Оценить:
 Рейтинг: 0

Ветер странствий. Сборник рассказов

Год написания книги
2018
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 11 >>
На страницу:
5 из 11
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Пей сам, если ты ослаб, – очнувшись от своих раздумий, с презрением сказала она. – Но не предлагай мне.

Он выхватил свой ханджар и вонзил его в бурдюк. Вода пролилась в песок.

– Теперь ты свободна? – спросил он.

– Еще нет, – ответила она. – Но уже скоро.

– Неужели в твоем понимании свобода – это смерть? – настаивал он.

– Нет, – прошептала она. – Свобода – это жизнь, в которой ты волен поступать, как считаешь нужным, не спрашивая ни у кого позволения.

– Значит, мы свободны сейчас, – подумав над ее ответом, сказал юноша. – Мы сами выбрали свою смерть.

– Нет, – улыбнулась она печально. – Это смерть выбрала нас.

– Зачем же тогда..?

Юноша не договорил, но она поняла его и ответила:

– Позор горше смерти.

Закрыв лицо хаиком, она повелительным жестом приказала ему продолжить путь. Он пошел впереди верблюда, ведя его в поводу, и каждый новый бархан казался ему выше предыдущего.

Когда солнце, обессилев светить, упало за горизонт, верблюд отказался идти дальше, требуя отдыха. Он лег на песок, и сколько его ни пытался поднять юноша, только протестующе и жалобно кричал в отчет. Без верблюда в пустыне далеко не уйдешь, это понимала даже чужеземка, им поневоле пришлось дожидаться утра. Костра они не развели, огонь далеко виден в пустыне. Они легли, согреваясь о теплые бока верблюда. Каждый думал о сокровенном. Чужеземка – о своей далекой земле, юноша – о ней.

Едва взошло солнце, ночной холод сменила жара, которую усиливала нестерпимая жажда. Сухие губы потрескались и кровоточили, боль вызывало малейшее прикосновение к ним. Распухший шершавый язык, непроизвольно пытаясь смочить губы несуществующей влагой, приносил только новые страдания. За глоток воды для чужеземки юноша сейчас мог бы отдать все сокровища мира. И даже свой ханджар. Но он знал, что женщина с презрением отвергла бы его дар. Ее мужество придавало сил и ему.

Верблюд медленно взошел на вершину очередного бархана, когда чужеземка вдруг засмеялась и захлопала в ладоши.

– Сады! Сады! – закричала она хрипло. – Мы дошли!

Погонщик замер, верблюд остановился, и женщина, не удержавшись на его горбах, соскользнула на песок. Глаза ее опустели.

Юноша оглянулся кругом, но не увидел ничего, кроме пустыни. Мерцающий в знойной дымке песок сливался вдали с бесцветным небом, таким же пустым и безжизненным.

Он опустился рядом с чужеземкой и положил ее голову на свои колени. С тоской смотрел в ее незрячие глаза и знал, что если женщину сейчас не напоить, она умрет. И он останется один.

Юноша бережно опустил ее голову на песок, встал, подошел к верблюду. Тот всегда понимал хозяина без слов и сейчас, казалось, сам подставлял свою шею, в последний раз целуя его в плечо отвислыми губами.

Ханджар беззвучно вошел в его горло. Алый фонтан крови брызнул в небо и оросил пустыню. Юноша подставил под рану ладони. Его слезы смешивались с кровью и редкими крупными каплями падали на песок.

Горячая густая жидкость потекла в приоткрытые губы чужеземки, растеклась по ее лицу, шее. Женщина сделала непроизвольный глоток, ее глаза открылись, в них затеплилась жизнь. Миг – и она все поняла. Оттолкнула его руки и с ненавистью крикнула:

– Зачем? – И уже тише, почти шепотом: – Ты предал меня!

Юноша вскрикнул и закрыл свое лицо окровавленными руками, чтобы не видеть ее ненавидящий взгляд. Чужеземка встала и пошла, не оглядываясь. Он смотрел ей вслед, ждал призыва. Но она уходила все дальше, и не звала его за собой.

Мертвый верблюд неподвижно лежал на песке. Все более скупыми и редкими толчками кровь выплескивалась из его раны, но никак не могла утолить жажду пустыни. Юноша вынул свой ханджар из горла верблюда и приставил к собственной шее. Ощутил прикосновение стали к коже и вдруг испытал облегчение. Одним ударом он мог разрешить все противоречия своей жизни и снова обрести покой. В последний раз он взглянул вслед чужеземке. Она лежала неподвижно на песке шагах в десяти.

