– Программу надо разбить на три основных раздела. Первый – политическая и правовая области. Тут мы обязаны провозгласить полную свободу во всех областях человеческой деятельности: свободу передвижения, слова, бесцензурную печать, свободу стачек и забастовок, неприкосновенность личности и жилища.
Аргунов спросил:
– А как с избирательным правом?
Азеф глубокомысленно ответил:
– Нужно провозгласить всеобщее и равное избирательное право для всякого гражданина, не моложе двадцати лет, и закрытую подачу голосов. Каждая нация имеет право на самоопределение и пропорциональное представительство в парламенте. – Азеф почесал ноздрю. – Что еще? Ах, мы едва не забыли про государственную и финансовую политику.
– Тут необходимо ввести прогрессивный налог на доходы и наследство, – добавил Аргунов. – Богатых надо прижимать – всячески и везде. Богатые вредны уже тем, что вызывают раздражение окружающих. Не исключаю, что все богатства следует изъять в пользу бедных.
Азеф продолжил:
– Надо декларировать заботу о физическом и психическом здоровье трудящихся. Продолжительность рабочего дня, условия проживания, питание – все эти вопросы надо включить в программу нашей партии.
Аргунов восхищенно смотрел на Азефа:
– Какая же у вас замечательная голова! А мы с товарищами много спорили по поводу программы, но толку было мало. А вот вы – раз, и готово! Важнейший документ обрел зримые формы. Я сейчас же запишу ваши мысли, кхх.
Азеф самодовольно крякнул, подумал: «Какие же вы, революционеры, тупые, а беретесь судьбу империи изменить!»
Аргунов, забыв про перцовку, торопливо мелким, с большим наклоном вправо, но все же удобочитаемым почерком исписал страничку. Протянул ее Азефу:
– Иван Николаевич, сделайте милость, отредактируйте!
…В основу программы эсеров действительно был положен черновик Азефа. Так что на сохранившемся по сей день доме под номером три в бывшей Доброй Слободке, теперь это улица Машкова, вполне уместно повесить мемориальную доску: «Здесь была составлена партийная программа социал-революционеров, свергавших самодержавие, а власть отдавших большевикам…»
Клетка для народов
Через два дня Азеф снова посетил дом Немчиновой на Остоженке. На этот раз были новые лица: Григорий Соломон – дворянин, богатый домовладелец и социал-демократ, студент юридического факультета университета Артур Блюм, супруги-дворяне Покровские – она дочь действительного статского советника, он помощник присяжного поверенного, Аргунов с супругой и другие. Сначала обедали. Мужчины пили водку, дамы – ликеры, потом вкушали чай с печеньем и тортом, затем, собравшись в малой гостиной и удалив прислугу, ругали самодержавие, говорили о необходимости свергнуть существующий проклятый строй. Фармацевт Левинсон мечтал о том, чтобы отравить царя, и вызывался доставить самый страшный яд. Григорий Соломон и Артур Блюм горячо возражали, предпочитая яду хорошую большую бомбу.
Самым ярым революционером оказался Аргунов. Выпив водки, он клеймил «позорный царизм и Россию – клетку для народов». Заключая свою яркую речь, Аргунов погрозил кулаком куда-то в окно:
– Революция – это беспощадный террор! Всего лишь несколько дней назад в этом же доме мы общались с двумя столпами самодержавия – Сипягиным и Плеве. Если партия мне позволит стать метальщиком, я вот этими руками приведу приговор в исполнение, ликвидирую негодяев.
Гости захлопали в ладоши, зато Азеф добавил:
– И туда же буржуазного прихвостня графа Соколова, а то я сам с ним рассчитаюсь…
Мария Евгеньевна заботливо сказала:
– Нет, вам рисковать нельзя, вы очень нужны нам как организатор!
Аргунов горячо поддержал супругу:
– На роль метальщиков у нас есть несколько кандидатур, один студент Покотилов чего стоит! А вот без вас, Иван Николаевич, партия осиротеет. Ваш авторитет велик, кхх, вы должны стать организатором, вдохновителем идей…
Азеф поднялся со стула, прижал руку к сердцу, сладким голосом произнес:
– Спасибо, спасибо за теплые слова! Но, друзья, я ведь даже не член, так сказать, партии. Меня еще никто в нашу славную партию не принимал. Пока что я на положении сочувствующего.
Аргунов протянул вперед руку:
– Вы своей работой, своей беззаветной преданностью делу революции фактически уже давно член партии. Теперь, как руководитель Северного союза эсеров, торжественно заявляю: Иван Николаевич Виноградов – член нашей партии.
Все дружно захлопали в ладоши, бросились обнимать Азефа:
– Поздравляем, поздравляем!
Азеф выволок из кармана носовой платок, потер глаза:
– Ах, спасибо! Я растроган до глубины души…
И снова хлопки в ладоши. Григорий Соломон громко крикнул:
– Ура! Долой проклятый царизм! Пьем за освобождение трудящихся.
После революции Соломон будет спасаться во Франции. Там он напишет толстый труд, в котором будет восхвалять большевиков и «любимца народных масс товарища Сталина».
Наживка
Улучив удобный момент, Азеф усадил Женечку на тот самый кожаный диван, на котором дрых позавчера. Согласно инструкциям Житловского и по велению сердца, время от времени целовал ее хорошо ухоженные руки с чистыми и прозрачными, словно фарфоровыми, пальцами и говорил:
– Мы непременно свергнем проклятый царизм, не сомневайтесь, Евгения Александровна.
Женечка согласно кивала и деловито говорила:
– У нашей группы большие планы. Я затеваю демократический журнал «Общедоступный техник», а вы, как специалист, могли бы вести раздел и помогать советами. И вообще, журнал, прикрываясь пропагандой технических знаний, будет проводить плехановские и марксистские идеи.
Азеф понимающе заверил:
– Я ваш сотрудник – навек! Даже готов стать членом вашего кружка, пусть мне грозят каторга и кандальный звон.
Женечка не поняла двусмысленности слов и воскликнула:
– Я благодарю вас!..
– Не за что, это мой гражданский долг! Если мы не жалеем себя, нравственно ли другим жалеть для революции деньги? Нет, это стыдно и даже позорно. Право, на очах моих навертываются большие слезы.
Немчинова простодушно проговорилась:
– Но я Аргунову уже дала приличную сумму…
Азеф хитро прищурил глаз:
– Это на закупку динамита?
– Нет, – замялась. – Вы никому не скажете? Деньги пошли на типографию, которую недавно поставили в Финляндии.