Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

Но, три компаса мне в глотку… – тут же пытался остудить закипающий в недрах его флотской души не совсем, возможно, праведный гнев Николай Захарович, – зачем же вот так сразу плохо думать о человеке, с которым неважно как, но виделся всего раз в жизни? Мало ли какие обстоятельства… переволновалась женщина, из-за нахлынувшей страсти к нему же, кстати, Сухорукову потеряла контроль над временем. А теперь, конечно же, резонно боится мужа: семейный скандал, да ещё с верной зуботычиной, более чем реален. А то и совсем смертоубийством на почве ревности может кончиться. Вот и забыла, с перепугу, назвать себя, с кем не бывает…

Только, что это за странные такие слова – про четверг, опосля дождичка? Где-то он уже подобное слышал… что-то вроде шуточного пустого обещания… или это случайное совпадение… ну, ладно, четверг у нас по календарю, кажись, послезавтра, вот послезавтра, в момент следующей желанной встречи, всё и разъяснится. И опять… эх! Кайфуша-то какой, едрёна вошь!

И уже почти не пьяный, но и не совсем пока трезвый Николай Захарович ещё и ещё раз прокручивал в памяти наиболее чувственные моменты пережитого им любовного приключения, лишь слегка омрачённого утратой денег, отданных этой, что ни говори, а всё-таки изумительной женщине.

Однако, не имея, в результате своей отзывчивости, в настоящий момент и трёх копеек на проезд в трамвае, Сухоруков, едва ли не ежеминутно, с раздражением отбрасывая воспоминание о наслаждении, начинал впадать в хандру и проклинать теперь уже выплывающие на передний план негативные моменты этого его вояжа в «старый город» – милицию с вытрезвителем, отнимающих у трудящихся их законное право пропивать собственные деньги кому как нравится; коварных собутыльников, в благодарность за угощение их же, дармоедов, выпивкой выбивающих приличным людям зубы; и, попутно, строителей, нагородивших такие кривые и тёмные закоулки в таком хорошем городе. С фиксацией в сознании понятия «хороший город» течение мыслей Сухорукова опять возвращалось к приятному – любви с незнакомкой. Любви краткой, но впечатляющей. И… всё-таки, в рот ей торпеду с ядерной боеголовкой, – грязной.

Так, с переменным настроением и опустошённый во всех смыслах – в душе и кошельке, Сухоруков, то блаженно улыбаясь, то громко и похабно матерясь, весь остаток дня пытался выбраться вон из «старого» Ташкента.

Когда, уже затемно, он усталый и злой, с опухшим от перепоя лицом, да плюс к тому ещё и с начальными симптомами непонятного, никогда ранее не испытанного заболевания, явился, наконец, в дом бабушки Аси и дедушки Закира, те облегчённо вздохнули:

– Наконец-то! Нашёлся, горемыка…

– Счастье, что не с ребятишками ещё заплутал, а один.

Бабушка Ася, хорошенько выругав Николая Захаровича, быстро, однако, оценила его состояние (случилось элементарное заражение венерической болезнью вроде гонореи), уложила неудачливого гуляку в отдельной комнате и взялась за пару-тройку дней поставить его на ноги народными средствами. Не без вызова, конечно, на всякий случай, негласно, за особое вознаграждение, соответствующего врача…

– К концу недели будет как огурчик! – заверила она близнецов. – А пока без него, с Абдуллой погуляете по городу, если захотите, конечно.

Илюхе с Колюхой, как и Абдулле, повторять такие предложения не надо было, и они с азартом ещё большим, чем до этого, продолжили уже самостоятельно, без опеки взрослых, свои экскурсии по летнему городу.

По утрам близнецы подымались, как было заведено в этом доме, рано и, прежде чем приступить к завтраку и отправиться потом гулять, под началом кого-нибудь из стариков бодро шли во двор умываться. Тут следовало бы, немного прервавшись, хоть в нескольких словах обрисовать обиталище дедушки Закира, жившего по тем временам весьма и весьма небедно.

