ЯблоPad. Сборник рассказов

Со словами «дай я, Петюнь» старушка вырвала из рук Пуздрыкина сковородку и принялась из тех же ингредиентов жарить что-то свое. Петр Петрович, не желая до кончины супруги портить с тещей отношения, сел на стул и настроил локатор носа на божественные ароматы. До его слуха теперь долетал и запах жареного лука, и чеснока, и (Петр Петрович не мог в это поверить) ко всему этому примешивался явно различимый запах мяса.

«Ведьма!» – сделал открытие Пуздрыкин.

– Знаю! Знаю, что не хочешь никуда ехать. Но вдруг, Петюнь. Всят-ко в жизни бывает. Съезди, а. Говорят она баба дельная, и не таких на ноги подымала.

– Да к кому ехать-то, не пойму?

Теща повернулась, и Пуздрыкин чуть не упал со стула. На сковороде скворчали янтарные розвальни желтка. Вокруг них в белой пенящейся глазури, как пузыри в ливневой луже, прыгали и шипели мелкими потревоженными гадами червяки сала. От увиденного Пуздрыкин чуть не лишился сознания. Теща же ставить сковороду на стол не торопилась. Описывая ею перед носом зятя круги, она приговаривала.

– Ты съезди, а. Адрес у меня есть. Расскажешь ей, что да как. Ее Марья зовут. Знахарка. Может, сколдует чо. Говорят, она зелье варит. Никого без зелья не отпускает. На травах, на корнях, на духе людском, что от сердца идет. А я знаю, ты же любил Лизку-то. Так, чай, съездишь, Петюнь, а?

После седьмого по счету оборота сковороды вокруг Петюниного носа, у обладателя обширной лысины и трехнедельной щетины на голове от голода взбухла и запульсировала венозная жила, а и без того сизые от прожитых лет глаза Пуздрыкина стали медленно заволакиваться туманом бессознательного.

– Поеду, – прохрипел он, а сковорода легла на стол.

Экипированный к походу Пуздрыкин стоял в прихожей и перлюстрировал свою походную сумку. Отпросившись с работы на неделю, Пуздрыкин для себя решил, что на самом деле никуда не поедет. Даже и до вокзала не дойдет.

«Жену завтра-послезавтра и так бог к себе призовет – так зачем? Устрою себе отпуск. Покучу», – думал он.

Невербальное воплощение этого «покучу» Петр Петрович видел в лице непременно двух отвязных девиц старшего пубертатного возраста, каждая из которых долженствовала носить лиф не менее третьего размера.

– Только давай так, милок, – заскрипело из коридора, и Пуздрыкин сразу вспомнил себя, только лет на 40 моложе, пойманным на воровстве батареек. Лицо предательски залил сурик стыда. – Вернешься – билет покажешь, а то я тя знаю – за угол и к бабам. А Лизка помирай. Вот, держи. Для лекарства.

И теща протянула зятю пустую бутыль. Не желая лишний раз растрачивать себя на споры, Пуздрыкин вывалился из квартиры.

Но, едва отойдя от дома, первую часть замысла решил осуществить. Купил бутыль Новотерской, зашел за угол и у гаражей стал переливать содержимое в тещину тару.

– Да, если вдруг по дурости решишь не ехать или там воды из колонки набрать – знай, – пригвоздил Петровича к месту знакомый до смерти скрип связок, – Лизка хоть и плоха, но еще в сознании. Шепну – так завещание враз перепишет.

– Да что вы, мамо…. Я это …я вот тут…

– Ну да, ну да. Пить захотел.

Новотерская выскользнула из влажных рук Пуздрыкина и с шипением покатилась по земле. Теща посеменила к дому.

Протягивая вагонной проводнице билет, Пуздрыкин то и дело озирался и смахивал виноградного калибра пот с мощного лба. Он всей ширью спины чувствовал тещин взгляд в недрах вокзала. Когда состав тронулся, он еще долго всматривался в пустой состав – нет ли погони? И даже когда поезд проходил Подольск, Пуздрыкин вздрогнул: в промелькнувшем за окном силуэте привиделись знакомые черты.

Успокоился Петр Петрович только под Курском, когда пейзаж за окном со скучного и плоского сменился на рельефный с впадинами и холмами. География пространства сразу ввергла истосковавшееся по прекрасному Пуздрыкинское воображение в мечту о третьем размере. Его уста перестали произносить пугающую соседей по купе фразу «ведьма, ведьма», а в мозгу возник привычный образ кутежа.

Мой герой прибывал к месту высадки.

Город Удельное, являющийся конечным пунктом путешествия Пуздрыкина, имел мистическое расположение.

