Джунгли во дворе

Интересно, что у некоторых насекомых, таких, например, как жуки-майки, превращение еще более сложное: у них две личиночные стадии, они дважды в течение жизни окукливаются (один раз это называется «ложнокуколка»), а личинка раннего возраста настолько не похожа ни на взрослое насекомое, ни на личинку старшего возраста, что ее долгое время принимали за насекомое совершенно другого вида…

Растут бабочки только в стадии гусеницы. Взрослые бабочки не растут (хотя и здесь есть исключения).

Вообще пища гусениц очень разнообразна. Они едят все части растений – корень, ствол, ветви, стебли, листья, цветы, плоды, семена, а также многое другое, о чем речь впереди. Однако гусеницы одного какого-нибудь вида бабочек, как правило, едят что-то одно. Лишь некоторые из них многоядны. Так, например, серьезный садовый вредитель – американская белая бабочка может употреблять в пищу более двухсот различных видов растений.

Некоторые же гурманы, наоборот, не довольствуются естественной тканью растения, а, поселяясь на стебле или внутри стебля, пускают в сосуды растения свою слюну, после чего на стебле вырастает мясистый «орешек» – галл. Сочная ткань галла – это как раз то, что гусенице нужно. Гусеницы некоторых видов бабочек совершенно игнорируют растения, предпочитая им шерсть животных и перья птиц. Таковы главным образом моли, в частности платяная моль. Гусеница мелкой африканской бабочки селится в рогах антилопы. А так называемая восковая пиралида всем яствам предпочитает воск.

Есть среди гусениц бабочек даже хищники. Так, совка Талпохарес сцитула питается червецом, живущим на оливковом дереве, а злая хищница Калимния трапезина живет обычно в домике из листьев и, выходя на охоту, ест не только червячков и личинок, попадающихся ей на пути, но и себе подобных. Весьма агрессивны и гусеницы небесно-синей голубянки Икар – они безжалостно нападают друг на друга.

Но пожалуй, наиболее любопытен образ жизни гусениц голубянок еще одного вида. Эти небольшие червячки забираются в самые недра муравейника и там с удовольствием едят муравьиные яйца. Самое же поразительное то, что хозяева не только не прогоняют кровожадных гостей, но… кормят их своими будущими детишками. В чем же дело? Оказывается, рыжие труженики обожают слизывать липкие выделения гусеницы и как будто бы даже пьянеют от удовольствия. Не один жучок ломехуза пользуется такими привилегиями!

Сменив шкурку несколько раз и набрав соответствующий вес, гусеница окукливается, то есть последний раз сбрасывает гусеничное одеяние и повисает где-нибудь в укромном месте в виде невзрачной сигарки. Многие, прежде чем сбросить одежды, навивают вокруг себя кокон, а то и зарываются в землю. Начинается чудесное превращение. «Рожденный ползать» и без конца есть получаёт все сведения о полете, все будущие свои способности там, во тьме саркофага....

Едят эти прекрасные летающие создания, конечно же, гораздо меньше, чем гусеницы, а пища их – пища богов, нектар. Нежный, тонкий, изящный, свивающийся в спиральку хоботок их прекрасно приспособлен для этой цели – он проникает в самые недра цветка. Мадагаскарский бражник всем цветам предпочитает лишь одну крупную прекрасную орхидею, венчик которой очень глубок – до 30 сантиметров. Там, в этой таинственной глубине, находится ароматный напиток. Как быть? И природа снабдила мадагаскарского бражника хоботком, длина которого – 35 сантиметров…

Интересно, что один ученый предсказал существование такого бражника, еще не видя его. «Раз есть орхидея с таким глубоким венчиком, значит, кто-то должен ее опылять!» – решил ученый. И действительно, вскоре такой «длиннохоботный» бражник был пойман.