Юноша, забыв о своем намерении, вскочил на ноги и подбежал к ней. Нагнулся над женщиной – и отпрянул. Из ее широко раскрытых невидящих глаз бежали слезы, оставляя след на покрытых пылью щеках, губы шептали какие-то слова на незнакомом ему языке. Он присел рядом и смотрел в ее глаза, словно пытаясь прочесть в них нечто, важное для себя. Но они были устремлены в небо, и все, что было в них земного, уже исчезло из них.

А пустыня, до этого безжизненно простиравшаяся вокруг, вдруг ожила, и где-то у самого ее края замерцали черные точки. Это были всадники. Они приближались.

Когда юноша заметил их, чужеземка еще дышала. Он поднял было ханджар, но тут же отбросил его. Снял с пояса кожаный мешок и начал развязывать узел негнущимися пальцами. Изнутри послышалось злобное шипение голодной змеи.

Крохотная блестящая змейка выползла из развязанной горловины хурджина на песок. Она коснулась неподвижной, но еще теплой руки и мгновенно обвилась вокруг нее красивым цветным браслетом.

А юноша шел навстречу лошадиному храпу и гортанным крикам. И когда его окружили брызжущие пеной кони, а в небо взвились сверкающие лезвия ятаганов, он встал на колени, закрыл глаза и начал выкрикивать слова, смысла которых не понимал, но запомнил – те, что шептала в предсмертном бреду чужеземка.

– Ныне и присно и во веки ве…

Когда черные всадники нашли чужеземку, им показалось, что она спит, так безмятежны были черты ее лица. Они не увидели, как маленькая курара соскользнула с белоснежной руки и скрылась в сыпучем песке.

ТРАГЕДИЯ В ПУСТЫНЕ

В пустыне случаются песчаные бури, гибельные для всех живых существ. Они начинаются внезапно и так же неожиданно заканчиваются, словно насытившись или удовлетворив жажду мести, свою ли, того ли неведомого, кто их наслал. Жертвами их становятся не только одинокие путники, но целые караваны и даже оснащенные самой современной техникой экспедиции. Воздвигнутые над безжизненными телами громадные могильные курганы из песка надежно скрывают останки. И обнаружить их порой удается только спустя много времени, чаще всего тогда, когда новая буря извлечет из-под песка кости и черепа и раскидает их по пустыне, в назидание тем, кто еще жив. Но обычно люди остаются слепы и глухи к подобному предостережению. Такова природная сущность человека. Его пугает не смерть вообще, и даже не всеобщая смерть, а только своя собственная.

Весь день четыре человека, трое мужчин и одна женщина, на вездеходе продвигались вглубь пустыни, иногда делая короткие остановки, чтобы взять необходимые пробы, произвести нужные замеры или перекусить, заодно дав остыть раскаленному двигателю машины. Под вечер они изнемогли, и незадолго до заката солнца разбили походный лагерь, собираясь с утра продолжить свой путь. Установили две двухместные палатки, развели костер, поужинали и разошлись, от усталости не замечая ни тревожного мерцания звезд в темно-синем небе, ни первых, кажущихся безобидными, порывов ветра.

Вскоре сон сморил даже того, кто должен был до полуночи, пока его не заменят, поддерживать огонь в костре.

Незадолго до полуночи внезапный мощный порыв ветра подхватил остатки почти затухшего костра и швырнул их в спящего человека. Тот закричал спросонья громко и жалобно. Горящие уголья прожгли одежду, обожгли кожу, опалили волосы. Запахло горелым мясом. Новый шквал принес с собой смерть. Мириады песчинок забили раскрытый в крике рот, нос, глаза. Несколько мгновений человека сотрясали конвульсии удушья, и все было кончено.

А ветер набирал силу. Звезды на небе скрыла песчаная пелена. Пустыня дышала полной грудью. От каждого ее вздоха осыпались барханы и рождались новые, ежеминутно меняя облик пустыни. Палатки сорвало и унесло.

