Преданные и проданные. Триллер

– Да здесь целая штука!

– Теперь сиськи ей, твари, мыть придется – коньяк тратить, – ворчали девчата.

Бюстгальтер, а следом черные трусики с желтыми бабочками на боках тоже выбросили в окно.

– Ой, девочки! Как же я назад пойду? – причитала официантка, которой протирали грудь грузинским коньяком.

Роза и резко ударила кулаком по лицу:

– Не зажимайся, б…а! Расслабься!

Всю ночь жестоко насиловали официантку. Под утро ею пресытились.

Внезапно в дверь затарабанили.

– Я тоже трахаться хочу! – кричал Кукури.

Ему открыла девушка в блузке, но без трусиков.

Иди, потрахайся! – грубо втащили грузина в купе.

Его подсекли, поставили на колени. Девчата тем временем выгребли содержимое карманов пожилого коммерсанта.

– Старый ты для нас, дедушка! С ней потрахайся! – указали Кукри на истерзанную официантку. – Мне, что-то расхотелось, – закрутил головой грузин.

– Назвался груздем – полезай в кузов! – ответили ему и положили на официантку.

Кукури прилежно заработал на ней. Посмотрев на половой акт, Роза выстрелила ему из пистолета Реваза в затылок. Грузин обмяк. Вытянулась, откинув голову, официантка. Пуля, пробившая голову Кукри, вошла ей в лоб. Девушки заперли купе. Они проскользнули в купе проводников и забрали свои билеты.

– Станция Голутвин сейчас! Выходим! До Москвы доберемся на автобусе. Не задерживайтесь: стоянка поезда всего две минуты! – командовала Роза.

На пустой привокзальной площади к девчатам метнулся какой-то пьянчужка, он, получив апперкот, затих на газоне.

После Голутвина в поезде разбудили пассажиров. Славка с Мустафой и Шабакой опохмелились остатками самогона. Салах и Шизик отвернулись к стенке, велев разбудить их в самой Москве. С интересом рассматривали казанцы подступы к столице. Утопавшие в сосновых борах дачи Малаховки сменили задрипанные и загаженные Люберцы. Самой Москвы рассмотреть не успели: надо было будить «господ» и сдавать проводницам постельное белье. На Казанском вокзале первым из вагона вывалился Салах. К нему подошли скромно одетые молодые люди и ткнули в лицо удостоверения с красными корочками. Салах передал одному из них свою спортивную сумку, а сам побрел в их окружении, сцепив за спиной руки.

– Это, что нас так встречают? – спросила кодла у побледневшего Шизика.

– Да, встречают! – заметался тот. – Сыскари это! Рвем когти с другой стороны вагона.

У поезда металась милиция, люди в штатском, вырывая из толпы приезжих подозрительных личностей. Вскрыли вагон-люкс. С трудом разбудили пьяных проводников.

– Ты куда прешь в служебное помещение?! Пьяный, что ли!? – завопил один из них на сотрудников транспортной милиции.

– Это ты – пьяный! Где билеты? – потянулся тот к папке с билетами пассажиров.

Папка оказалась пустой. Пустым был и вагон. Лишь только в одном купе нашли трупы Кукури и официантки.

– Такова цена пьянства на рабочем месте! – показал проводникам трупы один из милиционеров. – Еще пару трупов нашли сегодня у железной дороги, на пути следования этого поезда…

– Что же будет? – завыли мигом протрезвевшие проводники.

– Тюрьма вам будет! Собирайтесь! – жестко ответили им.

5

Москва встретила казанцев осенним дождиком и промозглым ветром, тянувшимся с Яузы. Серо, неуютно и многолюдно было на Площади трех вокзалов. Озираясь, компания высматривала, куда бы податься подальше от глаз милиционеров.

– Все желающие приглашаются принять участие в экскурсии по Москве. Красная площадь, Ленинские горы, ГУМ, ЦУМ, Петровский пассаж, Ваганьковское кладбище с посещением могил Владимира Высоцкого, Сергея Есенина, Олега Даля. Автобус отправляется сейчас. Осталось еще несколько свободных мест. Стоимость экскурсии всего один рубль, – зазывал в мегафон пропитой мужик в очках и бородке.