И все-таки бабочки бывают разные… Хотя большинство из них ведет себя, как и положено красавицам, – перепархивает с цветка на цветок, однако есть и такие, которые цветочному нектару предпочитают сок, вытекающий из порезов и трещин на стволах деревьев, сок фруктов и овощей. Некоторые же… О вкусах, конечно, не спорят, но… Знаете, правду говорят, иногда лучше не знать всей подноготной. Я имею в виду не совок, многие из которых обожают пиво, алкоголь. И даже не прекрасных морфид, привлеченных запахом перебродившего бананового сока, спускающихся с обычной для себя высоты полета (восемь метров над землей) и теряющих голову до такой степени, что аборигены или европейские собиратели берут их в буквальном смысле голыми руками. Я говорю сейчас о представительницах рода ванесс, любящих лошадиный навоз, и особенно о великолепной переливнице и красавце тополевом ленточнике, которые не прочь навестить любые свежие испражнения и даже… гниющие трупы. Воистину: внешность – это одно, а вкусы и образ жизни – совсем другое. Увы.

Углокрыльница «С-белое» и та же переливница любят еще и пот животных и человека. Некоторые же тропические бабочки дошли до того, что, начав с пота, научились высасывать уже и кровь. Их нежный хоботок постепенно огрубел, стал прочным и острым, проникающим сквозь кожу.

Итак, в массе изящных этих красавиц есть алкоголички, фекалофилы, некрофилы, вампиры. А есть и воровки. Такова, например, печально известная пчеловодам бабочка мертвая голова. Вечером, а то и ночью, когда уставшие пчелы угомонятся, она внезапно пролезает прямо в леток, гудит мощными крыльями, пищит (мертвая голова – единственная наша бабочка, умеющая издавать звуки, хотя в тропиках есть и не такие крикуньи) – пищит то ли от страха, то ли, чтобы пчел испугать, – а сама бессовестно высасывает сотовый мед, собранный пчелами с таким трудом. За один прием, в течение получаса, она высасывает чуть ли не чайную ложку душистого меда, за что пчеловоды, конечно, смертельно ненавидят ее.

Да, так что вот. Всякое бывает.

Куда приятней узнать, что в отличие от этих невоспитанных и прожорливых некоторые бабочки вообще ничего не едят, а живут за счет накоплений, сделанных в гусеничном возрасте. Вы только представьте себе, сколь многих хлопот лишаются эти аскеты! Летай себе, порхай в свое удовольствие, встречайся с партнерами, води хороводы при солнце или при луне! Что бы сказал по поводу такой «тунеядки» наш старый, уважаемый баснописец Иван Андреевич Крылов?

Живут взрослые бабочки несколько месяцев (крушинница – до десяти месяцев). Некоторые выводятся из куколок в конце лета, зимуют где-нибудь в куче сухих листьев или в щели, а с первым теплом вылетают и порхают над проталинами и вдоль дорог, хотя во многих местах лежит еще снег. Таковы наши траурницы, павлиний глаз, крапивницы, лимонницы, многоцветницы, ванессы «Эль-белое», углокрыльницы «С». Многие другие бабочки зимуют в стадии куколок. Гусеницы некоторых видов живут до двух лет. Таковы древоточец пахучий и древесница въедливая; оба они путешествуют в древесине деревьев. Личинки некоторых молей могут при особых (неблагоприятных!) условиях прожить целых семь лет! Они периодически впадают в этакий летаргический сон.

И все-таки странно. Почему все так сложно? Зачем гусеница, куколка? Не есть ли и тут, как и в случае с цикадами, поучительный закон природы: прежде, чем получить способность летать, необходимо пройти суровую «школу жизни», когда ты вынужден жаться к земле, ползать, есть без конца, даже и не помышляя о возможных полетах… И только потом, после длительного периода «размышлений» и перестройки в «куколочном» саркофаге, у тебя вырастут прекрасные, мощные крылья…

Есть над чем подумать!

