Учительница нежная моя

– Да ну. Да не…

ББ пустился аргументировать свое мнение. Ирина Леонидовна напомнила, что прямо по курсу первая точка. Он кивнул и затормозил у видеосалона.

Ирина и Викина мать вышли. Дождь усилился. Перепрыгивая через лужи, они подбежали к серому зданию и заглянули в безжизненные окна. Подергали дверь. Подошел ББ, гулко замолотил по ней своим спортивным кулаком.

– Поехали дальше.

Второй адрес дал надежду: окна мерцали. Но толстый хозяин видеосалона впервые слышал о Вике. И явно это был не тот, кто им нужен. Толстяк пригласил их досмотреть какой-то ужастик. ББ не отказался бы, но надо было ехать.

До третьего видеосалона они добрались через шесть минут, Ярко светились задернутые шторами окна, изнутри просачивалась томная музыка.

Им открыл кудрявый детина с толстыми губами. Ирине Леонидовне показалось, что она его уже где-то видела.

– Где Вика? – спросила она, входя.

За ней в салон нырнула Шканина.

Детина попытался загородить им путь.

– Вы кто такие?

Но они уже увидели всё.

На столе над нехитрой закуской (плавленые сырки и шпроты) высилась бутылка водки. В кресле, задрав на стол голые ноги, спала Вика. Бесстыдно короткие полы халатика едва прикрывали ее чертову задницу. А напротив другая задница, уже совершенно неприкрытая, маячила на выпуклом экране телевизора. Там лоснилась и пузырилась киношная оргия.

– Ах ты паразит! – прогрохотал в дверях ББ.

Толстогубый попытался скрыться через второй вход, но физкультурник быстро его настиг. Увернулся от кулака и опрокинул совратителя самбистским приемом. С удовольствием заломил ему руку.

Ирина Леонидовна одернула Викин халат. Та даже не шевельнулась, была чудовищно пьяна. Ее мать кинулась к ней с причитаниями – Викуля, золотце, ну что ж это такое…

А Борис Борисыч тем временем ввинчивал скулящему эротоману в самое ухо:

– Ну ты и гад. У меня друг в милиции, устроит тебе сладкую жизнь, мало не покажется. – И тихо прибавил: – Слышь, парень, где такое кино достал?

Fructus temporum

27 октября 1989. Выпуск программы «Взгляд»

В телепрограмме "Взгляд" выходят сюжет «Как Вы относитесь к кооперации?» и фрагмент документального фильма «Каждому по труду». Показаны телеопрос «Может ли кооперация вывести страну из экономического кризиса?» и репортаж о митинге против кооперации в Лужниках.

9.

Пролетели три дня. Вика Шканина как ни в чем не бывало ходила в школу. Хотя нет, кое-что изменилось. Она стала вести себя вызывающе. Норовила дерзить. Ирина Леонидовна пропускала это мимо ушей.

А потом грянул гром. В тот день Ирина устала адски – выдержала набег безликого, как кагэбист, посланца из районо, который, словно неживой, отсидел на задней парте три урока. Затем дома пришлось проверять сочинения у двух классов. Голова пухла от одних и тех же шаблонных повторялок: "Образ Печорина говорит нам о типичных чертах русского дворянства первой половины 19 века, неспособного к реальному делу и к настоящей борьбе…"

"Борьбе с кем? За что? Почему они это пишут? – морщилась Ирина Леонидовна. – Но ведь не придерешься. Ведь это мы сами их этому научили. Мы вбили в их несчастные головы всю эту муть".

Она так устала, что не пошла в душ и завалилась спать не раздеваясь. Но не успела погасить свет и преклонить голову на холодную подушку, как в дверном проеме призрачно замаячила фигура отца. Он стонал и поскуливал.

– Ирочка, мне плохо. Встал в туалет и чуть не упал. Голова кружится, язык еле ворочается.

Ирина зажгла свет и с испугом посмотрела на трясущегося родителя. Усадила его на свою кровать, померила давление.

– 180. С ума сошел!

Словно это он сам себе нагнал, накачал.

Вызвали скорую. Врачи затвердили про госпитализацию, отец уперся, что никуда не поедет. Они сделали ему укол магнезии и прописали лекарство.

Когда скорая уехала, Ирина и отец долго не могли уснуть. Она поглаживала его руку. Как вечность, тикало время. Они говорили, говорили. Слова лились, как текущая вода, сами собой – о прошлом, о будущем, о неопределенном настоящем. Он всегда избегал разговоров о ее личной жизни и возможной семье, но сейчас в намеках и экивоках подобрался к этой теме. Рассеянно завздыхал о пустоте в доме, о бессмысленности жизни, в которой нет главного.

Он отчаянно сжал ее руку. Ее это испугало.

– Может, ты зря отказался поехать в больницу?

Отец замотал головой:

– Мне уже хорошо. Нехорошо в другом месте.

Он приложил руку к груди. Она поняла, что он имеет в виду.

К ним, помахивая хвостом, подошел Ким. Начал лизать по очереди руки…

Утренний будильник словно подорвал ее гранатой. Но она тут же снова провалилась в сон.

Очнулась лишь через час, после бодрого чириканья отца.

– Ирочка, ты на работу не опоздаешь? Здравствуй, страна геро-оев!..

Как будто не к нему ночью приезжала скорая.

Она полоумно уставилась на часы. Стрелка подползала к восьми.

– Боже мой, через десять минут у меня урок! Ким, хоть бы ты разбудил.

Растянувшийся на ковре ирландец и ухом не повел, лишь философски приподнял веко. Умный паршивец дал понять, что здоровый сон – высшая ценность по сравнению с каким-то там уроком…

На третьей перемене ее вызвали к начальству.

– Коняева рвет и мечет, – доложила дежурная по школе, миловидная девятиклассница, у которой были хронические проблемы с запятыми.

Ирина почему-то решила не спешить. Расчесала густые волосы, отбросила их назад. Неторопливо сложила стопку контрольных по русскому языку. Забросила на плечо сумку и вышла из класса.

Завуч по учебной работе Вера Ивановна Коняева была классической школьной сволочью. Она, как курок, постоянно находилась на взводе, и разряжалась по малейшему поводу. Это была машина по производству ора. Хотя и в минуты затишья она была ненамного милее.

Ее густо напомаженные губы всегда брюзгливо подергивались. Несимпатичное лицо венчала шапка проволочных волос – этакая стоячая куча. Коняева была низка, но крепко сбита, как лошадь-тяжеловоз. Ее короткие ноги грубыми обрубками торчали из-под бурой юбки.