ЯблоPad. Сборник рассказов

Пунцовая тройка, так и не закрывая ртов, одновременно повернула голову куда-то вбок и скомандовала.

– Запускай, Изьяр.

Яша перевел взгляд и увидел адвоката и его юную спутницу. Они с хладнокровием опытных хирургов подошли к пульту транспортера и опустили рубильник.

Послышался неприятный внутриутробный звук, что-то в цеху загудело, и Яша почуял – его наполняют воздухом. Чувство было новым, необычным. Ему показалось – он вот-вот оторвется от земли и полетит. Во всем теле образовалась невероятная легкость. Он ощутил внутри необратимые процессы, что-то затрещало, звякнуло, где-то в боку защемило и пошло расползаться. Яша осознавал – еще миг и тогда он лопнет и… окончательно проснулся.

Часы показывали полдень. Яша, даже не позавтракав, засобирался в мастерскую. Шел он с неприятными чувствами.

Но, к его удивлению, замок на двери не висел, да и сама дверь была открыта. Только вот внутри, в сером фартуке и с молотком в руках, его ожидал совершенно другой человек. И тоже кавказец.

От всяческих катаклизмов и уловок работников сапожного цеха, Яшу, как он сам полагал, оберегала квитанция. Ее то он и положил на стойку, сопроводив действие вопросом.

– А Фрунзик где?

Сапожник печально посмотрел на нового посетителя, принял квитанцию и исчез в поисках заказа за ширмой. Оттуда подал голос.

– Заболел Фрунзик. А какую обувь вы сдавали?

– Да, собственно, это не обувь. Куклу сдавал. Такая большая-большая. Для мужчин, понимаете? Дыра у нее была там, где не надо, – понизив голос, произнес Яша.

Из-за ширмы высунулась бородатая физия сапожника. Глаза его походили на только что отчеканенные дореформенные пятикопеечные монеты, столь многозначительна была их округлость.

– Что вы сделали?

– Что? – переспросил Яша.

– Он ведь недавно жену похоронил.

– Я знаю. Я тоже, – зачем-то соврал художник.

– Ну, все! – Воскликнул бородач. – Теперь он ваш заказ не скоро вернет.

И как-то загадочно добавил.

– Если вообще вернет.

Яша не поверил. Он представить не мог, что больше не увидит свою Марину. Не порадуется синевой ее глаз, не ощутит прохладу ее гладких резиновых рук, не удивится призывной шири ее рта. На миг он вообразил девушку в объятиях Фрунзика и чуть не закричал от злобы. Но тут же с ним произошли странные перемены. Он вдруг посмотрел на себя со стороны – солидный тридцатисемилетний мужчина, член союза художников, которого любят бабы и привечает даже сама госпожа Глафира, муж и отец, бегает по каким-то дурацким мастерским, общается с придурковатыми эскулапами шин и ботинок вместо того, чтобы давно купить Изьяру новую резиновую бабу. И от мысли этой ему стало так смешно, что он тут же, не отходя от стойки, начал яростно захлебываться смехом.

Сменщик Фрунзика, видя странные перемены в клиенте (то человек чуть не плачет, то его раздирает истерика иного рода), сопоставил эти факты с утратой мужчиной жены, понял, что имеет дело с глубоко больным и стал куда-то звонить. Говорил по телефону коротко, сухо, по-армянски. Когда закончил, то выбежал вслед за неадекватным клиентом. Догнал Яшу на улице, записал его адресные данные. Еще раз извинился за действия напарника, пообещал исправить оплошность и удалился.

На следующий день, когда обретший ровность духа и эмоциональный покой художник уже собирался в интим-салон за новой резиновой женщиной, в дверь позвонили.

На пороге стоял черноглазый мальчик и держал в одной руке коробку из-под обуви, а в другой черный непромокаемый пакет. Он спросил у Яши – по правильному ли адресу он попал? Получив утвердительный ответ, передал в руки художника посылки и быстро убежал.

Первым делом Яша вскрыл пакет. Там была – ОНА. Даже без положенной по инструкции дозы воздуха в одну атмосферу были видны изменения в облике куклы. Кобальт в глазах совсем переродился в оттенки серого, точно так же утратили свою яркость и волосы, перси модели несли явную печать крепких мужских зубов, такие же следы художник отыскал и на ее ягодицах. Местами виднелись явные следы порезов, но все они были искусно заклеены. Юбка на кукле отсутствовала. Потертость ее превышала допустимые пределы. Взгляд Марины, ее беспредельно открытый рот как бы говорил – я полностью потеряна для общества, я на самом дне. И нечего меня жалеть!

