Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

Оставшуюся часть летних каникул Илюха с Колюхой пробегали по врачам, обходя одного-двух в день, проходя необходимые медицинские обследования и сдавая различные анализы, чтобы получить справки для предоставления в интернат, куда они готовились к первому сентября отбыть на учёбу. Все мальчишки из ближайших дворов – их друзья-сверстники, так же как и взрослые знакомые, знали о затеваемом семьёй Сухоруковых предприятии. Но, как и сами Илюха с Колюхой, никто и не предполагал, что уезжать братья будут в разные стороны. И не просто в разные, а – в прямо противоположные: один – на юг от их городка, а другой – на север. Так что близнецы разлучались не только с городком и его обитателями, к которым только начали по-настоящему привыкать, но и – друг с другом.

А пока что они совместно с друзьями безмятежно строили планы на ближайшее обозримое будущее. Соображали, как по очереди, если по каким-то причинам не всегда будет получаться вместе, станут приезжать домой на выходные и решать «пацанские» проблемы наравне с остальными. В свободное от прохождения медкомиссии время продолжали купаться и загорать, лазать по чужим фруктовым садам в компании отчаянных дворовых сорвиголов, участвовать в футбольных и иных схватках двор на двор, улица на улицу и просто с кем придётся.

Как видим, внешне ничего необычного в окружении близнецов в период ожидания их отъезда в интернат не происходило. Но это внешне с чисто поверхностного, беглого взгляда. А вот пытливый наблюдатель мог заметить и кое-что не совсем рядовое. Например, то, что в течение всего времени от момента знакомства до преддверия вышеупомянутой разлуки, особенно в последние недели этого в целом грустного, не считая некоторых приятных моментов вроде поездки в Ташкент, лета, отношение окружающих к близнецам как-то неуловимо менялось. Если ранее это была просто обыкновенная мальчишеская дружба с обязательными спорами, раздорами, а иногда и драками, то теперь, особенно ближе к сентябрю, общение становилось всё более участливым, лояльным даже в таких случаях, в каких прежде без хотя бы небольшой междусобойной стычки-драчки не обходилось. И не то чтобы их жалели или болезненно переживали предстоящее расставание, но… некоторую грусть во взаимоотношениях ни сверстники, ни взрослые знакомые почти не скрывали. Что ни говори, а за год знакомства Илюху с Колюхой в этом городке успели полюбить многие, особенно сверстники: неосознанно, по-детски, но искренне и взаимно. И, как покажет время – на долгие годы. С некоторыми же из них тесная дружба у Сухоруковых сохранится на всю жизнь.

Иногда близнецам казалось, что отец и мачеха, увлечённые хлопотами по устройству их в интернат, что-то недоговаривают. Но, что тут можно недоговаривать? Всё просто и ясно. Накануне первого сентября, в последний или предпоследний день августа они соберут в свои портфели всё, что приготовили к этому дню, и… здравствуй, новая жизнь! Жизнь неизведанная, немного тревожащая, да и влекущая, несмотря на таинственную привлекательность, некоторые явные издержки… например – на какое-то время придётся расстаться с Деревом и похороненным под ним Барбосом, дядей Вовчиком, соседкой тётей Манюней… навевает грусть и неизбежная разлука с друзьями – заводилой во всех играх и спортивных баталиях Нариманом, интеллигентным и начитанным Гани, партнёрами по очищению от плодов окрестных садов и огородов Вовкой, Сашкой и Женькой, постоянными попутчиками в походах на Большой Арык великолепными пловцами и ныряльщиками тремя братьями Пак, соучастниками в вечерних просмотрах кинофильмов «зайцем» с деревьев в парке братьями Попандопуло и многими-многими другими…

Расставание Илюхе с Колюхой предстоит не только с друзьями и с городком в целом, но и со школой, в которой они только-только начали активно заниматься в знаменитом на всю республику и известном даже за её пределами детско-юношеском ансамбле песни и пляски, выявившем у обоих незаурядные способности и успевшем привить пожизненную любовь к танцевальному искусству. Но главнее всего главного, признавались не очень охотно даже втайне самим себе близнецы, было нечто другое, глубоко интимное, небесно-духовное, не до конца пока осознанное, и осознанное ли вообще… – у каждого из них обоих оставалась в этой школе девочка, которая неконтролируемо, помимо воли, выделялась им из общей массы соучеников. Непонятно почему, но выделялась. Ради этой девочки всегда хотелось сделать что-то такое… и во все свои будущие приезды домой на каникулы каждый из братьев в первую очередь будет стремиться хоть на минутку увидеться со своей выделенной из толпы избранницей.

