Пусть снежной нежностью и немощью перечит
Метели – брезжущее утро и с тоскою
Пусть провожает взгляд былое – сколько веры
В придуманного страхом бога из легенды!
Ростов: в шеренгах по четыре, офицеры…
Сантьяго: в флаг обёрнутый, застыл Альенде.
И мальчик плачет на бегу в Семьдесят третьем –
О будущем, в котором прошлое случится.
И каждый может стать мальчишкой этим,
Бегущим, сквозь тысячелетия и лица,
По мраморным ступеням вниз к высотам слова,
В каком-то феврале, что в ночь украдкой
Приносит с ветром свежесть вешнего укора
И звук, в котором скачет карусель лошадкой;
Пусть белые, как снег последний, станут скоро
Забыты в снежной круговерти карусели,
Февральская весна клокочет, рвётся в окна:
В которых детские печали обрусели.
Покой, как будто только что гвоздь в крышку вогнан…
Безумствуя, дрожит похмелье поколений:
И гибель ждёт проснувшиеся рано ветки.
Охвачен снегом зиккурат, в котором Ленин
Вдыхает трудно запах тлена, злой и едкий…
Приносит утро тишину, если не тронешь.
Никто, ничто не изменилось, только громче
Воронами, о, mon ami, богат Воронеж.
И в Мандельштама тычет пальцем Кормчий!
Но что-то есть во всём – далёкое, как птицы,
Взмывающее, вешнее и выше неба!
Февральскими снежинками простор толпится.
О вышнем не забыть, о вешнем мне бы…
Цикл «Облики голоса»
1.
В окрестностях моря
А помнишь, в парке – острый шелест в нише :
Колодезная яркость звёзд, морских, тростник,
Блуждали рыбины и обсуждался Ницше,
И вместе с ивою, склонился и поник
Наш Млечный путь, журчание беседы,
Уединённая витала темнота.
В ней, на правах наидобрейшего соседа,
Благоухала ночь. И взглядами снята
С насиженного места – речь взмывала
К высотам смысла потаённой глубины…
Под рокот чувств об скалы, поворот штурвала –
Страницы детства были в ранг возведены
Легенд библейских, ласково качали
Качели волн – слова, вольготные как сон,
Ввысь нарисованы: вбивая в пол печали,
Танцует век фокстрот, пугает слух клаксон…