Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком!

В присутствии Феди Дима любил сыпать умными словечками, значение которых часто и сам не понимал. Ведь чем больше он – гений, босс! – умничал, тем больше преданности читалось в глазах «оруженосца» и тем реже у того возникало желание заводить речь о зарплате. Честно говоря, на этой странной работе зарплаты у Феди – в обычном понимании – не имелось. Изредка он мог похвастаться перед домочадцами парой стодолларовых купюр, но подобное случалось нечасто. А сейчас так и вообще не до того: как можно было заикаться о столь низменных вещах, когда при подведении итогов несостоявшегося мероприятия выясняется, что Брестский мир подписан самим Николаем II? Спрашивать, что такое Брестский мир, понятное дело, тоже не стоило, хотя бы из соображений безопасности, – это могло оказаться государственной тайной.

Выразив полное согласие непонятно с чем, водитель предпочел выехать со стоянки без лишних комментариев.

– Итак, дорогой мой друг и соратник Федя, какой следующий шаг предпримет наша корпорация? – продолжал разглагольствовать Максимов. – Как поступит наш стачком, сформированный высоким синклитом представителей тружеников села?

При очередном потоке словесных излияний босса Федор снова счел за нужное промолчать. Он уже давно привык к такой манере общения, когда Максимов вроде как и задавал вопросы, но ответов на них не требовал. Да и отвечать представлялось делом неблагодарным. Попробуй догадайся, какой зигзаг выкинет в следующую минуту мозг Димы! Тот и сам не раз признавался, что порой даже предположить не может, куда поток сознания занесет его через час, а тем более через сутки или неделю.

Единственное, к чему Федор реально не мог привыкнуть, – слишком частой смене вывесок передвижной «конторы», состоявшей из них двоих. Порой ему казалось, что где-то там, в закулисье, существует и активно действует коллектив, руководимый его начальником, но в реальности их было всего двое.

Гордое название «Стачком представителей тружеников села» Федор воспринял как новую вывеску и подумал, что выглядит все это довольно странно. Еще неделю назад они разъезжали по области, требуя с тех же тружеников села вернуть долги птицефабрике. А теперь что?

Тогда Дима придумал интересный трюк. От прикормленного налогового полицая он узнал, что до сведения налоговиков доведено распоряжение правительства о содействии предприятиям, имеющим задолженность перед бюджетом, по взысканию долгов с дебиторов. Пока никто не успел понять, как следует толковать эту норму, Дима уже заключил соглашение с начальником областной налоговой полиции господином Эрфардом. Из текста соглашения следовало, что налоговая полиция Северо-Казахстанской области оказывает содействие по вынесению ограничений на право распоряжения имуществом предприятий, состоящих в должниках у птицефабрики. После чего, по словам самих руководителей хозяйств, «этот пацан Максимов» стал для них гораздо страшнее чеченцев. «Те хоть пугают сначала, что зеленкой обольют[12 - Обливание зеленкой – форма давления, устрашения.], а этот вместе с налоговым полицаем сразу описывает и забирает имущество на сумму предъявленных претензий», – сетовали хозяйственники. Федя это слышал не раз.

А теперь вдруг шеф возглавляет стачком по защите тех же самых сельчан. В итоге его, Федора Барбича, сегодня задерживает КГБ и обещает в лучшем случае «четвертак» вместо расстрела. Потом их с Димой выпускают из застенков, пообещав обменять на каких-то резидентов

«Интересно, а если я сам пойду в КГБ с повинной, может, не станут менять? – думал Федя. – Может, снисхождение какое выйдет?»

Проблема состояла в том, что он не понимал, в чем должен признаваться, чтобы избежать обмена. Из тяжелых раздумий его вывел голос Димы:

– Что делает любой уважающий себя арестант после того, как откинется?

– Не знаю. Я не сидел, – недовольно буркнул Барбич.

– Деревня! В загул уходит! Мы с тобой побывали в плену РОВД, пережили муки неволи. Теперь имеем право. Держим курс в «Утенка»!

Когда Дима с Федором входили в кафе «Утенок», намереваясь загудеть по случаю освобождения, губернатор Северо-Казахстанской области в своем кабинете в пух и прах разносил подчиненных, в том числе и начальника КГБ вверенной ему области полковника Мусенко за поднятую в области шумиху.