Пробуждение начальника экспедиции Ивана Прозорова было мгновенным. За свою долгую кочевую жизнь он пережил множество песчаных бурь и знал, как можно спастись, оказавшись в эпицентре любой из них. Но в эту ночь рядом с ним находилась женщина, жизнь которой он ценил превыше своей. И поэтому впервые он испытал страх.

Женщина была без сознания, но дышала. Иван перевернулся, закрывая ее своим телом, обхватил руками. Невозможно было даже на миг приподнять голову, песок ослеплял, не давал дышать. Мужчина, отягощенный беспомощным женским телом, медленно, плавными змеиными движениями, полз по памяти в том направлении, где был оставлен на ночь вездеход. Под его рукой редко и глухо билось сердце женщины. Иногда он переставал ощущать ее дыхание на своей щеке, и неведомый прежде парализующий ужас пронзал его мозг, мускулы тела разом ослабевали. Но снова доносился тихий вздох, и он продолжал движение.

Внезапно встречный ветер ослабел. Сквозь пелену песчаной бури перед ними проступила громада вездехода. Иван смог подняться на ноги. Он открыл дверцу машины, приподнял и протолкнул внутрь женщину, затем свое, ставшее до странности непослушным, тело. И, едва успев закрыть дверцу, потерял сознание.

Когда Иван очнулся, буря уже давно стихла, и в лобовое, все в трещинах, стекло вездехода заглядывало солнце, утреннее, невинное, невиновное за то, что случилось ночью. Обновленная до неузнаваемости пустыня казалась вымершей.

Женщина все еще была в забытье. Даже в полумраке кабины он заметил кровь, запекшуюся на ее бледном лице. Ее красивые тонко очерченные губы покрыла грязная корка из крови, соли и песка, они потрескались от сжигавшей женщину изнутри жажды, и порой она в беспамятстве просила пить.

Неожиданно за спиной Ивана кто-то закашлялся. Он оглянулся и увидел, что кроме них в вездеходе был третий. Эдуард в их поисковом отряде исполнял обязанности водителя и обычно проводил ночь в машине, отдавая ей предпочтение и во многих других случаях. Ни с кем из членов экспедиции за несколько месяцев совместной работы он не сблизился, да и вообще сторонился людей, порождая тем самым в их отношении к себе ответное отторжение и недоверие. Но сегодня это, возможно, спасло ему жизнь. Бурю он пережил за крепкой броней вездехода и единственный из всех совсем не пострадал. Сейчас он, по всей видимости, просто спал, полулежа в неудобной позе на задних пассажирских креслах вездехода.

Эдуард снова закашлялся и проснулся. Он потянулся, разминая затекшее тело, перевел взгляд на свои руки и ноги, словно проверяя, здесь ли они, и непроизвольная судорожная улыбка раздвинула его землистые губы.

– В-в-вы-жил! – слегка заикаясь, радостно поразился он, как будто не смея поверить в столь удачное для него стечение обстоятельств. – А я думал, мне каюк. Проклятая пустыня!

Он погрозил через треснувшее лобовое стекло пустыне, казавшейся невиннее младенца, только что появившегося из утробы матери. Но такое впечатление она могла произвести лишь на того, кто не знал, что руки этого младенца уже запятнаны кровью единоутробных братьев и сестер, которых он жадно и ненасытно пожрал в материнском чреве.

– Ни в чем она не виновата, – с трудом разжал слипшиеся губы Иван. Голос его прозвучал глухо и безжизненно.

Он смолк, вдруг осознав всю абсурдность своих слов – оправдывать убийцу только за то, что тот не может не убивать, было глупо, да и не в его характере. Он сам не мог понять, почему так ответил. Возможно, единственно из чувства противоречия Эдуарду, которого, как и все, не любил, а в глубине души отвергал, за его мелочность, суетливость, постоянную готовность услужить тому, кто сильнее и нескрываемое презрение, проявляемое по отношению ко всем остальным. Мысли Ивана путались, бессвязными обрывками возникали в воспаленном мозгу и исчезали, не дав ему возможности осознать их и довести до логического завершения. Но вот появилась одна и сразу же вытеснила все остальные, властно завладев всем его существом. Все стало неважно, кроме женщины, которая все еще не приходила в сознание и просила пить.

– Воды, – произнес Иван. Не услышав ответа, повторил, уже более требовательно: – Есть вода?
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 11 >>
На страницу:
5 из 11