Сокровища Замка Тамплиеров

Она едва не развернула автомобиль, чтобы вернуться в Дублин и немедленно вылететь в Лондон. Но мысль, которая пришла ей в голову, показалась Ламии настолько удачной, что она передумала. Одним выстрелом она могла убить двух зайцев – поставить точку в своей эпопее с кладоискательством и проститься с Мигелем Гарсией. И, кроме того, ей было интересно, что ждет ее в замке Лип. Несмотря ни на что, крохотный огонек надежды еще теплился в ее душе прирожденной авантюристки. Тем более что до замка было уже рукой подать. Несколько часов, которые она потратит на его осмотр и поиски клада, ничего не изменят.

Убедив саму себя, Ламия прибавила скорости. Даже ландшафт за окном казался ей уже не таким унылым. А едва слышное похрапывание, доносившееся с заднего сиденья, не раздражало.

Проснувшийся через час Мигель Гарсия был удивлен, увидев улыбку на лице Ламии. Он уже привык к тому, что оно было постоянно хмурым и злым.

– Я что-то проспал? – спросил он, невольно улыбаясь сам.

– Прекрасные пейзажи графства Оффали, – весело ответила Ламия. – Ты будешь жалеть об этом всю жизнь.

– Это едва ли, – не поверил ей Мигель Гарсия. – Болота меня никогда не привлекали.

Ламия не стала его разубеждать.

Замок Лип располагался на краю живописного холма, откуда было видно всю прилегающую местность. Построенный в конце пятнадцатого века, он выглядел словно дряхлый старец, которого жестоко потрепало время. Лет сто тому назад в замке случился пожар, после которого его уже не стали восстанавливать. Самая высокая башня стояла без крыши. Серые каменные стены немного оживляли, окрашивая их в желтоватый цвет, последние лучи заходящего солнца. К воротам замка вела узкая грунтовая дорога, на которой не смогли бы разъехаться два автомобиля.

– Мрачное место, – сказал Мигель Гарсия. – Здесь наверняка полно привидений.

– Ты даже не представляешь, сколько их здесь, – улыбнулась Ламия. – Этот замок просто кишит ими. У его владельцев была скверная привычка – они приглашали своих врагов на обед под предлогом примирения, а потом убивали их прямо за столом. Но, что удивительно, точно так же они поступали и со своими союзниками, которые помогали им в междоусобных войнах, и с которыми они не желали расплачиваться за это звонкой монетой. Души всех этих невинно убиенных до сих пор бродят по замку и жаждут мести. Их жуткие стоны и плач по ночам слышали многие местные жители из окрестных селений. Они же утверждают, что в эти часы воздух наполняется запахом разлагающихся трупов и серы…

– Перестань! – содрогнулся от ужаса Мигель Гарсия. – Ты пугаешь меня. У тебя нет в запасе более веселых историй?

– Есть, и даже любовные, как ты любишь, – усмехнулась Ламия. – Одна из местных легенд гласит, что где-то в середине семнадцатого века дочь хозяина замка влюбилась в некоего англичанина, которого ее семья, захватив в плен, держала в заточении в подземелье. Пожалев мужественного и красивого узника, девушка тайно носила ему еду, а потом, окончательно потеряв голову, помогла бежать. Разумеется, она попыталась скрыться вместе с ним. Но их настиг ее брат. Чтобы избежать смерти, англичанин сам убил его мечом, который ему дала его возлюбленная. Любовники спустились со стены замка по веревочной лестнице и скрылись в ночи. Не знаю, чем кончилась их любовь, но после убийства брата сбежавшая девица стала законной наследницей замка Лип. Молодец девчонка! Признаться, я восхищаюсь ею. Так ловко все устроить!

– Ты думаешь, она все это предвидела? – с сомнением спросил Мигель Гарсия.

– Не знаю, но для нее все обернулось очень удачно, – равнодушно ответила Ламия. – Не то что для другой девушки, также жившей в замке Лип, но много лет спустя. Она была влюблена в одного из местных фермеров, красивого, но нищего, а отец хотел выдать ее замуж за сына богатого лорда. Она тайно встречалась со своим любовником. И однажды отец застал их вдвоем в ее спальне. Он убил фермера, а дочь пощадил, и как выяснилось позже, совершенно напрасно. Потому что безутешная девушка под покровом ночи пробралась в комнату своего спящего отца и убила его. А затем сама покончила счеты с жизнью, спрыгнув с башни замка. Утверждают, что ее призрак бродит каждую ночь по замку, оплакивая свою любовь и свое преступление. Возможно, мы с тобой даже встретим ее. Те, кто ее видел, говорят, что на ней одето красное платье. Лично мне было бы интереснее узнать, что у нее под платьем. А тебе?