Иной путешественник, взявший за цель прожить в Удельном энное количество дней или даже лет, по каким-то неведомым причинам проезжал его мимо, так ни разу и не побывав в нем. Другие же, имевшие цель проскочить Удельное транзитом, неожиданно зависали в его многочисленных барах и кабаках, изрядное количество коих наблюдалось по большей части в единственной гостинице и возле вокзала.

В одном и таких шалманов под вывеской «Кафе «Семейное» приводили организм в чувства два юных и прекрасных создания. Милое, очаровательное, правда и не без типичного для представительниц среднерусской возвышенности муара тупости, лицо блондинки Тани имело патину вселенской усталости. И ничто, поверьте, ничто, ну разве только большой розовый бант в хвосте волос, да узкие, подпирающие черную кожаную юбку ботфорты, не выдавало в ней опытную путану.

В диссонанс ей, на лице ее коллеги Леры пестрела дешевым китайским калейдоскопом целая палитра чувств. Опытный глаз сутенера мог вмиг выявить и сожаление, и жалость, и даже неподдельную радость в виду скорой разлуки с конкуренткой.

– Да ты чо, Танюх. Вот фа-а-к! – нараспев произносила Лера.

– Вот так, Леруха. Была баба, а теперь фуй – нетути, – отвечала ей Таня.

Тут надо сказать, что эта милая и очаровательная девушка с одним незаконченным высшим имела необычный дефект речи – не могла в некоторых словах произносить букву «ха». Правда она так же не могла произносить и другие буквы в некоторых других словах. Каждый раз словосложение происходило по какому-то одной ей ведомому пути, что, впрочем, никак не мешало собеседникам не только понимать Таню, но и вести с ней интенсивный диалог.

– Не смогу нафуй, дядишек иметь, мля. А если операцию не сделать, то через месяц ваще хопа. С медными ручками. «Пятьсот человек на сундук мертвяца, йохохо…»

– Фак, Танюха. Реально фак. Ой, как мне тебя жалко, – искренне признавалась Лера.

– Да в пихте я видала твою жалость.

– А чего говорят-то? Спид? сифак?

– Дура ты, мля. Стала бы я тут с тобой. Пофер уже, что. Жизнь авно. Давай бухать. Веселья хочу. Радости.

И хоть веселиться обеим выходил ну совершенно неурочный час, обе прелестницы с живостью принялись воплощать программу минимум.

По какому такому сигналу свыше Пуздрыкин выбрал для кутежа кафе «Семейное» он не сказал бы и под пытками. Пристроив еще крепкий, но довольно широкий зад на витой металлический стул и послав официанта выполнять заказ, он стал вспоминать события прошедшего дня.

Сойдя на ничем не приметной станции города Удельное, Петр Петрович прошел в здание вокзала. Он обратился к первой же попавшей на глаза женщине.

– Гражданочка, вы не подскажете, где тут у вас Мария обитает. Колду… тфу ты! Знахарка.

Запеленатая крест-накрест на манер военных беженцев в цветастый восточный платок женщина махнула куда-то в сторону от перрона рукой и поспешно скрылась. Пуздрыкин удивился такой красноречивой немногословности удельчанки, подцепил сумку и двинул в указанном направлении. Миновав прямоугольник небольшой вокзальной площади с посеребренным Ильичом, Пуздрыкин вновь решил пообщаться с аборигеном. И второй житель города вновь оказался столь же скуп на слова, обошелся всего лишь кивком головы в неизвестном направлении. Дойдя до первого же перекрестка, Петр Петрович вновь остановился с намерением точно узнать адрес целительницы. Но все, к кому бы он ни обращался, пожимали плечами, мотали головами, и закатывали глаза в неведении.

Пуздрыкин уже начинал отчаиваться и строить стратегические планы на отступление: в конце концов – истребованные тещей билеты жгли карман, а идти дальше, думал он, нет смысла – от рака третьей степени еще никто не оживал. Но скорее по инерции, нежели по желанию найти Марью, Пуздрыкин обратился к полусогнутой фигуре в неприметной куртке с грязным полуоторванным воротником.

– Товарищ, вы не подскажете, где тут Мария обитает? Целитель.

Фигура зацепила взглядом Пуздрыкина, зачем-то поозиравшись, ответила.

– Червонец дашь – покажу!

– Не понял? – удивился Петрович.

– Че непонятного? Не хватает. Трубы горят. А так – сам ищи.

Пуздрыкин вынул кошелек и достал запрашиваемую сумму. Фигура схватила деньги, согнулась и довольно бодро зашагала в сторону вокзала. Пуздрыкин этому факту удивился, но последовал за удельницким бедекером. Шли довольно быстро. Миновали вокзал, пропали каменные дома, пошли дворы, когда фигура вдруг резко остановилась.

– С тебя еще червонец… лучше три.

– То есть? Мы ж договорились.

– Ну, как знаешь, – и человек бодро пошел от Пуздрыкина прочь.