Золушки и принцессы

Итак, бабочки удивительны, прекрасны, таинственны. Однако, увлекшись фотографированием насекомых, я поначалу должного внимания им, надо признаться, не уделял. Почему? Может быть, потому, что они слишком уж пестры, привычно красивы, известны всем? Может быть. Когда впервые заглядываешь в микромир, то привлекает в первую очередь, конечно, то, о чем мы имеем смутное представление и чего обычно с высоты своего человеческого роста не замечаем или замечаем, но игнорируем, а еще хуже – относимся предвзято и с недоверием. Позже я понял, правда, что дело не только в этом. Хорошо сфотографировать известное и привычное гораздо труднее, чем то, к чему мы еще не успели привыкнуть. К тому же бабочки чутки, подобраться к ним на близкое расстояние не так просто. И я с удовольствием и легкостью фотографировал спокойно позирующих пауков, клопов, наездников, тлей, слизняков, улиток. И еще гусениц. Гусениц особенно. Они были у меня, пожалуй, на втором месте после обладающих индивидуальностью «интеллигентных» ткачей-пауков. Гусеницы исключительно фотогеничны. Они, можно сказать, просто созданы для фотографии. Дело тут не только в том, что они ползают достаточно медленно и позволяют приближаться к ним на любое расстояние, хотя это, конечно, немаловажно. Но гусеницы к тому же чрезвычайно пластичны. Позы, которые они принимают, удивительно грациозны, разнообразны, и здесь, пожалуй, никто из насекомых не может с ними сравниться. Кроме того, гусениц обычно достаточно много, и наибольшие усилия тратятся не на поиски их, а на художественные искания – позы, ракурса, фона. Но, пожалуй, главное достоинство этих всем известных мохнатых или голых «противных червяков» – их разнообразие и расцветка.

Щедрая к бабочкам природа осталась верной себе и здесь. Честно говоря, я до сих пор так и не знаю, кто же красивее – бабочки или гусеницы? Здесь тоже можно сказать: нет такой краски, нет такого оттенка, которого мы не встретили бы на коже или на волосках гусениц. А сами волоски имеют всевозможную частоту и форму – от редких щетинок или колючек до густой длинноворсовой шубы, кисточек, плюмажей, фестонов, «страусовых перьев», завитых «усов». Есть гусеницы, похожие на шкуру рыжей лисицы или чернобурку, есть просто мохнатые, а есть аккуратно причесанные, есть «бархатные», «кожаные», «дерматиновые», «замшевые», есть угольно-черные, а есть виноградно-прозрачные, даже медовые. У некоторых – острый рог на заднем конце туловища, а у других два рога на голове, у третьих – мясистый вырост на спине, похожий на паровозную трубу, у четвертых – нечто вроде гребня. Есть одноцветные, а есть поперечнополосатые, продольнополосатые, пегие, усыпанные аккуратными мелкими точками, бородавками, глазками, звездочками, крестиками и даже… «египетскими иероглифами» (Клеофона блаттариэ). Есть гусеницы-актеры, которые при встрече с предполагаемым врагом изображают из себя «вопросительный знак», «сухой древесный сучок», «змею», «собачку», «дракона», ни на что не похожее чудовище… Есть такие, которые в минуту опасности издают сильный запах, выпускают пахучую струю, плюются и даже пищат (гусеница бабочки мертвая голова). Здесь, как и в отношении бабочек, можно говорить не только о покровительственной, отпугивающей, предупреждающей, мимикрирующей окраске, но и о соответствующем поведении. Все это имеет для гусениц еще большее значение, потому что крыльев они не имеют, быстрых ног тоже, врагов же у них, пожалуй, больше, чем у любых других насекомых. Не случайно помимо всего прочего природа снабдила бабочек такой большой плодовитостью.

Я не хочу распространяться сейчас о вреде и пользе бабочек и их гусениц в народном хозяйстве, об этом потом. Скажу только, что есть несколько видов, которые, сильно размножаясь в отдельные годы, приносят огромный вред садам, огородам, лесам. Таковы сибирский, походный и непарный шелкопряды, кольчатый коконопряд, американская белая бабочка, монашенка, озимая совка, боярышница, капустная белянка и капустная совка, яблоневая плодожорка, некоторые бражники, медведицы, моли. Но в защиту бабочек должен обязательно добавить, что, во-первых, среди громадного количества видов бабочек вредных всего около полутора процентов, а во-вторых, не всегда перечисленные виды приносят ощутимый вред, а лишь в годы необычайно массового размножения. Большинство же этих летуний просто полезны как опылители растений, как производители шелка и… как украшение лесов, полей, музеев и коллекций. Не говоря уже о той огромной роли, которую чешуекрылые, как, впрочем, и все другие насекомые и вообще животные, играют в сложившихся за тысячелетия природных процессах.

Помните рассказ Брэдбери «Сафари во времени»? Ведь путешественник в прошлое случайно загубил всего-навсего одну небольшую бабочку… А что из этого вышло? (Тем, кто не помнит, напомню: вышло очень плохо. Мир из-за гибели этой бабочки стал гораздо хуже, чем мог бы быть, жизнь людей стала тусклой и безрадостной…)

Итак, гусеницы великолепны. Самые красивые из них – это, на мой взгляд, волнянки, стрельчатки, некоторые капюшонницы, совки. И тут мы опять сталкиваемся с таинственным.

