Где ты, Любовь моя. Пиры хищников

Большинство людей действует, а затем только думают. Объясняется такое тем, что у всех животных в мозге размещён центр – гипоталамус, эпофиз, которые отвечают за сохранение жизни и комфорта, что обеспечивается мгновенной реакцией на всякое воздействие.

Такова природа всего живого. При всяком неожиданном изменении из этого центра выбрасываются гормоны и моментально вспыхивают эмоции, толкающие на поступок в тот же миг.

Для того, чтобы не быть подверженным влиянию этой автоматически срабатывающей механики, надо себя воспитывать, тренировать и тогда не будешь таким, как большинство.

Начнёшь до совершения действия думать, оценивать, принимать решение и только затем уже совершать поступки.

Образы, уничтожающие правду, проносятся в уме Виктора и он прикрывает глаза, чтобы хоть как-то отделиться от грязи той, куда угодил. Прикрывает, но затем раскрывает их – в радостном удивлении – и осознаёт, что он не сделал ещё ничего из того, куда гнали его инстинкты, эмоции, гордыня.

Он не произнёс ещё ни одного слова и, даже, не сдвинулся с места.

Не признёс ни слова и не выразил мысли свои, но они, неуправляемые, гонимые дикими страстями, роятся жалящими пчёлами в уме и в памяти его, требуя разрядки.

Эмоции настаивают совершить безрассудство, а он молча смотрит. Смотрит на ту, которую считал половинкой своей, родной, любимой своей, которой поверил и выделял из всех. Смотрит на то, что составляло – как часть жизни – его самого, но во второй половинке их целого.

Смотрит, всматривается и чувствует как разум начинает оживать в нём. Разум оживает и радуется, что он взрослый мужчина, а не юноша, которого инстинктивный всплеск возмущения и эмоции превращают в слепой инструмент разрушения.

Часть 3. Вместо рефлексии – разум

Глава1. Из уровня сознания исходит ВСЁ

Виктор раскрывает глаза свои и… с удовлетворением определяет, что находится тут же, на праздновании дня рождения его жены – а, может, уже бывшей – находится в баре «Планета Земля», за столом. Определяет и понимает, что в нём автоматически сработала давно отлаживаемая им профессиональная установка: в начале оценивать, думать и только после принятого решения действовать.

Радуется, понимая, что уничтожающий, смертоносный вихрь эмоций, мыслей не проявился здесь наяву. Всё это возможностью, всполохом молнии только пронеслось в его воображении и памяти.

Он сидит за столом и, медлено поглаживая пальцами столовый нож у своей тарелки, удовлетворённо отмечает про себя:

«Как хорошо, что мне уже от роду не лет тридцать пять, а уже 63. Будь я моложе, а значит – несовершеннее, то разметал бы всё здесь, а родственничка разорвал бы пополам или расстрелял бы также, как того тогда…

Что же тут произошло? Что происходит? Это всё наяву? Наяву или грезится мне? Может – это невероятный, но сон? Но, если – сон и я осознаю это, то это осознанный сон: такой, где я могу направлять события…

Неважно, не суть…, ни во сне, ни на яву такого быть не должно и действовать надо мне. Действовать там, во сне или здесь наяву…

А, вдруг мысли мои идут не туда? А, может сошёл я с ума? Ведь, не может она так низко с собой и со мной поступить.

Она, ведь, знает, на что я способен!!! Не может с нами, со всеми и с семьёю так поступить! …Мы же все Богу подобны и, значит, благородны…»

Оглядывается Виктор и, вдруг, понимает со всей ясностью, что он, после увиденного под столешницей – узрев невидимую составляющую части отношений людских и здесь, и в обществе – не сделал ни одного движения.

Не сделал и, находясь теперь здесь, смотрит, глазеет на жену свою… Смотрит, чувствуя какого разрушения он и окружение его, избежали…

В памяти его сполох-осознание увиденного резко освещает, ярче молнии, темень происшествия, мрак события, ведущего к уничтожению света в здесь и сейчас…

Рядом с ним – Светлана. Лицо её, будто застыло в отражении только одной эмоции, живущей сейчас в ней. Эмоция эта настойчиво диктовала ей страхом о срочном спасении своей жизни, но как… Вопрос не находил в ней ответа и она отвернулась.