– Поехали! – принял решение Шизик. – Все эти гумы-цумы нам не нужны, а Володю Высоцкого помянуть надо! Да и от ментов уйдем. Покатаемся по Москве, а там видно будет, что делать.

Заплатив по рублю, компания юркнула в «Икарус». Туда же набилось много заезжего люда из разных городов и весей. Два часа автобус шнырял по Москве, делая остановки в означенных зазывалой пунктах. После ГУМа а автобусе осталось менее трети экскурсантов. Под: «Посмотрите направо, посмотрите налево» проехали на Ленинские горы, где мужики с бронзово-красными мордами дали желающим полюбоваться за двух-гривенный (двадцать копеек – авт.) через стереотрубы панорамой столицы – уродливыми железо-бетонными коробками, вытеснившими «сорок-сороков», бульвары, парки, дворцы.

– Дрисня – эта Москва! – прокомментировал Славка. – Наша Казань куда красивее!

После панорамы и осмотра издалека громады университета покатили на Ваганьковское. Там кое-кто положил купленные у бойких старушек букетики к памятнику великому актеру и поэту, получившемуся в бронзе злобным карликом с повисшей, наподобие автомата, гитарой. Сходили и к Сереже Есенину. Тому цветов досталось поменьше. После этого автобус вернул гостей столицы на Площадь трех вокзалов, именуемую официально Комсомольской. Вытряхнувшись из автобуса, перекусили пирожками, не поймешь с чем, и решили определиться с ночлегом. У Шизика был адресок, по которому покатили на такси в Измайлово. На последнюю двадцатку водитель накатал компанию по всему району, петляя среди обшарпанных «хрущоб». Наконец, вывернули к нужной пятиэтажке. Долго дербанили в двери со следами многочисленных взломов и замен замков, которую, в конце концов, открыл старик в голубых кальсонах, с выцветшими от пьянства глазами.

– Нам бы дядю Мишу. Говорят, у него можно переночевать по сходной цене, – обратился к открывшему Шизик.

– Я – дядя Миша, ответил старик. – Сколько вас?

– Нас – четверо.

– Где же я вас размещу? У меня всего одна комнатенка! – попытался закрыть дверь старик. – За пятерку в ночь с головы мне одно беспокойство будет!

– Подожди, дядя Миша! Мы тебе по двадцатке за ночь платить будем, а то – и по четвертному! – продолжал переговоры Шизик. – Не бойся! Мы – не графья какие-нибудь! На полу разместимся. Нам бы ночь перекантоваться. А тебе – полтинник будет. Плохо, что ли?

– Проходите! – нехотя пропустил дед. – Откуда будете?

– Из Казани мы, дядя Миша! – скороговоркой ответил Шизик.

– Сироты казанские, значит… Кушать, выпивать с дороги будете?

– Будем! – выставил Славка последнюю бутылку казанской самогонки. А вот кушать…

– Картошка у меня есть жареная… С вечера осталась… Сейчас я ее разогрею, – удалился на кухню дядя Миша.

Пока хозяин возился у плиты, компания развернула в пустом углу пару матрасиков и завертела головами, оглядывая пристанище. Обшарпанный стол, три разнокалиберных стула, сервантик, не иначе как извлеченный с помойки, топчан и железная солдатская койка ютились в комнатушке с грязными обоями. Любопытный Славка покосился на сервант. В нем с гранеными стаканами соседствовали фужеры из розового и голубого стекла. Стояла там и поблекшая от времени фотография с каких-то военных. Славка вгляделся. Два лица показались ему знакомыми. В это время вошел дядя Миша, неся большую чугунную сковороду с потрескивавшей от кипящего маргарина картошкой. Он достал из серванта стаканы и вилки из нержавейки. После этого принес из кухни буханку ржаного хлеба.

– По коням! – скомандовал хозяин, пододвигая с помощью Шабаки стол к топчанчику.

– Дядя Миша, что это за фотка у тебя в серванте стоит? – полюбопытствовал Славка.

– Да так… С войны она у меня…

– Два лица мне знакомы.

– Один – это я. Еще один – тоже тебе знаком. Это – Брежнев. А снимались мы в Новороссийске, после того, как город у немцев отбили.