Психира. Очерки «блаженств» сумасшедшего дома

После возбуждения уголовного дела фотограф был направлен в психиатрическое отделение тюремного типа. Адвокаты настояли на судебно-психиатрической экспертизе. Пытался косить под шизофреника, рассказывал врачам, что будто бы заказать жену ему приказали «голоса», которые он слышал в течении последнего года. Они угрожали ему, подчинили себе его волю, и он не мог оказать сопротивление всему, что приказывали Свыше.

После применения «сыворотки правды» (амитал-кофеиновое растормаживание) фотограф дал уникальное признание. Классическое признание психопата. Записано судебным психиатром.

«После ее угроз уйти к другому я взбесился. Но не стал, как раньше, устраивать пьяные скандалы, нет, затаился и ждал. Даже пить бросил. Чего ждал? Наверное, окончательного решения поставить крест. Она не могла по определению существовать, если не было в ее жизни для меня места. Я ей об этом сказал сразу после свадьбы.

«Или со мной навсегда, или никак».

Она рассмеялась. Подумала, что шучу.

Три года мы были счастливы. Через пять я начал замечать, что ей со мной скучно. А через десять понял, что она ненавидит меня. Хочет развестись и начать романтические отношения с Игорем с местного телевидения, который нас снимал на годовщине свадьбы. Я фотограф и хорошо понимаю, на кого, как и зачем смотрит женщина. Меня в этом не обманешь. Чутье.

Ревность – штука долгоиграющая. Я страдал, но и наслаждался картинками будущей мести.

В какой-то момент все исчезло. Злость на мир, на людей. Исчезло все, что разгоняло скуку. Вошло в меня холодное и расчетливое желание мести. И все. Более меня ничего не радовало.

Словно кровь она из меня всю выпила, потроха подменила опилками. Только мозги остались. Холодные.

Когда я окончательно принял решение расправиться с ней, у меня внутри как будто выключился какой-то важный тумблер: я перестал узнавать себя. Пошлый, серый, безликий – что может быть хуже для человека творческой профессии? Мои заказчики смотрели на меня странно и отказывались сотрудничать. Как будто у меня на лбу проявилась каинова печать. Но я фотограф. Внимательно разглядывал свое лицо в зеркало и никакой печати не находил. Глаза только стали холодными. И все.

Я решил перестать бриться. Знаете, почему? Потому, что борода и усы отвлекают от глаз. И я не прогадал. Когда появилась борода, ко мне снова пошли заказчики. Ловко я придумал? Решил, что побреюсь только тогда, когда исполню задуманное.

Задумал собрать вечеринку к годовщине нашей свадьбы. Как следует погулять. А потом сделать так, как будто Вика сбежала от меня с любовником куда-нибудь заграницу. Мне показалось, что теща моя стала о чем-то догадываться. Когда мы были у нее в гостях, она не сводила с меня глаз. Потом сказала: «Ты ведь моей доченьке никогда не сделаешь плохо?»

Я вскипел.

– С какой стати я должен ей делать плохо? – закричал я.

А она (дура) подошла ко мне, посмотрела мне прямо в глаза и перекрестила. Верующая она. Дура. Просто не мог сдержаться. Ушел. Убежал. Почему она могла догадаться? Я ведь все свое носил в себе. Был настоящим Лектором.

Вы спрашиваете, что означает, когда внутри холод? Страшно. Как мрак души, как туман, не способный рассеяться. Почему так подло устроен мир? Если ты чего-то опасаешься, обязательно найдутся люди, которые начнут заглядывать тебе в душу через глаза. Страх лукавый попутчик. Но совсем без страха нельзя. Страх трезвит как холодный душ.

Так я оказался в ловушке. С одной стороны – ее мать. Ее тревога. С другой – она, подлая, которая никогда не станет прежней. Есть еще я, который должен идти до конца. Знаете, что такое идти до конца? Это значит, никакого раскаяния. Спрятал пилу, значит, она должна заиграть. Есть такая мелодия пилы. Знаете? Лучшая музыка. После вечеринки все должно случится в ванной комнате. Потом вынесу пакеты через черный ход. И здравствуй свобода и прощай расхлябанность души.

Между прочим, я не старик – далеко еще. Сорок пять – все жизненные процессы в норме. Биологические? Нет, не угасли. Просыпаюсь в пять с твердым пружинистым тонусом. Только этой жены не надо. Обманывать тело не могу. Если она предала меня даже в мыслях, я имею полное право на ее физическое устранение. А потом на близость с другими. Пока она жива, не хочу сближаться с другими. Она – живая – всегда будет стоять призраком между мной и другими женщинами. А если ее не будет совсем, то есть через огонь очистится, я буду спокоен.

Скажу откровенно: не понял, как ледяной осколок вошел в мой мозг. И как вышло, что я не почувствовал, что нахожусь в плену. В плену чего? – спросите вы. Отвечу – в плену страха. Да. Что-то проникло в мозг. Не люблю теории заговоров. Человек – единственный враг себе. Нет ни Бога, ни черта. Сам человек себе и Бог и дьявол.

И вот я один из них. То есть, нас – один из массы трусливых людишек который не может хладнокровно довести дело до конца. Теща виновата? В том, что у ее хватило смелости посмотреть мне прямо в глаза? Нет. Она сильнее меня. А я допустить этого не мог.

Накануне вечеринки я понял, что сам не смогу совершить убийство жены. Не потому, что струсил. А потому, что влезла ее мать.

Набрал в интернете в поисковике запрос на киллера. Всплыл один человек, который запросил баснословную сумму. Это меня и подкупило. Если бы он запросил не много, я бы подумал, что он подставной. А с той суммой, которую он запросил у меня через личную переписку, я был уверен – это тот человек, который мне нужен.