Глава 15. ЖИТИЕ МАСТЕРА

Дом его, располагавшийся в зажиточных кварталах начала «старого города» – минутах в пятнадцати ходьбы пешком или езды на ишаке от задов парка имени Пушкина, и выстроенный, как большинство домов вокруг, из саманного кирпича, состоял из нескольких расположенных по периметру строений, объединённых одной плоской крышей и ограждённых от внешнего мира общим саманным же забором-дувалом.

В целом подворье, как мы уже поняли, было просторным, как и большая часть внутренних помещений дома. А сам дом – не с глинянными, как во многих строениях подобного типа полами, а – с деревянными, из добротных дубовых досок, стоивших немалых денег. Деревянными были и несколько остеклённых веранд, а ворота, в которые при желании мог въехать большой грузовик, – железными. Часть двора аккуратно заасфальтирована, в основном это дорожки от ворот в дом и от парадной площадки перед домом – к сараям, туалету и широкому, застеленному почти круглый год коврами топчану посреди двора, на котором в редкие свободные минуты любил возлежать, обложенный подушками и с пиалой чая в руках хозяин дома. В нескольких шагах от топчана находилась водоколонка, из которой через длинный шланг всю тёплую половину года производился полив сада и огорода, занимавших большой не заасфальтированный участок территории. В саду-огороде этом произрастало понемногу всё, что можно найти в разделах о природе Средней Азии учебников ботаники – от крошечных кустиков пряной зелени до гигантских деревьев грецкого ореха.

Особое место здесь занимал виноградник – предмет неустанной заботы и скромной гордости хозяина дома. Сортов винограда дедушка Закир выращивал немало, занимая под это дело любой мало-мальски пригодный клочок земли. В летнее время во многих уголках двора можно было укрыться от палящего солнца под своеобразными живыми террасами, состоявшими из густых переплетений виноградных лоз и, наслаждаясь прохладой, ещё и полакомиться вкусными сочными кисло-сладкими ягодами. Что и проделывали каждодневно в свободное от экскурсий по городу время близнецы Сухоруковы, особое предпочтение отдавая только-только начинавшему созревать позднему сорту «Дамский пальчик».

Во внутренних покоях домовладения тоже было на что поглазеть. Почти полное отсутствие привычной для сибиряков «европейской» утвари – столов, стульев, кроватей, шкафов, за исключением, правда, крайне необходимых для нормальной жизни независимо от географии – холодильника, зеркал, стиральной машины и телевизора (которого, кстати, как и «стиралки», у Сухоруковых не было никогда), с лихвой компенсировалось утварью иного рода. В частности, в каждой комнате одна стена имела две-три большие ниши, до потолка заполненные разнообразнейших расцветок стёганными одеялами и перьевыми подушками. Эти горы постельных принадлежностей покоились на громадных деревянных сундуках, окованных по углам и бокам железом. Одна из стен, как правило, практически полностью состояла из больших окон, занавешенных бархатными или плюшевыми шторами. Другие были сплошь увешаны узорчатыми коврами. На некоторых из этих ковров красовались коллекции старинного холодного и огнестрельного оружия и ещё какие-то неведомые Илюхе с Колюхой, но занятные предметы. Коврами были застланы и деревянные полы в комнатах. А вот обыкновенной печки близнецы так во всём доме и не обнаружили, чему очень дивились, но спрашивать стариков об этой несуразице стеснялись, оставив её разгадку

на будущее.

