Ветер странствий. Сборник рассказов

Эдуард что-то невнятно буркнул и неохотно протянул наполовину пустую фляжку с водой. Иван смочил женщине губы. Вода потекла тонкой струйкой в иссохшее горло. Она сделала глоток и открыла глаза, в которых все еще не было осознания реальности.

– Маша, – тихо окликнул Иван, склонившись над ней. – Слышишь меня?

Иван любил эту женщину, и он не замечал, насколько ее лицо обезображено, но чувствовал ее недавнюю боль, как свою собственную. Крепко сжал челюсти, опасаясь издать стон. Это была реакция на подсознательном уровне, и он едва справился с ней.

Женщина пришла в себя. Она увидела встревоженное лицо Ивана и откликнулась на него своей обычной, нежной и чуть застенчивой, улыбкой. И в ответ ей будто два солнца вспыхнули в глазах мужчины, осветив уставшее, заросшее щетиной лицо и вопреки очевидности сделав его красивым.

Эдуард открыл дверцу вездехода, с опаской высунул голову, словно ожидая подвоха от пустыни. Вокруг было тихо, и он, успокоенный, вышел. Обошел вездеход кругом, попинал колеса, заглянул в двигатель. Присвистнул сквозь зубы. Песок был везде: на машине, в двигателе, в горючем, он мягким пушистым ковром простирался до самого горизонта, безмятежно нежась под лучами начинавшего набирать знойную силу солнца, бесконечный и вечный.

Эдуард выругался, потом еще раз и еще, будто стремясь нарушить звенящую в ушах тишину пустыни. Сердито постучал по броне вездехода. Выглянул Иван.

– Приехали, – махнул рукой Эдуард. – И могилы копать не надо. Само засыплет.

Иван предостерегающе поднял руку, опасаясь, что услышит Маша. Вышел из вездехода.

– Придется пешком. Дорогу знаешь? – спросил он, закончив неутешительный осмотр вездехода.

– До ближайшего колодца дня три, – сморщив свое маленькое лисье личико, ответил Эдуард. – Не дойдем. Воды нет. Жратвы нет. Да и эта…

Он показал жестом на вездеход.

– Не беспокойся за нее,– хмуро отрезал Иван. Взглянул жестко в бегающие глаза Эдуарда. – Струсил?

Тот криво усмехнулся.

– Двум смертям не бывать…

– А одну уже пережили, – договорил Иван и дружески потрепал его по плечу. – Не тужи, браток, дойдем.

А что им еще оставалось?

Тронулись в путь, не мешкая, пока солнце не успело опалить пустыню своим жарким дыханием. В машине нашли две запасные фляжки с водой, три одеяла. Маша очнулась и пошла сама. Настроение у всех поднялось, и если бы не мысль о погибшем товарище, останки которого, скрытые песком, они так и не сумели найти, совсем легко было бы на душе. К опасности и трудностям им было не привыкать, а пока жив, верится в лучшее.

Первый привал пришлось сделать уже через пару часов. Мужчины еще шли бы и шли, но Маша, видел Иван, еле передвигала ноги. Он пожалел ее и остановился. Женщина тут же обессиленно опустилась на песок.

– Плохо тебе? – склонился над ней Иван.

– Ничего, только передохну немного. – Тень виноватой улыбки мелькнула на ее губах. – Попить бы.

Эдуард недовольно присвистнул, когда Иван открутил пробку у фляжки и поднес горлышко к губам Маши, но промолчал.

Чуть погодя отозвал Ивана в сторону и горячо зашептал на ухо:

– Зря ты, нельзя в пустыне много пить. Вода же внутри закипит.

– А может, воды пожалел? – тяжело ворочая распухшим от жары языком, спросил Иван. Сам он не выпил ни капли, экономя воду.

– А что, и пожалел, – с неожиданно прорвавшейся злобой ответил Эдуард. – Не одна она живая. Еще три дня топать, а ты тут реки разливаешь.

Иван резко схватил его за ворот и рывком притянул к себе.

– Мужик ты или нет? Она же женщина! Да и досталось ей больше нашего, сам видишь.

– Да мне не жалко, – испугавшись его ярости, пошел на попятный Эдуард. – Пусть пьет. Только не транжирь.