Бабочки, которые выводятся из совершенно потрясающих по красоте гусениц, невзрачны. И наоборот. Из толстого голого зеленопятнистого червяка выводится изящнейший, благороднейший Махаон или еще более эффектный Подалирий. Здесь есть, конечно, свои отступления от правил, но тем не менее странная закономерность поражает.

Помню, как я впервые увидел гусениц волнянок: яркие, пестрые, с какими-то щеточками, плюмажами, фестонами, как будто бы готовые к карнавалу, причем одетые не просто ярко и броско, но изысканно, со вкусом. Какие же небесные создания должны выйти из столь прекрасных личинок? Вовсе нет. Серенькие, невзрачные, мелкие. Этакие простенькие золушки…

И наоборот. Из двух похожих друг на друга толстых зеленых червяков могут вывестись совершенно разные яркие феи.

Ну так и кажется, что, понаделав огромное количество бабочек разных пород, природа вдруг спохватилась: а все ли получились достаточно красивы? И гусеницам тех бабочек, которые получились довольно скромными, дала самый прекрасный наряд..

А может быть, в назидание нам, людям, природа еще раз на примере бабочек продемонстрировала, что Золушкам есть на что надеяться, главное – это не падать духом, а Принцессам лучше бы не гордиться чрезмерно – неизвестно еще, что там, впереди? Если же еще подумать по этому поводу и вспомнить, как все же прекрасны ночные, невзрачные на первый взгляд, «серенькие» бабочки, то приходишь к мысли: Золушек, как таковых, вообще нет. Как и Принцесс. Все зависит от того, как смотреть.

Загадочная гусеница Тигра

…Я нашел ее на бурьяне, на пустыре Измайловского парка, уже осенью, в сентябре. Почти никаких насекомых не было, я ходил, скучая, и вдруг увидел нечто желтополосатое. Прекрасная гусеница! И, как и мегарисса в Подушкине, она напомнила юность, пионерский лагерь, но только не страхи, связанные с мегариссиным «жалом», а совсем-совсем другое… Был в нашем лагере записной красавец по фамилии Дранин. Не только девочки старшего отряда были от него, как говорят, «без ума», но и молоденькие вожатые. И не только с девушками Дранину везло. Я ведь вот специально собирал разных жуков и гусениц, а Дранин так, от нечего делать решил однажды помочь мне. И что же вы думаете? В первые же минуты поиска прямо на лагерном участке он нашел гусеницу, которой я никогда раньше не видывал. Бархатную, желтополосатую, с розовой головой. Это была, как я определил потом, через много лет, гусеница бабочки огородная совка…

И вот теперь, в сентябре, когда вокруг было по-осеннему пусто и скучно, она вдруг сама собой попалась мне на глаза. С каким-то странным чувством я приблизился к ней и ждал, когда выйдет из-за облачка солнце. Очень яркой казалась она на бурьяне. Неуместной. Когда солнце выглянуло, я начал фотографировать. Да, повезло. Пусть с опозданием… Глядя с близкого расстояния, поневоле начинаешь очеловечивать этих маленьких тварей, и теперь мне казалось, что Тигра кокетничает перед объективом. Иначе как объяснить ее весьма грациозную позу, когда она приподняла верхнюю часть тела, наклонила розовую головку и, похоже, принялась охорашиваться, как это делают кошки, покусывая шерсть у себя на груди и животе? Даже закусывала листом перед моим объективом она не просто и методично, как это делают все гусеницы, то есть сверху вниз, а как-то лихо кланяясь, с налета, как птица клювом, словно демонстрируя мне свой темперамент и грацию.

Все же, помня урок, который преподнесла нам с Викой «София Лорен», вернее, не она сама, а пленка, которая оказалась недоброкачественной, отчего великолепные снимки гусеницы ольховой стрельчатки не получились, я решил взять Тигру с собой. Уже вечерело, маловато света, и можно будет повторить съемку завтра, во дворе. Я посадил Тигру в бумажный пакет и нарвал веник любимого ею бурьяна.