– Что это вообще за фрукт?! – орал Генрих Андерсович Гиберт на своего зама. – Ты хоть понимаешь, что двадцатилетний пацан до такого бы не додумался? Может, это Черняев свою игру ведет? У него ведь и сходка эта планировалась.

– Нет, – пытался парировать тот. – Судя по всему, все исходит от Зеленченко. Только он может взбунтоваться против нас, ведь и его зерно изъяли. А на приватизацию элеватора у него свои виды имелись, сами знаете. Вот он и нашел дурачка, который теперь бучу поднимает.

– Тогда все ясно, – сказал губернатор, немного успокаиваясь. – Да и не из того теста Черняев, чтобы нам зубы показывать. Ему только перед бабами чешуей блистать. Сейчас позвоню Зеленченко. Может, он уже и от президента благословение получил мочить нас?

Секретарша соединила губернатора с Зеленченко.

– Алло, здравствуй, Василий! Гиберт потревожил. Да, спасибо, здоровье в порядке. Степаныч, мы ведь с тобой давно дружим, поэтому давай напрямик. Да-да в связи с этим вашим собранием в Байсале…

Закончив разговор, глава области подытожил:

– Зеленченко здесь не при чем, похоже, кто-то другой. Или и правда этот щенок самодеятельностью занимается? Кто он вообще такой?

– Да обычный выскочка! В прошлом году при приватизации овощной базы он нам немало хлопот доставил. Кстати, по поручению того же Зеленченко, – устало вздохнув, ответил Гадлиев.

– Да, точно! А я думаю, откуда мне его имя знакомо…

– Смотрите, – Гадлиев нервно сглотнул. – Вот что указывается в служебной записке, которую нам предоставил присутствующий здесь товарищ полковник. Этому Дмитрию недавно исполнилось двадцать три года. Последние полтора года работает у Черняева юристом. Бомбит хозяйства по их долгам. Сколько техники в счет долга позабирали, сами уже счет потеряли. Слабое место – девочки и хранящееся в архиве уголовное дело, возбужденное в 1995 году, тогда же и закрытое. Не дал он ментам себя сцапать.

– Это твоя головная боль! Сделай так, чтобы я больше про этого сосунка не слышал, – еще более устало ответил губернатор.

Тем временем виновник диалога между первыми должностными лицами области во всю прыть отплясывал джага-джагу в кафе «Утенок», а вокруг него отжигала, демонстрируя изгибы соблазнительного тела, полуфиналистка конкурса красоты «Мисс Петропавловск-1996». За ней и двумя ее подружками смотался в город Федор, пока Дима распоряжался накрыть поляну в уютной кабинке с камином. Отсюда в течение следующих трех суток Максимов выбирался лишь в свою обитель любви за тем, о чем здесь писать неприлично…

16 апреля 1997 года он вернулся домой, к жене Ирине и четырехлетнему сынишке Степе. Спустя еще два дня, утром 18 апреля, Максимов сидел в комнате ожидания на проходной областного КГБ. За два дня, проведенных с семьей, он составил текст заявления по факту неправомерных действий сотрудников Байсальского РОВД. Упомянул и повестку сорванного милицией собрания, а также изложил историю хищений зерна у сельхозпроизводителей области. В заключение просил принять меры касательно милиционеров, незаконно задержавших его в Байсале, и содействовать в возбуждении уголовного дела в отношении ряда лиц, связанных с «Сулейманом» и причастных к хищениям зерна с элеваторов области. Именно «хищениями» Дмитрий назвал несанкционированную передачу зерна, поскольку никаких разрешительных документов на право распоряжения чужой собственностью ни губернатору, ни его замам, ни тем более туркам никто не выписывал.

Проблемы, однако, начались сразу же. Дежурный офицер, которому Дима сунул под нос свое заявление, предложил ему подождать кого-либо из компетентных сотрудников.

– Товарищ майор! – злился Максимов. – Я уже полчаса жду какого-то вашего сотрудника! Вы зарегистрируйте мое заявление, да я домой пойду!

– Минуту еще подождите, к вам сейчас выйдут, – сурово нахмурил брови майор.

В это время полковник Мусенко, главный чекист области, сидел в своем кабинете и с недоумением читал заявление Максимова, сорок минут назад принесенное из дежурки. Он не знал, регистрировать его или нет. Дозвониться до губернатора или его зама полковник не мог, потому что те отбыли с дружеским визитом к губернатору Тюменской области.

