Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

когда бы то ни было ещё, повторись эта ситуация, просто быть не могло и не может. Так что, дискуссии здесь ни к чему. Всё. Точка. В сущности, ему было глубоко плевать, какое наказание придётся понести по приговору военного трибунала, если он состоится. На высшую меру здесь не тянет при любых раскладах, а значит, когда вся эта бодяга закончится, он, оставшись служить или будучи уволенным из вооружённых сил, возможно и отбыв срок заключения в местах лишения свободы, первым делом помчится в Узбекистан, где уже много лет ждёт встречи с ним Дерево с похороненным под его сенью Барбосом, на которого оказалась так удивительно похожа собака из того афганского селения.

И вот Николай Николаевич здесь, в городке своего детства, где не был столько времени…

Велев таксисту, нанятому им на весь день, дожидаться на автовокзале, медленно, с захолонувшим от волнения сердцем прошёлся по «маленькому базарчику». Панно-плаката с изображением строгого хлопкороба уже нет. В центре базара помахивает фанеркой над дымящимся мангалом всё тот же, что и двадцать с лишним лет назад, шашлычник-иранец, только весь какой-то усохший, маленький и старенький. Вообще, всё вокруг как-то уменьшилось, сузилось по сравнению с ранешними объёмами и габаритами – строения, заборы, улочки… и пространства между всем этим сильно сократились в масштабах: до центральной части городка, где располагался домишко, в котором жила когда-то семья Сухоруковых, оказалось куда ближе, чем в детстве.

Боже мой! А Дерево где? – в растерянности заозирался Сухоруков. А дом? Или заблудился, не в тот квартал забрёл?.. Нет, название улицы на табличках окружающих домов – то же, что и прежде, та же нумерация… да и не мог он заблудиться, даже с закрытыми глазами душа привела бы именно сюда и никуда иначе.

Зданий, правда, стало больше, и на месте обширного когда-то прогала

между домами, в одном из которых проживали братья Пак, а в другом –братья-двойняшки Попандопуло, возвышался внушительных размеров особняк, построенный, видимо, совсем недавно, даже ещё без таблички с номером домовладения. Раньше здесь была основная площадка детских игр и сборищ, и отсюда хорошо просматривался в перспективе весь общий двор, в том числе и преддомовая территория Сухоруковых. Полковник облегчённо вздохнул – не всё потеряно.

Заметив сбоку от особняка небольшой проход, Николай Николаевич направился в него и тут же шагнул в сторону, чтобы уступить дорогу шедшей навстречу старушонке в ярком платье. Поравнявшись с ней, обомлел:

– Тётя Манюня, вы?

– Здрасте, здрасте, Что-то не признаю вас сослепу, хотя голос о чём-то напоминает. Неуж, кто из нашенских?

– Нариман как, жив-здоров? О других ребятах нашего двора, может, что знаете? Разлетелись, разъехались давно все, наверное, и никого тут не осталось?..

– Разъехались все почти давным-давно, Гани один, закончив институт, вернулся сюда, на родину. А вот Нариманчика нашего, племяша любимого, не уберегли – бандиты убили его, милиционером был, с мафией этой перестроечной[7 - Речь идёт о многочисленных криминальных группировках, возникших в ходе официально объявленной в 1985 году Перестройке экономической жизни страны с последующей массовой приватизацией государственной собственности] грабительской уж больно сурово схлестнулся, и какой-то тёмный его пояс по каратэ, уж не чёрный ли, не помог… – с ходу зарыдала старушка, обняв Сухорукова.

– В таком случае не оплакивать его надо, тёть Манюнь, а гордиться – он погиб достойно, как настоящий мужчина и боец… – Сухоруков и сам не слишком успешно сдерживал слёзы.

– Как не оплакивать, родня ведь я близкая ему… легко сказать – гордиться…

– Зная Наримана, в жизни не поверю, чтобы в открытом бою, лицом к лицу, он мог проиграть бандитам. Даже один против нескольких.

– Не ошибся ты. Сзади его… исподтишка.

– Столько этой нечисти, в том числе и международных террористов, прошло через мои эти вот руки, и всякий раз приходилось убеждаться, что честный бой – не их ремесло… сволочи…

– Бандюки, ты прав, иначе не умеют, мафия – она мафия и есть, – тяжело

вздохнула Манюня и, устав, видимо, от нелёгкой темы, аккуратно-вежливо её сменила, вернувшись к началу разговора. – А ты кто? Чую, Илюша или Коля.

– Колюха я.

– Родной ты мой!.. Припоминаю, как однажды и тебя тоже чуть жизни не лишили, будь она неладна, эта ваша мачеха. А второй двойняшка, Илья-то, жив, надеюсь?

– Жив-здоров Илюха, всё у него в порядке.

– Тоже военный, охвицер?