К расставанию с отцом чувства Илюхи с Колюхой были неоднозначными. С одной стороны – внутреннее, кровное притяжение к нему было реальным и сильным. От этого никуда не денешься. Да и не бросил он

их после смерти матери, как поступают другие отцы, сбывающие в таких случаях детей с рук в детские дома и приюты. Спасибо ему и, как говорят старики и попы в городской церквушке – земной поклон. А с другой – отец не раз, не говоря уже о том полусчастливом периоде жизни, когда была жива мать (это – слишком святое для частого упоминания) показывал себя недостойным человеком и родителем, способным растоптать всё лучшее в угоду… кому?.. женщине, которую и женщиной-то можно назвать лишь из-за соответствующей внешности. Женщине, которая ненавидит всех и вся, и даже, более чем вероятно, – самоё себя. И эта всепоглощающая ненависть у неё дружно соседствует с такой скупостью, в которую мало кто верит с первого рассказа. И ради такой, с позволения сказать, женщины отец легко пожертвовал даже минимальным домашним благополучием своих и так много лишённых сыновей. Эх-х, если бы не кровная любовь к нему!..

Естественно, Она была единственным из более или менее близких Илюхе с Колюхой в этом городке людей, от грядущего расставания с которым близнецы ни капельки не грустили. Наоборот – ждали этого момента с растущим день ото дня нетерпением.

В последние дни лета, прежде чем отбыть в неизвестность, обозначаемую словом «интернат», братья Сухоруковы побывали в гостях у многих своих друзей, матери и бабушки которых напоследок угощали «сиротинушек» так, словно провожали их на войну. А в самый канун отъезда, когда скрывать правду было уже глупо, отец и мачеха дали, наконец, понять Илюхе с Колюхой, что матери их друзей были не так уж и неправы, когда украдкой от угощавшихся у них близнецов утирали слезу. Так вот чего они так упорно недоговаривали всё последнее время… э-эх, взрослые, взрослые…

– Вы, Илюх-Клюх, вот что… это самое, портфели-то свои поровну затаривайте, что один себе кладёт, то и у другого должно лежать, чтоб по справедливости… – прерывающимся от волнения голосом и не глядя в глаза сыновей, обратился к ним прощальным вечером Николай Захарович.

– А зачем? – не поняли Илюха с Колюхой. – Там, в интернате, и разберёмся. Главное ж, доехать и довезти всё это.

– А затем… – сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, не совсем уверенным тоном тужился объяснить ситуацию отец. – Понимаете, ребя, мы с мамкой вашей люди простые, на лапу давать не умеем. Ну и не смогли договориться, чтобы вас вместе в один интернат направили.

Близнецы молча переглянулись.

Нам в ОблОНО[6 - Областной отдел народного образования] сначала одно обещали, а потом получилось другое. Оказывается, есть такая штука, как дефицит местов. Это, бляха-муха, значит, что этих самых местов на всех не хватает. Ну, опять как в этой вашей школе, когда вас по разным классам рассадили. Нет сразу по два свободных мета нигде, хоть умри. Ни в одном четвёртом классе ни в одном интернате по всей области. Были бы у нас деньги на хороший магарыч, нашли бы, наверное, поставили где-нибудь дополнительную парту, что ли… но хорошо ещё, совсем не отказали, и мы с мамкой допросились, чтобы вам дали места хоть так, поврозь.

– А чего же теперь делать? – подали снова голос обескураженные Илюха с Колюхой.

– Ну… немного, одну, может, четверть придётся поучиться в разных районах. А там что-нибудь да придумаем. Как вы считаете?

Братья прикинули в уме, что четверть – это каких-нибудь пара с небольшим месяцев. Но, два месяца – это пустяк в обычной жизни… а вот «поврозь», как говорит отец… не знаем, не знаем. Они представить себе не могли, как отдельно друг от друга смогут существовать хоть какое-то время. Ведь родились и всю жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, были вместе, почти неотлучно, за исключением уроков в разных классах здешней школы, рядом. Как же теперь-то?..

– Па-а-п, а, мож, ну их на фиг, интернаты эти?

Николай Захарович, украдкой поглядывающий в сторону кухни, где в

это время готовила прощальный ужин Она, засуетился:

– Ребя! Клянусь, в интернате завсегда учиться в сто раз лучше было, чем просто в школе, особенно этой, где вы всё равно в разных классах… Расшибусь в доску, а сделаю, чтоб со второй четверти вместе стали жить. И не только вместе, а обязательно там, где лучше. Это пусть будет как разведка вроде, первая-то четверть.