– Бекетыч, зайди, – пригласил он по внутренней связи своего зама. – Вот гляди. Прочти прямо сейчас.

В кабинет вошел заместитель и принялся внимательно изучать заявление. Когда он дочитал текст, Мусенко холодно спросил:

– Ну, что скажешь?

– Да что сказать? Голованов практически с этим же вопросом нам уже два года покоя не дает. Тут и так все ясно. Только, сами знаете, «Сулейман» создавался по воле самого Первого. Что мы-то сделать можем?

– Правильно рассуждаешь. Поэтому возьми это и ступай в комнату ожидания. Там сидит юный авантюрист… насмотрелся, видать, итальянского сериала «Спрут». Верни ему заявление и настоятельно порекомендуй не лезть не в свое дело. Понял? – отдал приказ полковник.

– Так точно. Разрешите исполнять?

Как только заместитель покинул кабинет, полковник устало опустился в кресло и закрыл глаза.

Из КГБ Дима вышел взвинченным. Он понимал, что если его обращение отказались даже регистрировать, ничего хорошего ожидать не приходится. Теперь-то как быть? Вышедший к Максимову комитетчик вежливо, но доходчиво объяснил, что его заявление регистрировать никто не собирается, а с жалобами на сотрудников РОВД следует обратиться в прокуратуру соответствующего района. Что касается зерна – в суд и только в суд, а уж никак не в их организацию.

Дима был совершенно деморализован. В следующем месяце он не придумал ничего умнее, чем рассылать это заявление, правда, исправленное и дополненное, в другие правоохранительные органы. Основным дополнением стала жалоба теперь уже на бездействие областного КГБ.

Апрель вместе с растаявшим снегом испарился и канул в прошлое. Май прошел в тщетном ожидании реакции госорганов. В силу наивности, свойственной молодости, и отсутствия истинного представления о реальном положении дел Дима пребывал в уверенности, что механизм правовой защиты вот-вот придет в движение. Да и как иначе? Ведь он обратился к самому президенту Казахстана! Сейчас его администрация устроит грандиозный шухер, и на орехи достанется всем. Маховик закрутится, и против губернатора возбудят уголовное дело!

Реакция не замедлила последовать: маховик закрутился, но, увы, совсем в другую сторону. Начальнику КГБ полковнику Мусенко устроили нагоняй за то, что не пресек на корню действия «протестной суки»! Лихорадило и администрацию губернатора.

– Худохтар Гадлиевич, вы и в дальнейшем собираетесь пассивно наблюдать, как этот сопляк на нас бочку катит? А ведь завтра он в газеты писать начнет. Что молчишь, сказать нечего? – кричал на своего зама губернатор области. – Мусенко, может, хоть ты что-то дельное скажешь?

Глава областного КГБ в ответ лишь вытянулся в струнку и молча уставился на люстру под потолком кабинета.

– Ладно, полковник, не психуй, просто реши вопрос в оперативном порядке… не мне тебя учить, – почти мирно закончил разнос Генрих Андерсович.

Реакция «в оперативном порядке» последовала очень быстро. Вечером 9 июня, когда Максимов возвращался с празднования дня рождения младшего брата, у дома его уже ждала черная «Ауди».

– Дима, салам алейкум[13 - Салам алейкум – мусульманское приветствие; дословный перевод: «Мир вам».]! – произнес через приоткрытое окно водитель. – Аубакар посоветовал нам к тебе обратиться. Если располагаешь временем, иди в машину, поговорить надо.

Не почувствовав подвоха, Максимов отправил домой жену с ребенком, а сам сел в машину, где, как оказалось, уже сидели трое здоровенных чеченцев. Двери тут же заблокировались.

– Не дергаться! Сиди смирно. Ваха, смотри, чтобы не брыкался, – распорядился водитель, выезжая со двора.

Машина остановилась у глубокого оврага. Сначала из салона вышли чеченцы, затем пассажир. Максимов не успел даже сгруппироваться, как получил удар под дых. Хватая ртом воздух, он попытался устоять на ногах, но от следующего пинка в спину отлетел на несколько метров ближе к обрыву. Попытался подняться, но его снова сбили с ног и волоком потащили к краю.