Стих и проза в культуре Серебряного века

– Уж ты, Раю мой, Раю пресветлый,
Ты почто еси мне заповедан?
И куда ж от меня затворился,
Невидимою схимой покрылся?
Али мною ты, Раю, погублен?
Али в горняя, Раю, восхищен
И цветешь в небеси на возд?сех,
А сыр? землю сиру покинул?» —
То не крины душистые пахнут,
То не воды журчат живые, —
Говорит Адамовым чадам
Посхименный Рай, затворенный:
– «Вы не плачьтесь, Адамовы чада:
Я не взят от земли на небо,
Не восхищен к престолу Господню
И родимой земли не покинул.
А цвету я от вас недалече,
За лазоревой тонкой завесой:
Ту завесу лазореву знает,
Кто насытил сердце слезами.
Где проходит Божия Матерь
По земле святыми стопами,
Там окрест и я простираю
Добровонные сени древесны;
Там бегут мои чистые воды,
Там поют мои райские птицы;
Посреди же меня Древо Жизни,
Древо Жизни – Пречистая Дева»[280 - ПСЦ здесь и далее цитируется по изданию: Иванов В. И. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. Брюссель, 1971 – без указания страниц с учетом поправок, внесенных по рукописи из римского архива поэта О. Фетисенко.].

Обратим внимание на авторскую расстановку ударений в приведенном тексте: они встречаются и в прозаической части «Повести», то есть Иванов специально думал о том, как будет произноситься его произведение. В связи с этим следует особо рассмотреть гипотезу Е. Верещагина, писавшего:

«Повесть о Светомире», вершинное произведение великого русского поэта Вячеслава Иванова, написана особой ритмической и архаичной прозой. Повесть предназначалась для прочтения вслух, но ключ к ее произнесению утрачен. Действительно, явно не подходит привычное для нас чтение с паузацией по периодам, обусловленным синтаксическим членением текста[281 - Верещагин Е. М. «Повесть о Светомире» Вячеслава Иванова в прочтении рассказной погласицей // Вопросы языкознания. 2006. № 3. С. 101.].

Приняв во внимание обстоятельства жизни и трудов В. Иванова, автор статьи высказывает предположение, что поэт мог ориентироваться на прочтение «Повести» рассказной погласицей, используемой старообрядцами при чтении Пролога.

Однако, как ни соблазнительно выглядит предложенная известным лингвистом гипотеза, принять ее полностью мешает как раз форма ПСЦ: начиная от авторской расстановки ударения до практики деления текста «Повести» на строфы-строки, далеко не всегда предполагающие «паузацию по периодам, обусловленным синтаксическим членением текста»[282 - Там же.].

Как уже говорилось, в ПСЦ Иванов последовательно обращается к версейной строфе, ориентированной на модель библейского «стиха». При этом важно иметь в виду, что переводы Библии в новейшее время последовательно выполнялись прозой, опыты же наиболее плодовитых авторов версе – У. Уитмена, П. Клоделя, С.-Ж. Перса – традиционно трактуются как стихотворные произведения[283 - См. напр.: Полянский Н. Н. О структуре стихи Сен-Жон Перса // Филологич. науки. 1968. № 1.]. Это явное противоречие обходят и авторы статьи о версе в «Новой принстонской энциклопедии поэзии и поэтики» Т. Броган и К. Скотт: последовательно заключая понятие «библейский стих» в кавычки, они отказываются от определения природы современного версе и говорят только о его конкретных авторских вариациях в американской и французской поэзии ХIХ–ХХ вв.[284 - The New Princeton Encyclopedia of Poetry and Poetics. Princeton, 1993. Р. 1352–1353. (VERSET This term is derived from the short «verses» of the Bible (cf. versicle) and etymologically refers to short lines (Occitan and OF); in Eng. it has been so used, esp. to refer to the lines of Hebraic and biblical verse translations, but in Fr. it refers to lines longer than standard meters in the later 19th-c. symbolist prosodies of poets such as Claudel. In this latter sense it denotes a Blakean or Whitmanesque line of variable but most often long length, neither rhymed nor metrical but organized by rhythmic and phrasal cadences. The presence of Whitman in late 19th- and early 20th-c. Fr. verse ensured that the Fr. v. was rhythmically oriented more toward verse than prose, however multiform its realizations. In Claudel’s Cinq grandes odes (1910), the v. claudelien becomes a hybrid; now «line» and «paragraph» are indistinguishable except that the v. is clearly a rhythmic whole. The movement between degrees of rhythmicity allows an ascension from rhapsodic involvement with the world’s primary elements, from a cataloguing «connaissance», to a less differentiated realm of omniscient «conscience». And even where, as in Peguy’s verse (Les Mysteres, 1910–1913), the v. emerges from prose, lineation provides those variations in accentual prominence, length of measure, and markedness of juncture which bespeak the modalities of inspiration and response: prose is transcended by the poised and expanded consciousness of verse. In Saint-John Perse’s work (Anabase, 1924), the v. confronts the reader with challenging decisions about segmentation and association: the v. is a journey punctuated by a variety of rhythmic thresholds and boundaries. If accounts of the structure of v. veer between ones which find in it a larger agglomeration of recognizably traditional rhythmic/metrical units, and ones which locate its rhythm in the movements of enunciation in a periodicity founded upon acoustic echoing and syntactic patterning, it is perhaps because the form is inclusive enough to tolerate their coexistence).]