Цену клятвам отца близнецы уже немного знали. Но против страха разлуки друг с другом боролся в их душах сейчас, и небезуспешно, другой, не меньший, а возможно, ещё и больший страх – упустить возможность уехать подальше от ненавистной мачехи. Поэтому свои слова «ну их, интернаты эти» они готовы были забрать назад и согласиться на тот вариант, какой уж есть.

И вдруг… все сомнения разрешились в один момент, на удивление легко и просто. В комнату вошла Она.

– Это хорошо, что вы мыслите серьёзно, как взрослые, а не соглашаетесь сдуру на что попало! Отец ваш, конечно, и соврёт – недорого возьмёт, но я вам железно обещаю: как сами решите, так и будет.

Братья опешили. А Она продолжала тем же дружелюбным и серьёзным тоном, обращаясь к ним и в самом деле как ко взрослым:

– Не отец ваш бестолковый, а я сама позабочусь, если вы поедете, чтобы вас поскорее перевели в одно место обоих. Я же обещала вам рубашки и сандалики купить – и купила же?

– Спасибо…

– И ещё. Отец тоже вслед за вами уедет, в больницу специальную, лечиться от пьянства.

– А… на сколько?..

– Надолго. Может, на всю вашу первую четверть. А может – и на дольше. Поглядим, как лечение пойдёт.

Братьям в таком случае не очень-то приятно улыбалась перспектива вместо пусть даже какого ни на есть интерната, пусть разных интернатов, но

жить дома с мачехой без отца, лечащегося где-то в спецбольнице. Нет уж, что угодно, только не это! И стрелка весов их сомнений резко и без колебаний качнулась в сторону любых интернатов, какие только судьба соблаговолит им подкинуть. Окончательно же их добила следующая фраза Марии:

– А за кустами ягодными, которые вы посадили, я сама поухаживаю, не волнуйтесь. Уж больно хорошо они на костях этой сволочной собаки растут.

– К… какой собаки? – чуть дар речи не потеряли братья.

– Ну-ну! Не прикидывайтесь дурачками, а признавайтесь-ка, ведь это же вы её там зарыли с помощью пьянчужки Вовки? А? Мне ведь кой-кто про ваши делишки порассказа-а-л! А не рассказал бы, так весь базар уже давно об этом болтает, – упёрла Она кулаками в бока красивые изящные руки.

Илюха с Колюхой похолодели. С такой тщательностью законспирированная акция, так удачно замаскированная могилка и так свято хранимая тайна обо всём этом давно уже стали, оказывается, предметом городских сплетен, и что самое неприятное – прозвучали только что в тоне издевательской иронии со стороны их мачехи!.. Мачеха же, которая с такой ехидной улыбкой и горящими от мстительного удовольствия глазами, торжествующим голосом сообщила о полном раскрытии самой священной в их жизни тайны, казалась им сейчас отвратительным, гнусным порождением и олицетворением какого-то страшного, зловещего кошмара, чем-то вроде ужасных ведьм-колдуний Бастинды и Гингемы вместе взятых из сказки «Волшебник изумрудного города». И наиболее желательным исходом развития событий им казалось теперь бегство отсюда без оглядки куда угодно, хоть к чёрту в пекло.

… На следующий день, постригшись «под бокс» в настоящей городской парикмахерской (до этого их всегда стриг отец старой, больно дёргающей ручной машинкой), одевшись в новые шёлковые рубашки и кожаные сандалеты, с битком набитыми всякой всячиной портфелями в руках братья в сопровождении отца, мачехи и ватаги друзей-мальчишек направлялись в

сторону городского автовокзала, чтобы отбыть к местам своей новой жизни –

Колюха за пятнадцать, а Илюха – за целых сто километров от дома. И в тот же последний августовский день 1965 года, после того, как одного близнеца мачеха, а второго отец доставят по адресам, указанным в циркулярах инспекции по школам интернатам областного отдела народного образования, начнётся новый, не похожий ни на что испытанное ранее, этап их жизни. Этап интересный, насыщенный множеством разнообразных событий, но часто не очень радостный и даже жестокий. Этап многое обещающий, но ещё большего лишающий… а в общем, несмотря на все сложности и трудности – весьма поучительный и во многом способствующий становлению сильной личности. И… – разложению личности изначально слабой, коей, к счастью, не оказался, в отличие от многих и многих, ни тот, ни другой из близнецов Сухоруковых, обыкновенных сибирских парнишек, волею судьбы в лице собственного родителя выдернутых из спокойной, основательной и размеренной, легко просчитываемой на годы вперёд жизни в их родной тайге и более чем преждевременно окунувшихся в бурлящий водоворот жизни большой и многогранной, в незнакомых краях и с неисповедимыми дорогами.