… Итак, поднявшись спозаранку, братья Сухоруковы под патронатом дедушки Закира или бабушки Аси с наслаждением умывались из-под колонки рядом с топчаном. Но не прямо из неё – это неинтересно, так же как им не было интересно умываться из рукомойника над тазом в доме. Они набирали холодной воды в национальный кувшин с крышечкой, называемый кумганом, и поливали друг другу в сложенные лодочкой ладони. Умывшись, пили здесь же во дворе свежезаваренный чай с фруктами, мёдом, халвой и другими сладостями, а затем в ожидании Абдуллы, жившего со своими родителями в другом доме неподалёку, и с которым они с минуты на минуту отправятся на очередную прогулку в город, с открытыми ртами и расширенными от интереса глазами наблюдали начало трудового дня дедушки Закира. А зрелище это действительно заслуживало внимания…

Работал он на дому, в большой комнате, в которой из мебели был лишь низенький, но широкий стол, покрытый жёлтой плюшевой скатертью. На столе покоились три предмета – большая, какая-то необычная швейная машина, деревянные бухгалтерские счёты и толстый блокнот с вложенным внутрь карандашом.

Дедушка Закир, покряхтывая, присаживался, сложив ноги по-азиатски калачиком, на небольшую бархатную подушку, лежавшую на ковре рядом со столом, открывал блокнот, брал в руку карандаш и, засунув его за ухо, несколько минут сосредоточенно щёлкал на счётах. Затем делал одну-две записи в блокноте, снимал со швейной машины тяжёлый футляр, доставал из-под стола аккуратно разложенные там кожаные заготовки сапог, выточенные из дерева модельные сапожные колодки, деревянные и железные гвозди в баночках, специальные остро наточенные ножи без рукояток и массу других принадлежностей. Всё достав и приготовив, делал минутную паузу, во время которой вынимал из кармана похожий на грушу небольшой деревянный сосуд, заткнутый пробочкой с хвостиком-кисточкой. Вынув захваченную за хвостик между средним и безымянным пальцами затычку,

вытряхивал на ладонь с зажатой между пальцами затычкой щепотку тёмно-зелёного мягкого порошка и, приоткрыв рот, не глядя и не целясь, ловко забрасывал этот порошок себе точно под язык. Спрятав «грушу» в карман и полуприкрыв глаза, принимал задумчиво-умиротворённый вид, как бы витая где-то в облаках. Но ненадолго – совсем быстро, буквально через пару минут дедушка Закир возвращался к реальности, напускал на своё лицо предельно строгое выражение и начинал священнодействовать. Или попросту – работать. Но как! Много потерял тот, кому не посчастливилось наблюдать этого поистине волшебного процесса.

Был он, как наверняка уже догадался читатель, сапожником. Но не простым, а если можно так выразиться, – сапожником-аристократом. Подобно тому, как в некоторых профессиях есть элитные специализации, например, у столяров – краснодеревщики, вручную изготавливающие шедевры мебельной, оконно-дверной и тому подобной продукции на уровне искусства. Так и здесь. Дедушка Закир всю свою трудовую жизнь сотворял настоящие произведения сапожного искусства. До пенсии он «бригадирил» в обувной мастерской одного из комбинатов бытового обслуживания населения, а выйдя на заслуженный отдых, стал работать на дому частным образом.