Между тем вопрос о том, стихами или прозой написана Библия – давний и с трудом поддающийся разрешению. В последнее время исследователи снова склоняются к мысли, что все-таки основой Писания был стих, что, в частности, находит отражения в новейших библейских переводах, в том числе и на русский язык. Тем не менее наиболее убедительно выглядят аргументы, высказанные известным русским библеистом Акимом Олесницким в знаменитой работе «Рифм и метр ветхозаветной поэзии», в которой ученый говорит о двух типах библейских текстов – поэтических и полупоэтических – и о трех типах используемого в них метра: дидактическом, лирическом и пророческом.

При этом он считает, «что песни древнееврейские делятся по куплетам; что объем куплетов приблизительно выдерживается в одной и той же песне один и тот же с меньшею свободою сокращения и расширения…; куплеты алфавитных псалмов даже слишком строго выравниваются; объем строф в различных песнях бывает различен и простирается в поэтических отрывках от двух до осьми стихов включительно, а в полупоэтических до двенадцати и более». А характеризуя «дидактический метр» Притчей и Книги Иова, Олесницкий называет его «одним из видов полного поэтического метра», добавляя: «Это строго равномерный, правильный, спокойный метр»[285 - Олесницкий А. А. Рифм и метр ветхозаветной поэзии // Труды Киевской духовной академии. 1872. Т. 3. № 10–12. С. 242–294, 403–472, 501–592.].

Принципиальная вариативность версе (в отличие от традиционного стиха) позволяет использовать контраст длины строк, выделять ритмически ключевые фрагменты – см., напр., фрагмент из «Бытия»:

Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

И сказал змей жене: нет, не умрете,

но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

Ср. еще более упорядоченный (то есть близкий к стиху) фрагмент из Нового Завета:

Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его.

И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас[286 - Цитируется по Синодальному переводу Писания.].

Возможно, что под прямым воздействием Библии версе как способ организации речи давно оказалось в центре художественной практики и теоретических дискуссий многих русских писателей. Мы предлагаем определение версе как формы строфически организованной прозы, для которой характерен, во-первых, малый объем всех или подавляющего большинства строф, во-вторых, их выравненность по объему друг с другом и, в-третьих, тенденция большинства строф к синтаксической завершенности, формально – к совпадению с одним предложением. Кроме того, версейные строфы иногда нумеруются. Наконец, в версе чаще, чем в другой прозе, встречаются параллелизмы (в основном анафоры). Разумеется, все четыре названные признака версе носят относительный характер и позволяют говорить в каждом конкретном случае лишь об определенном приближении к некоей идеальной модели версейной строфы.

Теперь еще об одной черте версейной прозы: отсутствие в ней главного структурного признака стихотворной речи – двойной сегментации текста, то есть, применительно к нашему случаю, самой возможности разрыва и переноса фразы на следующую строку, что достаточно часто встречается в стихе и почти никогда в прозе. Однако уже в Библии мы встречаемся с двумя типами строф, не соответствующих этому условию: некоторые стихи включают только часть большого предложения, продолжающегося в следующей строфе, а другие, напротив, могут состоять из нескольких коротких.

Интонационная незамкнутось, встречающаяся в библейском стихе, обнаруживается также у Данте и, что особенно важно для нас, в ряде его прозаических переводов на русский язык, авторы которых старались точно следовать сегментации оригинала.

Например, в «Чистилище», переведенном метрической прозой (ямбом) М. Горбовым в 1898 г., достаточно часто границы строф и предложений могут не совпадать, в других же случаях строфа может содержать два предложения и более: примеры приводятся из песни третьей:

25. И не успел еще наставник мой ни слова произнесть, как первое из белых превратилось уже в крылья. Тогда он, ясно признавая мореходца, 28. вскричал: «Скорей, скорее преклони колена, – се Божий Ангел; руки перед ним скрести; отныне зреть лишь таковых богоподручников ты будешь!

<…>

37. А той порой, чем более и боле приближался божественный пернатый к нам, тем становился светозарней, так, что глаза мои вблизи его уже не выносили, 40. и я потупил их; а он пристал ко брегу с своей ладьей, столь быстроходною и легкой, что даже дна ее вода не закрывала.

43. Небесный рулевой стоял в ней на корме, и весь, казалось, был запечатлен блаженством; внутри ж ладьи сидели призраки: их боле ста в ней было,