– А мне хотелось бы никогда ее не встречать, – ответил Мигель Гарсия. – Ни ее, ни других призраков. Неужели этого нельзя избежать?

Ламия с презрением посмотрела на него. Она знала, что ее спутник почти панически боится призраков, и часто пугала Мигеля Гарсию своими рассказами о привидениях, развлекаясь его страхом. Бывший полицейский давно уже превратился для нее в некое подобие ручного домашнего зверька. Она то ласкала его, то наказывала – в зависимости от настроения.

– Для кладоискателя у тебя слишком слабые нервы, – сказала она. – Не хныкай на каждом шагу, как сопливая девчонка. Бери пример с меня.

– Тебе надо было родиться мужчиной, – вздохнув, сказал Мигель Гарсия.

– Тебе тоже, – ответила Ламия.

И они надолго замолчали. Каждый думал о своем.

Когда солнце упало за стены замка, Ламия сказала:

– Пора!

Она знала, что местные жители избегают находиться поблизости от замка Лип после захода солнца, опасаясь его призраков. Поэтому не беспокоилась, что им кто-нибудь помешает. По той же причине они оставили автомобиль у стен замка. И вошли в ворота, приоткрыв их ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь, словно они и сами были бесплотными тенями.

Внутри замка было сумрачно, редкие окна с темными от грязи стеклами пропускали мало света. Везде царило запустение. Даже шаги глохли, когда нога ступала в пыль, густым слоем устилавшую каменные полы. В этой тишине они сами были похожи на призраков, безмолвных и неслышных, освещавших себе путь тусклыми фонарями. Батареи уже подсели, и фонари едва светили.

– Нам наверх, – сказала Ламия, сверившись с картой, хотя заранее изучила ее и могла пройти по замку даже с закрытыми глазами. Они поднялись по обветшалой каменной лестнице на верхний этаж башни. Прошли по коридору и вошли в комнату без окон, в центре которой был установлен алтарь.

– Это замковая часовня, – пояснила Ламия в ответ на недоуменный взгляд своего спутника. – Члены семьи хозяина замка здесь молились, слушали проповеди и мессы. До того дня, когда один из братьев во время службы не пронзил мечом сердце своего брата-священника, якобы обидевшись из-за того, что тот начал мессу, не дождавшись его. Правда, до этого они долго враждовали, не сумев поделить наследство, доставшееся им от отца. Что ты хочешь, шестнадцатый век! Нравы тогда были дикими.

– Как и сейчас, – заметил Мигель Гарсия. – Ничего не изменилось. Уж я-то знаю! Особенно, если речь идет о деньгах.

Ламия бросила на него быстрый взгляд, но не стала возражать, как обычно, только чтобы позлить его, а продолжила свой рассказ.

– Священник умер прямо на алтаре на глазах у всей семьи. Братоубийство и само по себе – страшный грех, а то, что оно произошло во время религиозной церемонии, превратило его в настоящее богохульство. С тех пор эта комната стала называться «кровавой часовней», а сам замок был проклят. В общем, что-то вроде истории о Каине и Авеле, только на более современный лад.

Мигель Гарсия подошел к алтарю и остановился, чувствуя, что его бьет нервная дрожь. У него дрожали даже руки. Он вспомнил примету, согласно которой такое случается, когда человек наступает на собственную будушую могилу. Но бывшего полицейского успокоило, что под его ногами была не земля, а каменная плита.

– У меня нехорошее предчувствие, – сказал он. – Нам надо скорее уходить отсюда. Пока не наступила полночь.

– Трусишка, – сказала Ламия. – Но если ты не возражаешь, то перед уходом я загляну под алтарь. Сдается мне, что именно там спрятан наш клад.

Ламия прошла за алтарь, просунула под него руку и нащупала рычаг, о существовании которого она узнала из рукописи. Делая это, она не сводили глаз с Мигеля Гарсии. Он стоял напротив алтаря в напряженной позе, следя за каждым ее движением, словно от этого зависела его жизнь. В нем боролись два противоположных чувства. Он все еще надеялся, что им повезет, и они найдут долгожданный клад. И он хотел как можно быстрее убраться из этой комнаты и из этого замка, казавшегося еще ужаснее, чем все те места, в которых они побывали до этого.

– Что же ты медлишь? – нетерпеливо воскликнул он, увидев, что Ламия замерла. – Поторопись!

– Как скажешь, – усмехнулась Ламия. И потянула за рычаг.