Наивысшего мастерства дедушка Закир достиг в изготовлении азиатских сапог-ичигов на мягкой подошве, которые вне дома носятся, как известно, только с калошами. И ичиги он шил не абы какие повседневно-рядовые, а парадно-выходные, из дорогой – прочной, мягкой и блестящей кожи. Его продукцию заказывали для торжественных случаев зачастую очень солидные клиенты, нередко приезжавшие из других городов и крупных сёл. А наиболее состоятельные позволяли себе щеголять в столь добротной обуви не только в праздники. Поэтому дорогостоящих заказов у дедушки Закира всегда хватало, и работал он много. Поскольку же большая часть заказов была не просто дорогой, а очень дорогой, то и доход мастера позволял ему жить обеспеченно и спокойно, тем более что по беззлобности нрава он никогда ни с кем не ссорился, а, значит, личных врагов у него не было и обычных в советские времена доносов сограждан «в компетентные органы» с дальнейшим преследованием со стороны государства за запрещённую тогда законом частнопредпринимательскую деятельность умудрился благополучно избежать. И не только избежал преследований, но сумел обеспечить достойный старт в жизнь ещё и своим шестерым сыновьям и дочке, которых нарожала ему бабушка Ася в те доброй памяти времена, когда она была ещё далеко не бабушкой, а красивой и здоровой молодицей. Каждый из сыновей к моменту своей женитьбы был одарен собственным домом, и за невесту каждого её родственникам, по старинному обычаю, был выплачен хороший калым. С дочерью, разумеется, было немного по-другому – наоборот, дедушка Закир и бабушка Ася как родители невесты, были одарены калымом со стороны родственников жениха, но на строительство нового дома новобрачным солидную сумму дедушка Закир всё же выделил, как наиболее состоятельный из всех родственников. Ну и, конечно же, все семеро детей, независимо от пола, в трудную минуту могли смело рассчитывать на экстренную родительскую помощь. Пока, конечно, дедушка Закир жив и работоспособен…

Глава 16. ПРОЩАЛЬНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ

ПО ГОРОДУ-ПРАЗДНИКУ

Ах, как не хотелось Сухоруковым расставаться с такими добрыми и гостеприимными, хотя и дальними, родственниками – бабушкой Асей, дедушкой Закиром, Абдуллой и другими, с кем они успели перезнакомиться, но из-за многочисленности которых даже не запомнив всех их имён! Однако, увы – всему в жизни рано или поздно приходит конец. Подошла к своему неизбежному концу и запланированная неделя знакомства мальчишек с Ташкентом. Да что там подошла… – пролетела пулей! Пора было собираться домой и готовиться к новому этапу жизни – учёбе в интернате, ибо времени на эту подготовку оставалось в обрез.

Накануне их отъезда дедушка Закир решил побаловать полюбившихся

ему и бабушке Асе таких толковых и общительных, и в то же время скромных и воспитанных парнишек, росших без родной матери, вследствие чего многого недополучивших в своей детской жизни, шашлычком собственного приготовления. И вообще – закатить пир, который им должен запомниться.

Созвонившись с одним из своих старых приятелей, торгующим мясом на крупнейшем рынке города – знаменитом Алайском базаре, и заказав у него хорошего упитанного барашка, дедушка Закир предложил близнецам:

– Хотите увидеть ещё один Ташкент, настоящий?

– А мы чего, не настоящий смотрим каждый день?

– Да нет, всё хорошо. Просто есть места, наверное, в каждом городе, где этот город выражен наиболее ярко, и которые не спутаешь ни с чем. У нас среди таких примечательных уголков почётное место занимает Алайский рынок. Если завтра готовы встать раньше, чем обычно, можете съездить туда со мной за мясом для шашлыка. Думаю, не пожалеете. Ну что, будить?

– Будить, будить, дедушка Закир!

Братья вспомнили свой недавний воскресный поход на базар в их городке, чудесные впечатления от этого похода, и живо представили себе всё то же самое, только не на отшибе у дороги, а внутри такого роскошного города как Ташкент. И с нетерпением стали дожидаться утра.

Действительность превзошла все их даже самые смелые предположения. И вправду, оказывается, есть вещи, которые хоть раз в жизни стоит увидеть собственными глазами. Это был не просто восточный базар, а – базарище! Город в городе, огромный, богатый и неповторимый в своём единстве и многообразии. Если на предыдущем базаре были торговые ряды, то здесь – целые улицы. Если там были участки по каким-то отдельным видам товаров, то здесь – целые кварталы. Если там площадки, то здесь – площади! Пытаться за день обойти и хотя бы просто обсмотреть, не говоря уж о покупках, все прилавки и иные торговые места и закутки Алайского базара –

