Ветер странствий. Сборник рассказов

Иолан ушел, получив от молодого мужчины причитающуюся ему заранее оговоренную плату, довольный тем, что заработал, не выходя в море.

– Ты слышал, мне надо на Пустынный остров, – повторил молодой мужчина, когда они остались в хижине втроем. – Когда мы выйдем? Я спешу.

А Иванко, грея руки над огнем, о чем-то думал и не отвечал. Шум воды, срывающейся с утесов, и удушливый запах водорослей, и сумрак в хижине – все клонило ко сну. Когда Ян уже потерял надежду получить ответ, он вдруг услышал:

– Сегодня в ночь.

И уже до самой ночи Иванко не проронил ни одного слова, предоставив им самим решать, идти ли в море с этим безумцем или дождаться, когда прекратится шторм, и попытаться уговорить кого-нибудь из рыбаков. Но, видимо, они очень торопились. Шторм в сезон долгих зимних морских бурь мог продолжаться еще несколько дней, а то и недель.

К ночи волнение на море усилилось. Небо заволокли грозовые тучи, сгустив воздух. Огромные водяные валы вздымались над утлой лодкой, угрожая ее затопить или перевернуть, но Иванко греб с неожиданной для его хилого тела силой, и лодка, подгоняемая ветром, уверенно шла по темной воде, окруженная непроглядной тьмой. Пассажиры сидели на корме, закутавшись в одеяла. Тот, что постарше, дремал, а молодой о чем-то нервно размышлял, иногда порываясь обратиться к Иванко с каким-то вопросом, но в последнюю минуту останавливая сам себя. Наконец он решился.

– Послушай, – заговорил Ян, перекрикивая свист ветра и шум моря. – Ты не видел около острова яхты, пару недель тому назад или на днях?

Иванко в очередной раз опустил весла в море, но не поднял их, и они прочертили по воде сверкающую полосу, постепенно угасающую за кормой. Лишенная управления лодка закачалась на воде, черпая бортами воду.

Вместо ответа Иванко привстал и шагнул к мужчине. От неожиданности тот растерялся и, опустив руку в карман, сжал рукоять револьвера. Однако устыдился своего страха и протянул руку навстречу. Их руки встретились, и мужчина почувствовал в своей ладони нечто, на ощупь напоминающее кусочек картона. Иванко чиркнул спичкой, прикрывая ее от ветра и брызг рукой, и Ян увидел, что это обрывок фотографии, на которой были запечатлены он и красивая молодая женщина. Обнимая друг друга, они улыбались в объектив фотокамеры. Их лица были полны нескрываемого счастья. Затем спичка погасла, изображение поглотила тьма.

– Ты опоздал, – прозвучал в темноте тихий голос Иванко.

И снова Иванко греб, сильно и молча, а мужчина на корме, закусив зубами край одеяла, в которое кутался, беззвучно плакал. Но если бы даже он рыдал в полный голос, не таясь и отдаваясь своему горю без остатка, все равно никто не расслышал бы его сквозь рев морской бури, которая с каждым часом только набирала силу.

Перед самым рассветом они подошли к Призрачному острову. Это был крохотный скалистый участок суши вулканического происхождения, который неминуемо должен был возвратиться обратно на дно моря, откуда он в свое время вышел. А пока, не отмеченный ни на одной карте, он был сущим проклятием моряков, не знавших о его существовании. Нередко корабль шел на морское дно, распоров свое днище о невидимую под водой горную гряду, окружавшую остров наподобие тех неприступных стен, что в средние века возводили вокруг рыцарских замков. Местные жители называли его Призрачным, суеверно считая, что остров, наподобие призрака, появляется и исчезает, когда ему вздумается.

