, а аул Джамагат, между прочим, действительно весь вымер от чумы в тысяча восемьсот каком-то году. Весь, до единого человека. И действительно, там сейчас только пустое место и следы развалин. И ничего не строится, потому что считается это место проклятым. Хотя для строительства оно очень удобное. И, конечно, красивое.

Печально лишь, что в середине сентября там действительно уже не летают Аполлоны.

Но ведь надо же! Прособираться все лето, путаясь в административных лабиринтах, слушать фантазии Елены Евгеньевны, жить мечтой, осуществление которой зависит не от тебя, глотать пыль и гарь московских улиц, принять наконец столь «мужественное» решение и лишь для того, чтобы приехать, когда все уже кончилось. Ходить по горным тропам, полянам, где всего лишь месяц назад летали белые с красными и черными пятнами бабочки твоей мечты, и проглатывать комок разочарования, и печально думать, что, прособиравшись, пронадеявшись на кого-то, можно так всю свою жизнь упустить, а жаловаться бесполезно, потому что те, кто жалобы твои примут и к пачке чужих жалоб подошьют, жизнь тебе вернуть все равно не смогут. Может быть, и хотели бы, да не в силах. Так что жаловаться всегда можно только по одному адресу – по собственному.

Правда, в бурьяне долины реки Джамагат я нашел великолепных малиново-красных с черным и серым рисунком клопов. Они, пожалуй, даже красивее наших солдатиков, хотя название не звучит: наземник тощий. Другой вид тебердинских клопов – рапсовый клоп – тоже очень эффектен: зелено-бронзовый с белым рисунком. А кузнечиков и всяких саранчовых вообще тьма-тьмущая: начиная от светло-кремовых с красными подпалинами на ногах и обыкновенных, но очень крупных, зеленых до совершенно черных, этаких францисканских монахов или даже ричардов-львиное-сердце.

Но что мне, приехавшему за Аполлоном, клопы и кузнечики? Пусть даже очень эффектные клопы и очень разнообразные кузнечики. Нет, они меня не утешили. Конечно, попадись они мне просто так, в обычное время, я бы очень обрадовался. Но сейчас… Стоило ли ехать за ними в такую даль?

С бабочками в Теберде вообще было плохо. Трава давно скошена, а та, что не скошена, посохла, цветов практически нет. Летали, правда, бархатницы, адмиралы, даже траурницы, но опять же: одно дело – встретить их у себя в Подушкине, совсем другое – здесь, вдали. Разве за ними, обычными, я сюда ехал?

И вот бывают же в жизни такие совпадения! Представьте себе, в тебердинском ресторане повстречался и познакомился я с человеком по имени Иван, по фамилии Шишков. Мало того, что Иван Шишков оказался внуком знаменитого писателя, но, что самое удивительное, он житель Барвихи. Живет в том самом доме, где находится магазин, куда мы с Викой ходили, минуя по пути замок баронессы Мастдорф (и однажды встретили мегариссу). Житель подушкинских окрестностей – в Теберде.

И может быть, еще более удивительно то, что земляк тотчас же разделил мое невеселое настроение.

– Не нравится мне здесь, – сказал житель Барвихи Иван Шишков, отдыхающий в легочном санатории «Теберда». – Что это, горы и горы вокруг, посмотреть некуда. Как в колодце. То ли дело наша природа, верно?

Но тут-то мы и подошли к развязке тебердинской истории. И еще к одному уроку, который был преподнесен мне в горах Северного Кавказа.

Хотя встреча с Иваном Шишковым в ресторане могла бы мною быть воспринята как еще один призыв к разуму и освобождению от лживой мечты, я, разумеется, его не услышал. Ведь удивительную встречу можно было истолковать и как насмешку, как этакое подстегивание, от которого недоступное кажется еще более желанным…

Но все же то, что случилось потом, окончательно раскрыло мне глаза.