– Ладно, – внезапно остыл Иван. Ему стало стыдно за свою грубость. – Ты извини. Я еще не в себе после этой ночи.

Он отошел, опустив голову. Гул наполнял ее изнутри, рвал барабанные перепонки, выдавливал глаза из орбит. Ему и в самом деле крепко досталось ночью.

«Не мешало бы отлежаться дня два, – подумал Иван. – Или даже три. А то возьму отпуск, заберу Машу и махнем с ней на север, на самый полюс. К белым медведям в гости. Или лучше к пингвинам? А-а, – зевнул он, – пусть Маша реша…»

Сон едва не сморил его, оборвав мысль. Иван встряхнул головой и закинул тюк с поклажей на плечи. Невесомые прежде одеяла теперь казались неподъемными.

Пошли дальше, но остановки становились все чаще и длительней. Маша изнемогла, черные тени легли под ее глазами, а лицо становилось все бледнее, словно она надела маску страдающего Арлекино. Из глаз сами собой катились слезы, мгновенно высыхая под солнцем и оставляя тоненькие белесые полоски из соли на щеках.

После одного из очередных привалов Иван, передав одеяла Эдуарду, вынужден был взять женщину на руки. Пошли еще медленнее.

Тем временем солнце набрало свою полную злую силу, обесцветив небо. Ноги вязли в песке, едкий пот разъедал глаза. Усталость, словно раскаленная игла, вонзалась в мышцы плеч, вынуждая лечь в манящий мягкий песок и не вставать, пока не пройдет эта невыносимая боль.

Эдуард шел впереди, нагруженный одеялами. Он был обижен, потому что не понимал, зачем ему нести три одеяла, когда лично ему требуется всего одно. Почему он должен отдавать свою долю воды чужой любовнице? Ради чего его заставляют жертвовать своими интересами? Эти злые мысли роились в его голове, но пока еще полу-осознанные, вялые от жары и усталости.

На одном из привалов Маша очнулась и окликнула Ивана.

– Оставь меня здесь, милый, – улыбнулась ему виновато, будто прося прощения за свою просьбу. – Ты дойдешь, а потом вернешься за мной. Я буду тебя ждать. Я дождусь тебя, обеща…

Он не дал ей договорить, накрыл ее губы своими губами, почувствовал, какие они сухие, бескровные, но все с той же легкой горчинкой, такой желанной ему. И быстро отвернулся, чтобы Маша не заметила его заблестевших от подступивших слез глаз.

К вечеру зной спал, и Машу начал бить озноб, но зато она уже не теряла сознания и не просила пить. И это было хорошо, потому что за первый день пути они опустошили почти всю фляжку. Половину того запаса, который имели.

Эдуард сердито потряс фляжкой с остатками воды, засунул горлышко в свой рот, жадно начал глотать. Иван отвернулся, чтобы не видеть. Он уже сделал свой единственный глоток. Берег воду для Маши.

Ночевали на песке, завернувшись в одеяла. Костер не разожгли, не было дров, и холод ночной пустыни пронизывал до костей. Усталость и беспокойные мысли не давали заснуть.

– Мы умрем, Иван? – вдруг спросила женщина.

– Мы дойдем, – чуть помедлив, ответил тот.

– Черта с два, – раздался хриплый голос из темноты. Это Эдуард вмешался в разговор. – Мы все здесь, в этой чертовой пустыне, передохнем.

– Это ложь, – сказал Иван. – Это минутная человеческая слабость.

– Да будьте вы все прокляты! – Будто сама ночь дохнула на них ледяной ненавистью и скрипнула зубами.

Иван промолчал. Надо было спать, беречь силы для завтрашнего дня.

Пробуждение было странным. В голову словно залили расплавленного свинца, а свои руки и ноги Иван совсем не чувствовал, будто те парализовало. Он лежал, касаясь щекой прохладного песка, и видел только чьи-то ноги в грубых запыленных ботинках, в которых один из шнурков когда-то порвался и был связан узлом.

Иван попробовал перевернуться на спину, но не смог и застонал от боли, пронзившей его голову, как будто в темя с размаха вонзили гвоздь. Ему помогли и грубо, рывком перевернули. Он увидел перед собой Эдуарда.