Подводную гряду они успели пройти до рассвета. Туман, упавший на море сразу после восхода солнца и надежно скрывший остров от любопытных и самых зорких глаз, опоздал и уже не представлял для них угрозу. Об этом думал Иванко, выпрыгивая из лодки в воду, чтобы с помощью очередной набегающей волны затащить суденышко на берег. Но его спутники не знали, насколько вероломно море, и потому не испытывали к нему благодарности за то, что их путешествие пока протекало благополучно. Серафим даже обругал «чертов туман и сырость, которую он нагнал, так что приличным людям нельзя развести костра и обогреться», подразумевая себя и своего хозяина, а возможно, и одного себя, но в любом случае начисто вычеркивая из этого списка дикаря, каким он считал Иванко. Еще сильнее он расстроился, когда узнал, что кому-то из них, и было ясно без слов, кому, придется остаться у лодки, чтобы ее не унесло в море отливом.

– Или каким-нибудь морским чудовищем, надумавшим сыграть с нами злую шутку, – добавил Иванко, и было непонятно, шутит ли он сам.

Серафиму подобное предположение не понравилось, но он не осмелился перечить вслух, видя, что его хозяин чем-то расстроен и необыкновенно замкнут, и только недовольно буркнул себе под нос что-то нелестное об Иванко и его приятелях из морских глубин. Продолжая ворчать, Серафим забрался снова в лодку, которую недавно покинул и которую совместными усилиями они вытащили из моря, насколько позволял берег, круто уходящий вверх, и, устроившись как можно удобнее, закутавшись во все одеяла, немедленно погрузился в сон, грубо прерванный за несколько минут до того ударом днища утлого суденышка о каменистое дно.

Иванко жестом показал молодому мужчине, чтобы он шел за ним, и повел его сквозь туман одному ему ведомой тропой. Они шли неожиданно долго. Обходили каменные глыбы, неожиданно возникающие из тумана и встающие на их пути, перепрыгивали узкие, но глубокие ущелья, на дне которых, сжатая скалами, ярилась черная вода; то взбирались наверх, цепляясь за выступы в скалах, то прыгали вниз, рискуя сломать себе ноги; и казалось, что путешествие их никогда не закончится, потому что крошечный до этого остров, всего-то несколько десятков метров в поперечине, либо вдруг увеличился в размерах, либо просто водит их по кругу.

Наконец, когда они взошли на самую вершину скалы, которая, собственно, и была островом, Иванко остановился и рукой придержал своего спутника, предостерегая. Тот едва не наступил на небольшой, сложенный из свежевскопанной земли вперемежку с камнями, холм с воткнутым в него крестом. Крест был примитивный, из двух веток, перевязанных обрывком веревки. Холм имел правильную форму прямоугольника, указывавшую на то, что его создала рука человека.

– Здесь, – кивнул Иванко.

Мужчина встал перед могилой на колени. Слезы потекли по его красивому бледному лицу, свидетельствуя о страдании, но при этом глаза Яна оставались безучастными, словно наблюдали за всем происходящим со стороны. А глаза Иванко были полны такой тоски, что можно было признать за рыбаком более близкое родство с тем, кого оба они оплакивали.

– Как это случилось? – не оборачиваясь, спросил Ян, когда миновал первый прилив горя.

– Яхта ночью налетела на подводные скалы. А вскоре начался шторм. Им надо было переправиться на спасательных шлюпках на остров. Но они промедлили, и все погибли. – Иванко помолчал, словно вспоминая, и продолжил. – Я нашел ее утром на берегу. На поясе была привязана сумка с бумагами. В ней я нашел фотографию, по которой признал тебя.

– А затем принес ее сюда? – Ян обернулся, во взгляде его омытых слезами глаз мелькнула тень недоверия.

– Я не мог отдать ее морю, – попытался объяснить Иванко. – Она из другого мира. Ее место не там. И не здесь. Ее место на небе.