это всё равно, думали Илюха с Колюхой, что взяться переплыть Енисей на лодке за пять минут. И приобрести-купить на этом рынке рынков можно было, наверное, всё, что продаётся на белом свете, даже, как пошутил дедушка Закир, – жену с детьми. По каким угодно, разумеется, ценам, в зависимости от того, какого качества товар тебя устраивает и как ты умеешь торговаться. Последнее, кстати, особенно немаловажно на восточном базаре, где не торгующийся покупатель, сразу безропотно выкладывающий запрошенную продавцом сумму, мало интересен этому продавцу. Если же представить крупнейшие базары Ташкента и всего Востока в статусе городов, то Алайский – бесспорно был бы избран среди них столицей!

Когда переполненные впечатлениями близнецы и довольный, сделавший необходимые покупки в лучшем виде дедушка Закир вернулись домой, то обнаружили, что находившийся на излечении в отдельном помещении под попечительством бабушки Аси Николай Захарович куда-то без всякого предупреждения запропастился. Илюха с Колюхой как сердцем почуяли, что без вина и женщины у отца вряд ли обошлось и на этот раз, и скорее всего эта самовольная отлучка опять неожиданно, в одиночку, связана с какими-то событиями, происшедшими во время его позавчерашнего похода в «старый город». Неспроста он всё время в эти два дня бубнил себе под нос что-то вроде «после дождичка в четверг»… сегодня как раз четверг.

Так, в общем-то, оно и было.

Пока дедушка Закир кудесничал (а только так, согласно наблюдениям Илюхи с Колюхой, он и умел делать всё, за что брался) во дворе с тушей купленного барашка и всем, что необходимо для полноценного приготовления настоящего шашлыка, а бабушка Ася стирала и гладила к завтрашнему отъезду вещи Сухоруковых, готовила им в дорогу гостинцы, Илюха с Колюхой, отпросившись у стариков прогуляться где-нибудь неподалёку, решили попробовать отыскать отца. Хотя бы быстренько обежать для этого ближайшие питейные заведения.

А Николай Захарович в это время был уже далеко, за несколько

кварталов отсюда. Снедаемый вожделением в предвкушении очередной «экспресс»-любовной встречи с темпераментной и пылкой как сама страсть незнакомкой, он быстро шёл вглубь «старого города». Какое-то безошибочное чутьё вело его именно туда, где, как он надеялся, сегодня ему обязательно повстречается она и опять подарит незабываемые высокопрофессиональные женские ласки. И – вот и не верь чувствам – привело…

В тех же самых кустах, где Николай Захарович всего пару дней назад познал неземное наслаждение, сейчас высоко задрав ту же цветастую юбку, что и в прошлый раз, изрыгая страстно-ласковые стоны пополам с отборным матом, его желанная полюбовница с ловкостью циркового акробата наслаждалась плотской близостью сразу с двумя одновременно, не совсем трезвыми мужчинами. Третий, с расстёгнутыми штанами, бегал вокруг и тоже пытался, но никак не мог пристроиться. С досады плюнув, многословно выматерившись, этот третий застегнул ширинку, закурил сигарету и вышел из кустов прямо на созерцающего происходящее Сухорукова.

Секунды оба ошарашенно, усиленно моргая, глазели друг на друга. Придя в себя первым, незнакомец заорал благим матом во весь срывающийся от страха или от неожиданности голос:

– Полундра, братцы!!! За нами следят!..

Сухоруков, мгновенно оценив обстановку и не ожидая в данный момент в этом месте для себя ничего хорошего, прежде чем дать дёру, всё же чуть притормозил, и спросил не менее трусившего соперника:

– П-полундра… ты чё, флотский?

– Ну, флотский, а тебе какое дело?

– И я флотский, с Енисея. А ты?

– Я с Волги в отпуск с корешами приехал. Азию поглядеть и себя показать… вон, одну местную экзотику в юбке уже встретили и шпандорим себе потихоньку… на троих. Мужики, успокойтесь, свои здесь!