Учительница нежная моя

Шихин укоризненно скривился.

– Эх, Молчанов, Молчанов. Тебя родина одевала, обувала, а ты вот как, значит. Ладно, запомним.

Он зарылся с головой под одеяло и глухо забубнил. Под этот бубнеж Ярослав очень быстро заснул.

Наутро после завтрака Игорь отвел его в сторону.

– Зря ты с Шихиным лишнее болтаешь.

– Что именно?

– Не заводи с ним такие разговоры.

– Какие разговоры?

– Тихо, услышат.

– Ну и пусть.

– Послушай, Шихин – явный провокатор и стукач. Ты что-нибудь неосторожно брякнешь, а он доложит куда не надо.

– Плевать.

– Ярила, не дразни гусей. Мы здесь зависим от таких, как Шихин и Логвиненко. Терпи.

– Что ж ты сам не стерпел, когда припечатал того профессора?

Игорь только зубами скрипнул.

Ярослав понял, что задел за живое.

В армии у него пока все выходило неловко и коряво. Куда-то делись чутье, смекалка, такт. Здесь он был сам не свой.

Fructus temporum

8 октября 1989 года. Сеансы Кашпировского

С 8 октября на Центральном телевидении СССР были проведены шесть передач «Сеансы здоровья врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского». В ходе таких сеансов он пытался погрузить телезрителей в сон. Сам Кашпировский утверждал, что таким образом он излечил от самых различных заболеваний около 10 миллионов человек.

7.

Ярослав, любимый, как ты там? Из чего состоит твой день? Пиши, пожалуйста, мне все интересно.

Я маюсь. Зачем только поступила в этот дурацкий пед? Это не мое. Пошла на поводу у матери, которая всунула меня сюда.

Голова болит. Тупо. Бесконечно. Не отпускает ни на секунду. А на столе распластанная тетрадь с темой семинара.

Стоит немного напрячься, как приступ усиливается. И сразу тошнота…

Ручка вывалилась из руки, закатилась под стол. Далеко. Поэтому не удивляйся, что пишу другими чернилами. Когда у тебя присяга? Я обязательно приеду. Что тебе привезти?

Мать замучила нас с отцом. Меня постоянно пилит, что сижу дома, ни с кем не общаюсь. Его – за то, что он бросил преподавание и погряз в одной науке, поэтому мало денег. Она только и твердит, что надо запасаться, запасаться, запасаться. Всю кладовку и коридор заставила мешками с гречкой и пшеном, и все ей мало. Это какой-то дурдом, Ясик!

Недавно по твоему совету посмотрела "Зеркало". Ничего не поняла. К чему эти длинные сцены без диалогов? Чуть не заснула прямо в видеосалоне.

Слушай, мне принесли кассету с новым альбомом Цоя. Я просто балдею! Жаль, что ты не можешь послушать!

Снова за окнами белый день,

День вызывает меня на бой.

Я чувствую, закрывая глаза, -

Весь мир идёт на меня войной.

Хочу научиться играть на гитаре. Тут есть один знакомый, который здорово учит.

Тьфу ты, мать с работы пришла. Зовет. Ну что опять ей от меня надо?!

Целую, Ясик, пиши!

Твоя Женя.

Он сложил тетрадный листик в клетку, стараясь соблюсти последовательность сгибов. Зачем-то засунул письмо обратно в конверт.

В другой раз он немедля засел бы за ответ. Но не сегодня. Угнетающей плитой давило мозги, щёлкало хлыстом: «Ищи хлястик, ищи хлястик…»

Пропажу хлястика от шинели он обнаружил утром, перед построением роты на завтрак. Его шинель висела на вешалке, а вот хлястика не было – одни пуговицы торчали беззащитно, как глаза сироты.

– Молчанов, выйти из строя! Почему не по форме одежды? – насел Логвиненко.

Ярослав попытался объяснить.

– Не украли, а просрал! – оборвал сержант. – Это твоя вина, боец! Молчать! Твое обмундирование – это как знамя части! Ты обязан следить за его внешним видом и сохранностью…

4-я рота стояла на плацу притихшая. Минуты тикали. Столовая поддразнивала голодных бойцов своими запахами, в которых угадывались гречка с лучком и тушеное мясо с подливой. Но 4-я рота мимо завтрака пролетала. И все из-за такой мелочи, безделицы, какого-то вшивого куска войлока.

Логвиненко продолжал долбить, что без хлястика они никуда не пойдут, и Ярослав не мог понять, издевается он, или в самом деле ждет, что пропавшая деталь униформы невесть каким образом упадет с неба.

Голод подступал к глоткам бойцов, заныривал в утробы, бередил внутренности. От этого голода они стремительно свирепели. Ярослава толкали и пинали. Зло косил щелочки своих глаз узбек Кулиев. Бубнил угрозы хмурый молдаванин Бараган. Коренастый Леша Лукашов сквозь зубы обещал Ярославу устроить ночью тёмную.

В голове строя кто-то заерзал.

– Товарищ старший сержант, что-то живот скрутило, – подал голос Игорь. – Разрешите в казарму?

Логвиненко зыркнул на него тяжелым взглядом.

– Иди.