И Тигра поселилась в моей комнате в большой банке. Она, по-моему, неплохо чувствовала себя, ела бурьян, который сохранял свежесть, потому что стоял в воде, и всегда издалека было видно в банке ее продольнополосатое тело. Но однажды произошло нечто странное.

Вика не видела Тигры. Я по телефону, правда, сказал ей о том, что нашел очень интересную гусеницу – «почти как «София Лорен», только не с поперечными полосами, а с продольными и без перьев, но зато с розовой головой…» И обещал показать, добавив, что Тигра живет у меня дома в банке.

Встретившись через некоторое время, мы с Викой из-за чего-то повздорили. Это была неприятная и, увы, не первая наша ссора. Что-то у нас с Викой в последнее время разладилось… Когда входили в комнату, я, чтобы найти какую-нибудь нейтральную тему, сказал:

– Ладно, так уж и быть, сейчас покажу Тигру.

Не удержался от этого «так уж и быть», и чуть не началось все снова, но на этот раз, слава тебе, господи, обошлось.

Однако показывать Вике красивую гусеницу мне не хотелось. Хотите – смейтесь, но обстоятельства, при которых я ее нашел, и поведение Тигры перед объективом как-то по-особенному настроили меня к этому созданию. Намек какой-то виделся мне в связи с ее находкой, подсказка судьбы, и подсознательно чувствовал я, что показывать ее Вике нельзя, что мысли мои в связи с находкой ее не случайны, что какая-то разгадка моего состояния в последнее время и наших с Викой взаимоотношений – в этом. Но обещал так обещал… И я взял со стола банку.

Тигры в банке не было. И Вика, и я – мы оба так и сяк вертели банку перед яркой лампой, но, кроме бурьяна, не видели ничего. Нет, этого просто не могло быть, ведь, уходя только час назад, я видел ее! А банка надежно закрыта марлей с резинкой, в марле нет дырок, выползти она никак не могла. Может, окуклилась? Я все еще не остыл от ссоры и злорадно подумал: «Вот тебе, Вика, знай, как со мной ругаться!»

– Да нет же! – сказал я вслух. – Такого не может быть!

Я положил на стол лист бумаги, снял с банки марлю, тщательно осмотрел марлю со всех сторон, потом начал вынимать из банки одну за другой ветки бурьяна. Тигры не было. И куколки не было. Черт побери… Я потер глаза и ущипнул себя за ногу. Не помогло. Впрочем, я вообще не понимаю, как может помочь то, что вы себя щиплете, ведь если вы спите, то и щипок ваш будет во сне, боль во сне. Но я все-таки ущипнул.

Вытащив и внимательно осмотрев все до одной веточки, я осторожно высыпал труху, которая скопилась на дне, перебрал и ее, осмотрел банку изнутри и снаружи. Ничего полосатого, ничего ползающего! И куколки нет.

– Давай искать на полу, – сказал я Вике. – Может, она все-таки вылезла?

Мы осмотрели пол. И стол тоже. Мы тщательно исследовали место, где банка с Тигрой стояла. Пусто. Вика заскучала. В ее красивых серо-голубых глазах опять появилась какая-то отчужденность. Надоели ей мои непонятные фокусы. Она, конечно, верила мне, что гусеница была (как не верить!), но ее не слишком волновало то, что Тигра исчезла. Хотя она и старалась все-таки этого не показать.

– Нет, Вика, такого просто не может быть. Ведь час назад я видел ее. Давай пересмотрим траву вместе. Дело даже не в гусенице, – сказал я, уже забыв о ссоре, но не отделавшись от непонятного торжества. Скучно было бы в простом, как дважды два, мире!

Итак, мы принялись внимательно осматривать каждую веточку вместе. Осмотренные я аккуратно складывал в банку.

Тигру мы так и не нашли. И все же я опять накрыл банку марлей. И укрепил марлю резинкой.

…Но и эта наша встреча прошла так же, как проходили они в последнее время. Мы оба как будто усиленно пытались что-то сохранить и делали вид, что все хорошо, все как раньше…

Перед уходом Вика по обыкновению долго смотрела на себя в зеркало, поворачивая лицо то так, то этак, добиваясь максимального эффекта.

– Ну, где же твоя Тигра? – сказала она, взяв банку со стола и повертев ее перед лампой торшера. – Уползла?