Ну, а дальше вы все знаете. Оказалось, что теща уже обратилась в органы и они как бы вели меня. И этот киллер меня сдал с потрохами. В общем, это был их агент.

Впереди суд и скорее всего большой срок. Меня же не признают невменяемым? Нет? Или… может быть, нанять хорошего адвоката?»

Фотографа признали вменяемым. Он получил семь лет колонии. Не помогли хорошие адвокаты.

Неразменный гусь

– Здрав-ствуй-те, а вы куда идете? – тянет мне руку в рваной перчатке толстый улыбчивый олигофрен Рома, который ходит взад-вперед по больничному дворику. Ему разрешают по утрам помогать убирать мусор. Рома от этого счастлив. Он вообще почему-то все время счастлив. Гораздо больше, чем я, или другие сотрудники психоневрологического интерната. – Здрав-ствуй-те, а вы куда идете? – снова повторяет он свой вопрос и снова расплывается в улыбке. Ему хорошо. – Гы-гы-гы, – мычит он.

– Здрав-ствуй-те, – отвечаю я, вторя его интонациям. – Куда иду, не знаю. А вы куда идете?

Рома захлебывается от смеха. То ли я в этой игре «подопытный», то ли он просто счастлив и хочет свое счастье разделить со мной.

– Здра-вствуй-те, а вы куда идете? – повторяет он по слогам и снова смеется. – Гы-гы-гы.

– Здравствуй, Рома, куда я иду? Иду в мир людей, которые считают себя умными, но почему-то не очень счастливы, – отвечаю я, оставляя олиго наедине со счастьем. – Суточное дежурство у меня, Роман. Пойду заварю крепкого чая.

Слышу, как Роман веселится.

– Здравствуйте, а вы идете куда? – То ли мне, то ли еще кому-то. Не знаю. Не поворачиваюсь. Прохожу в сторону приемного покоя – моего убежища на сутки.

Куда иду я? Куда иду? Хороший вопрос, Ромка, умный вопрос. Никто бы так просто из умных людей не поставил вопрос всей моей жизни. Куда иду? Камо грядеши? В сказочную страну, Рома, в Касталию – туда, где небо в солнце вплетается. Туда, где без улыбки нельзя. Вход заказан. Где все люди счастливы и каждый счастлив по-своему. А горюющих и страдающих нет. Разве что горюющих по несчастью другого. Иду, Рома, в рай. Как всегда. Но с первых же минут понимаю, что переступил порог ада.

Первый же вновь поступивший подтверждает это. Бывший учитель музыки из сельской школы. Теперь хронический алкоголик с частыми делириями. Пожилой Дмитрий Сергеевич. Привезли в майке, трусах, с баяном. Зачем баян человеку в трусах и майке? Именно баян и нужен ему. Без баяна нет Дмитрия Сергеевича.

– Искал гуся, которого давно пропил, – говорит мне сопровождающий доктор Куницын со Скорой. – Залез за гусем через забор к соседу. Жену его чуть до смерти не напугал. В одних трусах и майке. Да еще и с баяном. Кличет гуся и в окна заглядывает. А там хозяйка в одном нижнем белье. Подняла шум. Полицию вызвала.

Эх, люди, люди. Знали бы вы, каким был Дмитрий Сергеевич тридцать лет назад. Я знал его. Да и кто не знал тогда первого красавца на деревне. Баяниста, гармониста, завсегдатая всех уличных посиделок. У него одних гусей было штук тридцать.

Когда я его увидел впервые на деревенской свадьбе, он показался мне похожим на Марлона Брандо. Голливуд из черно-белого времени. Серый плащ с поднятым воротником, темные очки, многодневная щетина, руки в карманах. Седина. Лицо широкое, круглое, довольное, сизые глаза чуть навыкат. Отыграл концерт и на выход. В руках пакет с разноцветными бутылками. Предложил по сто граммов на посошок. Так и познакомились. Разговорились, пока он ждал деревенский автобус. Узнал, что работаю в больнице. Похвалился безо всякого жеманства.

– Я, – говорит. – Операцию экспериментальную сделал. По вживлению семенных желез молодого барана.

– И как? – спросил я.

– Успешно, – ответил Марлон. – Отбоя нет от любви.

И рассмеялся. Так же душевно и незатейливо, как накануне утром рассмеялся Рома-олиго.

Теперь Марлон стоит в приемном покое, переминается с ноги на ногу, прижимает к себе баян и никого не узнает. Видит только мифического гуся, которого, наверное, хочет изловить и пропить. И так бы до бесконечности. Ловишь одного гуся, меняешь на самогон, выпиваешь, потом еще одного – мифического – и снова за самогон. Иметь бы такого – неразменного гуся. Чтобы один раз и навсегда. Пожизненно. Таким и закусить можно. Все равно появится на следующее утро.

– У нас запляшут лес и горы….– приходит в себя ненадолго Марлон. – Давай по грамульке. Есть?

И снова шерстит взглядом по полу приемного покоя в надежде изловить гуся.

Пока не пришел дежурный врач, нарушаю инструкцию. Наливаю ему сто граммов разбавленного медицинского спирта. Чтобы снять хоть на время предделиризное состояние. Потом провожу в пятое отделение. А там подлечат.

– Ну, давай, – говорю. – Коли встретились снова. Куда идешь, Дмитрий Сергеевич? – адресую ему вопрос от Романа.

Выпил. Выдохнул. Присел. Раскраснелся. Вижу, немного отпускает ночная кутерьма с гусем.

– В церковь хочу.

– Куда? – чуть не подпрыгиваю я на месте. – В церковь к кому? От тебя там все попы попадают. Сивухой дыхнешь.