Вновь в душе Яши все заклокотало.

Так унизить бедное резиновое создание! Так издеваться! Столь скоро изуродовать изделие, что по гарантии должно утратить свои кондиции лишь после годового использования?

Душа требовала мести. Неожиданно Яшин взгляд упал на забытую им у двери коробку.

«Это еще что?»

На дне коробки, отливая антрацитом, лежали дуэтом два мужских ботинка. Левый и правый. Сверху покоилась записка.

«Принашу сваи извинения. Спасибо за Пулхериу Ванну. Вэк не забуду. Твой друг». Факсимиле под запиской не значилось.

Яша нашел в себе мужество померить ботинки. Они были впору.

Вся злость на армянского сапожника медленно летела прочь. Не снимая обуви, художник вновь потащил истерзанную в сексуальных киднепингах девушку на водные процедуры.

Часть третья

ПОЛЯНА ШОКОЛАДНОГО ЕДИНСТВА

Осень подметала влажной метлой пьяного ветра одинокие листья. В зеркалах луж, подернутых кракелюрами первых заморозков, отражалась бесконечность неба.

Яша торопился. Местом показа новой инсталляции Изьяра стала небольшая площадка возле реки. Время для перфоманса адвокат выбрал как нельзя кстати – река, природа, солнце. Не слишком сырой, но в меру ветреный день радовал зрителей уже тем, что был ярким, ароматным, без дождя.

Художник подошел вовремя. Немногочисленные приглашенные на таинство были подогреты спиртным в мере, достаточной для длительного пребывания на свежем воздухе. Инсталлятор уже объяснял своим поклонникам, что его интерактивное действо в целом посвящено дню национального единства и примирения, а в частности – любви.

На этот раз никакими музыкальными терминами его речь не изобиловала. О порядковых номерах в шоу тоже не говорилось. Хотя все же Изьяр разбил свою инсталляцию надвое. Сперва – кулинарно-эротическое действо и лишь затем, собственно, само единение.

Из чего оно должно было проистекать, понять было сложно. Возле фонтанирующего творческой энергией адвоката стояла табуретка, газовый баллон, походная горелка да новая Изьярова спутница, но не менее красивая и стройная, чем предыдущая. Правда, на горелке грелась кастрюля, внутренности которой издавали неприятные чавкающие звуки, но, по мнению художника, да и окружавших его людей, желания моментально объединиться не вызывавшие.

Завидев в толпе смотрящих Яшу, Изьяр оживился пуще обыкновения.

– Наконец-то, наконец, я вновь увижу свою девочку, – заголосил адвокат.

Яша подошел к мастеру инсталляции, вынул из сумки женский муляж для любовных утех и протянул Изьяру.

– Долго, долго вы с ней уединялись. Цела хоть?

– Обижаешь, – только и ответил Яша. Протянул куклу Изьяру.

– А чего это она потертая такая? И волосы, вроде, чернее были? И глаза не карие? Ты что это с ней такое делал? – издевался над Яшей адвокат, рассматривая, как заправский гинеколог, им же единожды убиенную куклу.

– Днями и ночами, – отшутился Яша и вклинился в толпу зрителей.

Здесь же он нашел и Хлиповецкого в обществе новой молодухи, и Эрастова в сильном подпитии, и отчего-то сильно похорошевшую госпожу Глафиру, и слегка потискивающего ее скульптора Ярошенко, и вечного хроникера всех галерейных беспутств – известного фотографа Вадима.

Пока Яша здоровался со всеми, за его спиной что-то происходило. И не успел художник рассказать другу Хлиповецкому всю историю своих перипетий, как инсталлятор посредством газового баллона успел надуть девушку, да не одну!

Дружным хороводом, скрепленные по рукам липкой лентой, на небольшой высоте плавно покачивалась резиновая троица – две девушки и юноша. И лишь трос, закрепленный за табурет, не давал группе кукол взмыть вверх. Ветер теребил обнаженные тела, отчего всем присутствующим, при виде их становилось зябко.

Кто-то из зрителей вслух высказал эту мысль, и Изьяр с помощницей тут же стали макать в чавкающую кастрюлю кисти. Коричневой, твердеющей на ветру массой, они принялись обмазывать ноги, бедра и плечи кукол. Когда окрас завершился, то Изьяр предложил приблизиться к хороводу и, не стесняясь, покусать троицу. Темно-бурой массой, облепившей тела кукол, оказался шоколад. Он застыл на их чреслах неровными буграми, отчего вся троица походила на трех пьяных китайских шахтеров, прямо в забое решивших отметить перевыполненный план.