Доля ангелов

Материал был собран, но дальше дело застопорилось. Все время отвлекали какие-то досадные мелочи – то домашние заботы, то настойчивые клиенты, от которых как назло не было отбоя перед летними отпусками. В конце концов Сергей плюнул и решил поступить проще – сменить обстановку. Тут очень кстати подвернулся один знакомый из провинциальной глуши, с которым Луцких познакомился на выездной конференции стоматологов. Знакомство, правда, частично тонуло во мраке, потому что водки было выпито очень много. Вспоминались только отдельные моменты – например, бронзовый памятник какому-то местному герою времен Салавата Юлаева и Емельки Пугачева, на который взбирались веселой компанией и отломили бронзовому коню хвост. Дальше, вроде бы, вспоминалось отделение полиции, но эти неприятные моменты Сергей постарался забыть накрепко.

А вот телефон провинциального коллеги – запомнил!

Уже набрав номер и слушая в трубке длинные звенящие гудки, Луцких вдруг понял, что совершенно не знает, как обращаться к собеседнику. Имя плавало где-то в подсознании, упорно отказываясь появляться. Когда Сергей услышал сиплое «аллё», то мысленно махнул рукой и бодро воскликнул:

– Привет, друг! Это тебя Сергей беспокоит… Помнишь, на конференции познакомились? Памятник еще…

Молчание затянулось почти на минуту, а потом вдруг резко прервалось.

– Серега? Оба-на! Ты, что ли? Помню, помню, хе-хе… Лихой ты казак, до сих пор тебя тут вспоминаем! Как ты ее охмурил-то, а? Прямо этот, как его, Козаностра!

– Казанова, – машинально поправил Сергей Иванович, с ужасом пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Кажется, мелькало какое-то красное платье… кудри…

– Ну! Я и говорю – он! Ты чего звонишь-то, зачем тебе старик Петрович понадобился?

«О. Петрович», – мысленно поставил зарубку в памяти Сергей. Успех надо было развивать, и Луцких, торопясь, описал свою беду. На том конце беспроводной связи посопели, похмыкали и жизнерадостно заявили, что «плевое дело, чего бы не помочь, только надо малость подождать».

Через пять дней Петрович позвонил сам, прямо на работу и тоном императора Августа попросил коллег пригласить Сергея к телефону. Оказалось, что в небольшом райцентре совершенно зазря простаивает кабинет зубного врача, к которому прилагается еще и комната с мебелью.

– Езжай спокойно, – басил в трубку Петрович, – там все схвачено, кого надо я предупредил. Работай нормально, можешь принимать клиентов, а хошь – так никого не принимай, не помрут. Диссертация, понимаю. Эх… мне бы твои годы, Серега!

Горячо поблагодарив, Луцких уже собирался повесить трубку, но тут Петрович спохватился.

– Только это, Серега, – многозначительно сказал он, – там место такое… Ну… Вроде как нечистое.

– Грязно, что ли? – не понял Сергей, пожав плечами. – Ерунда, я помою.

– Не, – крякнул невидимый собеседник, – с этим нормально. Я, типа, говорю, что нечисто… Ну, всякое там такое… Ну… Вот ты в привидения веришь?

«Еще не хватало», – подумал подающий надежды и торопливо попрощался, заверив, что ко всему готов и все понимает.

– Ну смотри, – пробурчал Петрович, – я тебя предупредил.

Городок оказался маленьким и уютным, весь в сонной зелени дубовых аллей и парков. Сойдя из вагона на перрон и не успев еще поставить на брусчатку увесистый дорожный саквояж, Сергей Иванович тут же был подхвачен кряжистым дядькой, на лице которого двумя черными гусеницами топорщились «брежневские» брови. Дядька оказался армейским приятелем Петровича (от него Сергей наконец-то узнал, что имя Петровича – Иван, и что он «большая шишка в медицине нашего района»), посадил гостя в «УАЗ-Патриот» и домчал до места за десять минут.

– На отшибе, конечно, – извиняющимся тоном сказал Григорьич, как он сам попросил себя называть. Сергей начал подозревать, что в этих краях отчества рождаются прежде людей, когда Григорьич отдал ему связку ключей и большой полиэтиленовый пакет с логотипом какой-то сети заправок, добавив веско:

– Это тебе пирожки Матвевна передала, заведующая ФАПом нашим. Хорошая тетка. Чего, говорит, парня голодом морить, поди, с дороги соскучился по нормальной еде-то.

Робких попыток отказаться от пакета Григорьич не принял наотрез, грозно зашевелив гусеницами бровей. Забравшись обратно в свой «патриот», он вдруг опустил стекло и высунул голову из окна.

– Слышь, Иваныч («Вот и я в эту секту отчества попал», – подумал Сергей), ты тут посматривай… Дом-то хороший, крепкий, и кабинет отремонтирован недавно. Только если ночью вдруг что услышишь…

– Что услышу-то? – недоуменно и уже слегка раздражаясь, переспросил Луцких.

– Ай, да ладно, ерунда это! – резко сменил тему Григорьич. – Ну, звони если что!

Дал по газам и умчался.

– Тайны мадридского двора… – пробормотал молодой врач и решительно подхватил саквояж. Ключ щелкнул, дверь одноэтажного кирпичного дома распахнулась, и негромко забрякал под потолком китайский колокольчик.