Пути-дороги эти на своём интернатском старте пойдут так, что близнецы, увы, не воссоединятся ни после первой четверти, как обещали им отец с мачехой, ни после второй и третьей. И даже – не в первом учебном году. Вместе в одном интернате они начнут учиться лишь через несколько долгих лет – с восьмого класса.

Отец их с мачехой Марией вскоре разведётся с большим скандалом, лёгким рукоприкладством и небольшой, пятнадцатисуточной отсидкой за это мелкое хулиганство в камере местного отделения милиции. Произойдёт данное знаменательное для Сухоруковых событие после того, как он случайно обнаружит припрятанную Марией под матрацем сберегательную книжку с крупной денежной суммой на вкладе, накопленной ею тайком. На эти деньги, заработанные вязанием пуховых платков и приумноженные сверхэкономией на всём – еде для домочадцев, одежде, развлечениях и всех остальных семейных нуждах, то есть принуждении мужа и пасынков к образу жизни во всех смыслах слова спартанскому, Она после развода купит себе на окраине этого же городка новый дом с садом, огородом и прочим хозяйством. При этом не преминув отсудить у Сухорукова половину стоимости старого домишки, в котором тот остался жить, проклиная женскую алчность. В купленном доме Мария заживёт, как рачительная хозяйка, сытно и уютно, в материальном достатке, но одиноко, так и не избавившись от своей патологической неприязни к детям, животным и мужчинам. Одного, правда, представителя «отродья мужиковского» Она, уступая периодически возникающей интимной страсти, будет время от времени привечать на ночь, отыскивая и вызванивая отовсюду, где бы он в тот момент ни находился. Это, нетрудно догадаться, – не кто иной, как Николай Захарович Сухоруков.

Наведываясь в каникулы, а иногда и в выходные дни домой, Илюха с Колюхой почти всякий раз будут обнаруживать здесь новую сожительницу отца. И каждую из этих женщин отец неизменно будет объявлять их «новой мамкой», которая только и мечтает, как бы поскорее начать «варить и стирать» для близнецов.

Получив, таков уж капризный извив жизненных обстоятельств, совершенно разные профессии (Илюха, подпортивший из-за чрезмерного увлечения чтением зрение, не пройдёт, в отличие от Колюхи, медицинскую комиссию в военное лётное училище и поступит в «гражданский» вуз на факультет журналистики), станут они оба в зрелом возрасте солидными и уважаемыми, известными в стране и за рубежом людьми. Пережив в юности чистую и трагическую любовь к таким же, как они сами, «неполносемейным» интернатским воспитанницам – узбекским красавицам сёстрам-близняшкам, Сухоруковы надолго застрянут в рядах холостяков. А когда всемогущий лекарь – время немного успокоит их душевные раны, оба сделаются примерными мужьями достойных женщин и достойными отцами

примерных детей. Случится, правда, так, что и эти благополучные браки волей всё той же непредсказуемой судьбы окажутся, увы, не пожизненными.

По большому же счёту все заслуживающие усилий препятствия-препоны в своей жизни братья сумеют преодолеть, где с большими, где – с меньшими издержками, а где-то и вовсе играючи, мимоходом. Лишь с одной недоброй каверзой всемогущего рока они так никогда и не совладают: их всю жизнь будут преследовать разлуки – жить, работать и служить отечеству близнецы Сухоруковы будут только в разных городах, а иногда и странах, каждый редкий день, прожитый рядом друг с другом, воспринимая как подарок судьбы…

ЭПИЛОГ

До военного трибунала дело таки не дошло: очень уж безупречной была военная биография и незапятнанной в среде сослуживцев и мнении командования репутация лётчика экстра-класса Николая Сухорукова. И трудно объяснимая, глупая до неправдоподобности его команда «отставить!» позволившая уцелеть в том горном селении остаткам банды врагов социализма, была расценена, в конце концов, как естественное последствие накопившейся усталости – что ни говори, а выполнял свой интернациональный долг в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане полковник Сухоруков с первого дня этой важной миротворческой миссии, которую через некоторое время, вслед за мировым общественным мнением, свои же граждане-соотечественники обозначат мрачным недобрым термином «вторжение».

Хотя… первоначальный «разбор полётов» (при воспоминании об этом Сухоруков неизменно темнел лицом) ничего хорошего не сулил. Ведь, каждый уцелевший бандит – наши вероятные потери. А потеря, пусть потенциальная, хоть одного из сослуживцев по твоей вине – преступление.

В течение всего хода служебного расследования до сердца Николая Николаевича мало доходил смысл происходящего. В любом случае не было и

тени раскаяния в отказе стрелять в тот момент… иного решения ни тогда, ни