– Гражданский. Журналист и учёный, доктор наук.

– Этого следовало ожидать – он всегда читал много книжек и газет-журналов разных, это я хорошо помню… Ой, да что же это я, старая рухлядь, заболталась так! Пойдём, хоть чайку попьёшь с дороги?

– А… домик наш с Деревом… – Сухорукова душили не отпускавшие горло спазмы от известия о гибели ближайшего из своих в этом городке друзей детства, и продолжал он беседу с действительно сильно состарившейся соседкой машинально, с трудом удерживая мысль о главной цели своего сюда визита.

– Пошли, Колюнь, провожу.

Миновав проход между высоченным забором нового особняка и рядом калиток, одна из которых, в воротах, была тётьманюнина, вышли прямо к покосившейся, держащейся на одной петле, как на честном слове, калитке, почти сразу за которой, чуть левее, тихо шелестело листвой оно, Дерево… такое же, как и раньше, даже ещё мощнее (Сухоруков крепко обнял ствол). А вот и домик… неужели эта халупа, облезшая и низкая, с кривыми углами и подслеповатыми окнами – и есть то самое жилище, где они с братом-близнецом Илюхой, да ещё и совместно с двумя взрослыми людьми – отцом и мачехой, когда-то обитали?

– Здесь сейчас очередная бедная приезжая семья живёт – только такие и селятся… мать-одиночка с двумя детьми. Зайдёшь?

В этот момент из дома вышла непрезентабельно одетая, но довольно стройная, по всей видимости в недавнем прошлом красивая, подвыпившая молодая женщина с чумазым ребёнком на руках, державшаяся, надо отдать ей должное, вполне приветливо. Мальчик чуть постарше чумазого братца, появился следом, увлечённо играя с небольшой беспородной собачонкой.

– Вот, Тань, бывший жилец вашего дома детство вспомнил. Разрешишь войти на минутку?

– Ну, тёть Манюнь, если твоему стародавнему соседу граммульку ради такого дела не жалко налить, милости прошу! – женщина окинула игривым взглядом статную фигуру полковника.

Сухоруков вынул хрустящую купюру:

– С удовольствием выпил бы за компанию, да нельзя, в дорогу скоро. А там – полёты. А вот вы угоститесь, и детишкам чего-нибудь вкусненького купите.

С трудом протиснувшись через захламленные сени в дом, Николай Николаевич с очередным спазмом в горле бегло оглядел вызывающую чувство щемящей жалости обстановку жилища и, не задерживаясь, вышел на воздух. Подошёл к Дереву, некоторое время задумчиво поглаживал ладонью ствол, нижние ветви.

Вот он, вечный круговорот жизни. Совсем скоро детишки этой симпатичной нетрезвой женщины подрастут, их щенок станет взрослым, сильным псом, и дружба между ними, включая Дерево, окажется, наверное, не менее крепкой, чем здесь же у предыдущего поколения их сверстников. Спираль истории…

Однако, заросший бурьяном двор, уже чисто условно огороженный повалившимся во многих местах гнилым забором, полное отсутствие хотя бы намёка на попытки возделать земельный участок, где когда-то дружно цвели посаженные с такой любовью кусты войлочной вишни, общее состояние дышащей на ладан хибары, превратившейся из приличного в своё время домика в нынешнее убожество, да плюс облик теперешней хозяйки не оставляли ни малейших надежд на светлое будущее всего этого. Скорее и сам дом с участком, где покоятся кости Барбоса, и Дерево уступят место какой-нибудь новостройке. И ничего тут не изменишь.

Вспомнилось дерево во дворе приговорённого к уничтожению афганского подворья… бой… рвущийся с привязи пёс и бегущие ему на помощь дети. Погладив вихры старшего ребёнка и потрепав загривок щенка, Сухоруков порывисто вышел со двора. Дождавшись семенившую за ним тётю Манюню, подробно выяснив у неё, как найти на местном кладбище могилу её племянника и его друга Наримана, обняв на прощание плачущую старушку, он зашагал прочь, забыв не только о чае, чашку которого стоило выпить хотя бы из вежливости, но и даже обменяться с ней телефонами.

А старая Манюня, пока полковник совсем не скрылся из виду, всё осеняла и осеняла его крестным знамением…

notes

Примечания

1

Боевой вертолёт советского производства «МИ-24»;

2

Высокие глинобитные заборы в азиатских селениях;

3

12,7 мм пулемёт Дегтярёва-Шпагина (СССР) образца 1938 года. Основное крупнокалиберное полевое и зенитное оружие моджахедов, использовавших также и ДШК китайского (т. н. «тип 54»), пакистанского и иранского производства.

4

Имеется в виду государственная пенсия по случаю потери кормильца (одного или обоих родителей), выплачиваемая детям-сиротам до их совершеннолетия

5

Спасибо (узб.)