Под действием рычага люк в полу, на котором стоял Мигель Гарсия, распахнулся, и он ощутил пустоту под ногами. Уже в падении он увидел, что темница, которая находилась под часовней, была густо утыкана деревянными кольями, торчащими остриями вверх. И почувствовал запах серы.

Мигель Гарсия хотел закричать, но не успел. Колья мягко прошли сквозь его тело. И он повис на них, истекая кровью, не в силах пошевелить рукой или ногой, как все те жертвы, с которыми бывшие хозяева замка расправлялись в этой часовне. Но он был все еще живой.

Ламия услышала стоны и слабый голос, который звал ее и просил о помощи.

– Ламия! Помоги мне! Спаси меня, Ламия!

Голос доносился глухо, словно из-под земли, как будто говорил призрак или мертвец. Ламии было неприятно слышать его, и она вернула рычаг на прежнее место. Люк в полу закрылся, голос и стоны стихли.

– Жаль, что ты не умер сразу, – прошептала она. – Поверь, я не хотела, чтобы ты мучился.

Но раскаяние, если это было оно, недолго терзало Ламию. Бросив беглый взгляд под алтарь, она увидела вырытую и наспех засыпанную яму, свидетельствующую о том, что и здесь кто-то уже опередил их и нашел некогда зарытый клад. Ламия не стала ничего искать в яме. Вместо этого она быстро вышла из комнаты, из осторожности обойдя закрытый люк стороной, вдоль стены. Ламия не хотела разделить судьбу своего спутника. У нее были другие планы на будущее.

Почти сбежав по лестнице и выйдя из замка, Ламия села в автомобиль и, не включая фар, поехала по грунтовой дороге, петляющей вокруг холма. Она спешила. Мартин Крюгер дал ей очень мало времени. А solis ortu usque ad occasum – от восхода солнца до заката. Ночи летом короткие. А ей еще надо было добраться до Лондона.

На протяжении всего пути до Дублина Ламия ни разу не вспомнила о Мигеле Гарсие, умирающем в муках в темнице замка Лип.

Глава 28.

Эргюс Бэйтс скучал в своем загородном доме. Он не привык подолгу оставаться один, но нелепая ссора с Мартином Крюгером испортила ему настроение и лишила желание куда-то ехать, с кем-то встречаться, говорить о пустяках, делать вид, что тебя интересуют светские сплетни и ничего не значащие события, о которых ему будут рассказывать, ожидая его реакции и оценки. Он играл заметную роль в аристократическом мире Лондона, и к его мнению прислушивались. Точно так же, как сам он всегда интересовался мнением Анжело Месси и Мартина Крюгера по всем вопросам и всегда внимательно слушал, о чем они говорили. Это были его старые и, пожалуй, единственные друзья. Но Анжело был мертв, а Мартин все равно что мертв для него, потому что, хорошо зная его характер, Эргюс Бэйтс не сомневался, что их ссора затянется надолго, и Мартин ни за что не сделает первым шаг к примирению. Требовалось длительное время, чтобы он перестал злиться и был готов к возобновлению их прежних дружеских отношений.

Эргюс Бэйтс уже жалел, что не предложил Мартину в качестве отступного сто миллионов евро, которые он заработал на этой истории с библиотекой замка тамплиеров. Это были всего лишь деньги, легко пришли – легко ушли. Старая дружба стоила дороже, она была бесценна. Мартин согласился бы взять их. Поворчал, посердился, но в конце концов взял бы, потому что сто миллионов – это не миллиард, конечно, но лучше, чем ничего. А Мартин умел считать и всегда отличался здравомыслием. И все на этом закончилось бы. Но он, Эргюс Бэйтс, пожалел эти проклятые деньги, забыв о старой, как мир, истине: лучше горсть с покоем, чем пригоршни с суетой и томлением духа. Где-то и когда-то он услышал эту фразу, и она запала ему в душу. Потом он забыл о ней. А сейчас, после ссоры с Мартином Крюгером, вспомнил. Жаль, что не раньше.

Размышляя об этом и искренне сожалея, Эргюс Бэйтс сидел перед камином, меланхолично покачиваясь в огромном вольтеровском кресле. Он задумчиво смотрел на горящие, несмотря на лето, дрова в камине и изредка отпивал коньяк из пузатого бокала, когда вошел его дворецкий Патрик Одли и доложил:

– Милорд, вас хочет видеть одна дама. Ее зовут Сабина Блер. Она работает фотографом в литературном приложении к газете «Таймс».

Эргюс Бэйтс знал об этой газете, выходящей в Лондоне с 1785 года, но он не имел никакого желания встречаться с ее представителем в своем доме.