Кабинет и в самом деле оказался чистым, светлым и недавно отремонтированным. Кресло посреди кабинета – германского производства, бормашина – бельгийская, весь инструмент был новеньким, что называется «с иголочки», а кафель на полу определенно казался итальянским. Даже кондиционер работал.

– Вот оно, торжество целевых программ… – пробормотал себе под нос Сергей и отправился обследовать соседнюю комнату. Там обнаружились антикварный платяной шкаф, здоровенный дубовый стол с лампой на нем, вертящееся на ножке кресло и широкий кожаный диван, на котором, уложенная чьей-то заботливой рукой, красовалась стопка чистого постельного белья. За неприметной дверью оказалась душевая кабина и унитаз

– Ну вообще… Как в лучших домах Лондона и Жмеринки! Жить можно, – резюмировал постоялец и открыл саквояж. Вскоре ноутбук занял свое место на столе, одежда была упрятана в шкаф, а Луцких отправился на разведку местности, перед этим убедившись, что решетки на окнах выглядят вполне надежными.

Вернулся молодой врач поздним вечером и яростно набросился на пирожки неведомой Матвевны. После того, как голод был побежден и повержен, ожидаемо захотелось спать. Луцких застелил диван, неспешно принял душ и с наслаждением завалился на свежие простыни.

Проснулся он среди ночи от громкого тоскливого воя. Некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь и пытаясь понять, не приснилось ли ему. И как только сон уже начал было одолевать снова – вой повторился. Звучал он надрывно, жалобно и одновременно зловеще. И тут, окончательно проснувшись, Сергей Иванович понял, что вой доносится из-за двери зубоврачебного кабинета.

Почему-то именно это Сергея очень возмутило. Натянув тренировочные «домашние» штаны, он сунул ноги в сандалии и решительно распахнул дверь.

Посреди кабинета мертвенным синеватым огнем светилось стоматологическое кресло фирмы «Сименс» («Или это все-таки „КаВо“? – задумался на секунду Сергей. – Не разглядел вчера толком». ). Кресло поскрипывало и плавно опускалось-поднималось, почему-то напомнив сонному врачу нефтекачалку.

В кресле сидело… нечто. Все ОНО было покрыто короткими шевелящимися щупальцами, над которыми раскачивались десятки больших шаров-глаз на длинных стебельках. Еще у НЕГО была широкая пасть, утыканная длинными кривыми зубами, напоминавшими железнодорожные костыли, которыми рельсы крепятся к шпалам. С зубов стекала какая-то вязкая жидкость, целая лужа которой уже скопилась на чисто вымытом кафеле.

Увидев Луцких, ОНО завыло с новой силой и потянуло к нему щупальца, скрежеща зубами. Сергей Иванович ошеломленно замер на пороге. Леденящий вой нарастал, ввинчиваясь в уши как тонкое нестерпимое сверло, широкая пасть распахнулась, как крышка сундука. И тут…

– Стоп, стоп, – опомнившись, сказал Сергей. – Это что? Кариес? Хм… пульпит? О, да тут у нас еще и периостит во всей красе, что ли? Кошмар.

Вой резко оборвался. Шары глаз таращились на стоматолога, но пасть оставалась открытой.

– И не закрывайте, – уверенным «профессиональным» голосом, каким он всегда разговаривал с особенно проблемными пациентами, сказал Луцких. – Я сейчас.

Он тщательно вымыл руки и натянул одноразовые перчатки. Халат, колпак, маска – привычная процедура.

– Я, конечно, не генералист-универсал, – ворчливо объявил в пространство Сергей, – но кое-чего тоже могу. Сидеть смирно, сейчас обезболивать буду! – это уже было сказано пациенту, суетливо замахавшему щупальцами и попытавшемуся сползти с кресла.

В ярком свете спецлампы зрелище было особенно отталкивающим, но Сергей Иванович на буровых привык и не к такому.

– Я гляжу, сплошной детрит с перфухой тут у нас, к гадалке не ходи, – мычал он себе под нос, копаясь в раззявленной пасти. – Хорошо хоть, что наркоз не по Кальтенбруннеру прошел, нормально лег. Ути-пути, какие пеньки! Не-е, это даже не транспозиция, это вообще караул… и до кучи кругом экзостозы.

За окном уже светало, когда Луцких наконец-то оторвался от вяло подрагивающего в кресле пациента, глаза которого закатились в разные стороны и свисали, как пучки теннисных мячиков.

– Да, брат, – сказал он устало, стянув на шею маску и снимая пропотевший колпак, – ты точно нечисть. И не просто нечисть. Ты – Зубонечисть Вульгарис! То есть, обыкновенная. Это ж надо было умудриться до такого довести полость паст… кхм, рта! Я даже не знаю, сколько лет для этого понадобилось…

– Сто три… – хрипло прошепелявило ОНО.

– Солидно, – резюмировал стоматолог. – Выть больше не будем?

– Неть… – по-детски хлюпнуло чем-то (Сергею очень хотелось верить, что носом) НЕЧТО и сползло с кресла, шлепнувшись на кафель, точно резиновый мешок, в котором что-то булькало. Опираясь на дрожащие щупальца, пациент пополз к стене.

– Э! Э! Дверь же… – подающий надежды врач не успел договорить, потому что комок щупальцев, не останавливаясь, прошел сквозь стену и исчез. Напоследок странный пациент хрюкнул что-то вроде «я приведу».

В комнате запиликал будильник телефона.

– Ну елки же палки, – обреченно вздохнул Луцких, – поспал, называется.