Видя что она, избегая общения, отвернулась от него, Виктор хладнокровно отмечает про себя, что ещё ни разу в жизни не видел лицо Светы таким, каково оно сейчас. Оно переполнено страхом…

Он смотрит на неё… На неё и людей. Видит людей-гостей-пассажиров на корабле… Слышит музыку, зовущую к веселью, и, в то же время, чувствует будто летит-падает в глубочайшую пропасть. Летит, падая летит, и скоро наступит мгновение смертельного удара о твердь.

Чувствует ускоряющееся падение в полёте, а эмоции в спором поиске решения о правильном действии, толкают мышление прочь от сознания, от яви, от предметов.

Толкают прочь от них: от предметов, от людей и от общества. Толкают и направляют его в глубину, к своим, к его принципам и к законам естества/природы/духа, которые всегда, но невидимо действуют в жизни. Уводят в суть и прочь от тех законоположений, что создали, именно, люди.

Направляют и Виктор, вот-вот, уже сейчас поймает интуицией своей некое откровение, чтобы знать как поступить…

Вот-вот, но перед глазами вновь возникает нечто, скрывающее, как мгла, истину и он касается ладонью плеча Светланы.

Она разворачивается к нему и с добродушной улыбкой, глядя Виктору в глаза, мягко звучащим голосом спрашивает:

– Да, чего хочешь…?

Виктор удивляется такой быстрой перемене на её лице и тихим голосом выговаривает, то, что переполняет его.

– Оказывается, ты – такая же скотинка, как все остальные…, – потерянно и печально, еле слышно шепчет он.

Глаза её широко раскрываются: – Не понимаю… Что ты имеешь в виду! Как ты смеешь говорить мне такое?! Виктор, ещё не разумея её реакции, возмущённо добавляет:

– Не понимаешь? Ты же со своим Лёшенькой под столом занимались удовлетворением друг друга…

– Ты с ума сошёл… перепил вина… или старческий маразм начался? Почти выкрикивает Светлана с открытым возмущением во взгляде, переполненном свечением честности и с упрёком продолжает, – Я же, как раз наоборот, отталкивала его ногу и не успела тебе сказать…,он напился…, думала как бы ты не взорвался, не хотела растраивать… С моей стороны ничего не было!

До Виктора не доходит такое наглое отрицания того, что он видел сам своими глазами. Не догоняет он утверждение противоположного происшествию и с удивлением вглядывается в неё:

– Не было? Ничего не было, но я же видел как ты отводила свою ногу от…

– Отводила, не отводила… Какая разница, ведь, ничего не было. Тебе просто показалось. Милый ты мой, я у тебя самая верная, лучшая жена…, – сказала она, мило улыбнулась и, тихо фыркнув смешком, мягко погладила ладонью его грудь. Погладила и, взглянув на Наташу, громко спросила:

– Сестрёнка, я не раслышала что ты мне говорила?

Наташа, оценив назревающую напряжённость между Светланой и Виктором, поднимается: «Я тебе недосказала насчёт детей…»

Светлана, направив на Виктора улыбку с посылом извинения, встаёт и быстрым шагом идёт навстречу Наташе. Они встретились, взяли друг друга за руки и начали оживлённо о чём-то щебетать.

Виктору надо было понять необычную реакцию жены: почему Светлана неожиданно для него отрицает явное. Отрицает то, что не подлежит сомнению: он же сам всё видел.

Она отметает даже саму мысль, ведущую к сомнению в её порядочности и утверждает, что ничего не было.

Он бы так никогда не поступил: не смог бы уйти, увести от очевидного, а она смотрит в глаза и всё отрицает…

Виктор видит как Светлана, взяв под руку сестру, удаляется от него.

– Она нагло отрицает своё предательство и это значит, что я должен действовать по-другому, а не так открыто и прямодушно, как привык. Надо найти стопроцентные факты…, – думает он.

Смотрит ей вслед, смотрит на множество лиц гостей, пришедших на планету Земля и, якобы, празднующих день рождения именинницы. На всех физиономиях – начиная с виновницы торжества, с генерала, и заканчивая референткой – надеты маски, скрывающие их страсти, их поступки, идущие против совести.

Здесь – в планете Земля деяния тобою/мною/ими вершатся для сокрытия истины всегда, словно под столешницей, а в обществе эту роль выполняют встречи тет-а-тет.

Среди похожести всех масок Виктор интуитивно различает то, что находится совсем близко. Видит очередную личину артиста, играющего роль человека. Видит, а под ней не сразу, но теперь уже явно, постигая поступки, различает быдловато-наглое, без отсвета совести хохотальник Алексея. Тот сидит напротив пустого стула Светы и, повернув голову, настороженно наблюдает за женой своей.