Иванко видел, что его слова не убеждают мужчину, потому что он не понимает их истинного смысла. Он смолк и отошел, оставив Яна одного у холма. За несколько шагов туман не позволял ничего разглядеть. Он сел на землю и замер, став до странности походить на одного из каменных идолов, которыми изобиловал остров. Их было много, самых невероятных форм и размеров, и если их создала природа, то нельзя было не поразиться ее фантазии. Но сам Иванко всегда считал, что некогда идолов сотворили пришельцы с неба, таким способом оставив память о себе на земле. Но это были не ангелы, о которых говорят в церкви, а существа, населяющие другие планеты, с далеких звезд. Отрицая ангелов, не принимал он в расчет и Бога. Иванко был закоренелым язычником, и не творил себе кумира на небесах. Так было до того дня, когда он нашел женщину, поразившую его неземной красотой, даже после своей смерти. Впервые в его жизни Бог получил право на существование. Крест, который он поставил на ее могиле, был своеобразным пропуском в рай для утопленницы. О райских кущах Иванко не знал ничего. Но он слышал от кого-то и запомнил, что там лучше, чем на земле.

Они вернулись к полудню. Шторм заметно стих, но сизые тучи с прожилками молний продолжали застилать небо, предвещая новую бурю. Серафим спал, закутавшись с головой в одеяло и нимало не заботясь, что лодку едва не унесло в море, и лишь валун, который обнажила ушедшая вода, задержал ее. Его не стали будить. Иванко разжег костер, протянул к огню озябшие руки. Языки пламени быстро согрели их, не оставив и следа от ожогов на продубленных морской солью пальцах. Ян прилег рядом с костром, закрыл глаза, и было непонятно, спит он, утомленный, или грезит о чем-то. Проснулся Серафим, выбрался из лодки и, ежась от холода и ругая, на чем свет стоит, погоду, принялся готовить обед. Никто не отозвался на его приглашение, и он сам же и съел все. И опять лег спать. Серафим был похож на преданного пса, которому главное, чтобы хозяин был рядом, а все остальное можно перетерпеть.

Очнулся от своих дум Ян, присел у костра, спросил как бы между прочим:

– У тебя есть лопата?

– Зачем? – удивился Иванко.

Ян поморщился, но, сдержав вспышку раздражения, вызванную неуместным вопросом, ответил.

– Мне нужна ее сумка с бумагами.

Если бы лодка Иванко неожиданно дала течь посреди бушующего моря, это вызвало бы у него меньше волнения, чем эта просто сказанная фраза. Он с ужасом взглянул на молодого человека. А тот, упрямо сжав губы, смотрел в огонь, и на лице его, кроме отчаянной решимости, не отражалось ничего.

– Зачем? – совсем тихо спросил Иванко.

Лицо Яна выразило сомнение в том, надо ли отвечать, но мужчина преодолел его, надеясь своей откровенностью вызвать ответное доверие у Иванко.

– Собственно, мне нужна только одна бумага, – сказал он. – С планом, на котором обозначено место затонувшего неподалеку корабля. Трюмы корабля полны золота. Если бы мы нашли его…

Ян говорил отрывисто, даже зло, словно пытаясь убедить не только Иванко, но и самого себя. Однако Иванко не хотел понять его.

– Ты любил ее? – спросил он.

– Да, – мужчина ответил, не задумываясь, и глаза его были честны.

– Тогда зачем тебе золото без нее?

– Молчи! – мужчина внезапно вскочил на ноги и, схватив Иванко за отворот куртки, встряхнул так, что непомерно большая голова его беспомощно запрокинулась. –Что ты можешь знать о любви, морское животное? Делай свое дело и не суйся в мое. Не то я убью тебя!

– Убей, – просто ответил Иванко, не отрывая печального взгляда от бешеных глаз мужчины. И рука того вдруг безвольно разжалась. Ян сел у костра, молчал, тяжело дыша, словно выдыхал из себя клокочущую в груди ненависть.

Иванко сказал:

– Ее нельзя тревожить. – И добавил: – Ночь мы переждем на берегу, а наутро уйдем с острова.

День кончился. Солнце, перед закатом ненадолго выглянувшее из-за туч, окрасило окраину неба в зловещий багряный цвет, одинокие чайки поспешили к берегу, тревожно крича. Иванко привычно замечал эти приметы, но не сказал никому ни слова.

На ночь они расположились вокруг костра. Серафим, отоспавшийся за день, подбрасывал в огонь ветки и что-то напевал себе под нос. Под эти монотонные звуки веки Иванко отяжелели. Последнее, что запомнилось ему перед тем, как он провалился в черную бездну, был Ян, издававший могучий храп по другую сторону костра.

Проснулся Иванко посреди ночи от холода. Серафим безмятежно спал. Костер догорал. Место, где прежде спал Ян, было пусто…

Ян торопился. Ему было страшно как никогда в жизни. Целую вечность тому назад он отбросил в сторону крест, и начал широким рыбацким ножом, который он нашел в лодке Иванко, разрывать могилу. Пот потоком заливал его глаза, разъедая их солью, руки с обломанными на пальцах ногтями кровоточили, но он не прекращал свою адскую работу ни на мгновение. И вдруг нож наткнулся на что-то более твердое, чем рыхлая земля, вошел в него и застрял. На ощупь это было человеческое тело. Ян вскрикнул и услышал в ответ крик ужаса, словно его голос отразился от скал и вернулся к нему эхом, неузнаваемый и пугающий. Из окружающей Яна ночной тьмы вылетел камень и, скользнув по его голове, улетел в пропасть, которая начиналась в нескольких шагах. Ян выхватил револьвер и, уже почти в беспамятстве, всадил все пули в безмолвную тень, выросшую за своей спиной. После одного из выстрелов призрак застонал и упал у его ног. Ян склонился над ним и сквозь нахлынувший кровавый туман увидел распростертого на земле Иванко. И упал на него сверху, потеряв сознание.

Беспамятство Яна длилось недолго. Камень, брошенный дрогнувшей рукой рыбака ему в голову, только слегка задел его, не причинив серьезного увечья. Зато сам Иванко, раненый в плечо и ногу, был абсолютно беспомощен. Он лежал, закрыв глаза, чтобы не видеть происходящего, и только иногда из его груди вырывался слабый стон, доказывая, что он жив, и безумству Яна есть свидетель.

Когда Ян нашел то, что искал, и собрался в обратный путь, он не забыл, что без проводника не сможет выбраться с этого проклятого острова, не проведет лодку среди подводных скал. Сняв с себя ремень, он крепко связал руки Иванко и взвалил рыбака себе на плечи. При других обстоятельствах он и не почувствовал бы такой ноши, настолько легок был Иванко, но усталость, которую он чувствовал после бессонной ночи, и потеря крови, сочащейся из-под неумело наложенной повязки на голове, почти лишили Яна сил. Однако мысль, что теперь ему снова есть ради чего жить, помогла ему не поддаться отчаянию и превозмочь физическую слабость. Он возвращался целую вечность. Но дошел и донес Иванко.

Еще издали Ян несколько раз позвал Серафима, но тот не откликнулся и не поспешил ему, как обычно, на помощь. Когда Ян подошел ближе, он понял, почему. Серафим спал вечным сном. Он лежал в неловкой позе посреди костра, на его виске зияла рана с уже запекшейся по краям кровью. По всей видимости, он, выполняя волю хозяина, пытался задержать Иванко, между ними завязалась борьба, тщедушный рыбак, слабея, схватил камень, ударил его и убил. Ян с сожалением взглянул на мертвого слугу. Тот как никогда был нужен ему сейчас, но впервые в жизни подвел. Много лет Серафим верой и правдой служил ему. И вот приходилось бросать его мертвое тело на диком острове на съедение крабам и птицам. Ян, наскоро закидав тело Серафима камнями, попытался вспомнить слова молитвы, которую полагалось произносить при погребении, но не мог. Переполненный впечатлениями мозг отказывался ему служить.

– Прости меня, Серафим, – только и сказал Ян. – Не надо было мне тебя брать с собой на этот раз. Но разве ты отпустил бы меня одного?