Где ты, Любовь моя. Пиры хищников

Виктор в памяти своей слышит громогласные аккорды гитары и слова, несущие в себе много уровней понимания.

«Слышу песню, голос поэта и хочет криком кричать, из меня вырываясь, вопрос: – Куда, куда вы, страсти, гоните всех нас? Куда…? Жизнь, куда ведёшь меня/его/её? Жизнь, дни которой, словно одинаковые песчинки протекают между пальцами самок/самцов. Протекают дни и даже судьбы —моя/твоя- между судорожно хватких пальцев в поиске долговременной сладости. Хватких пальцев в изменчивом мире предметности, в относительности, где долговременных явлений вообще быть не может… Не может быть, но слепая надежда убаюкивает в нас зоркость и все мы бегали/бегаем за миражом, как путник в пустыне, мучимый жаждой… Бегаем в поиске любви, верности и порядочности. Бегаем по кругу, находясь там, где их – качеств духа – нет и быть не может. Носимся, меняем предметы, сменяем тела, желая получить тут, среди предметов, то, что живёт не здесь, а находится только выше, в другом измерении…

Не знаем где искать желаемое и, оставаясь невежами, получаем предательство. Получаем и убиваем/уничтожаем тех, кто предал, разочаровал сердце преданное наше/моё/твоё или же губим сами себя!

Уничтожаем тела лицемеров воочию или ментально, а до причины не дотягиваемся и окружение, обстоятельства остаются прежними.

Люди остаются прежними и вновь идут повторы, бег по кругу, суета на том же уровне – где тела подобны.

Скачка по кругу повторов – вместо подъёма по спирали эволюции.

– Что же делать?! Надо не уничтожать то, что есть и наличествует…, а создавать альтернативу, поднимаясь… Этот подъём, утверждением себя, заменит неправедность! Какую альтернативу? Куда подниматься?»

«Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю —

Лобным местом ты красна

Да верёвкой склизкою!»

«Всюду господствуют обман и насилие! Господствуют и я – ТАКЖЕ, КАК ВСЕ – физическим уничтожением, насилием отвечаю на коварные действия полецов… Делаю, сделал так, но правильно ли поступил…?»

Виктор, разглядывая в камере царапины на кожемитовых стенах, умом своим начинает осознавать то, что он натворил.

Разглядывает царапины, осознаёт потерю всего и одновременно находится в глубине самости своей, где нет слов и понятий, но есть истина, которую он хочет найти.

Слышится Виктору затухающее звучание аккордов гитары в памяти его. Вслушивается он и улавливает уже не первый – предметный, а другой уровень и смысл слов песни поэта.

Много веков носимся мы, люди, опьяняемые временными удовольствиями, по кругу. Находимся в повторах и принимаем видимую активность окружения, куда мы приходим как в данность, как в реальную и, якобы, в правильную жизнь.

Слышит Виктор слова, музыку, паузы между аккордами, промежутки меж вибрациями звуков и всматривается в прошлое. Оглянулся и видит.

Различает там картины дуэлей, когда честь хранящие убивали одних подлецов, а другие, после такого, боялись выпускать страсти свои. Так, вопреки законам, написанных людьми, очищали общество от подонков, не соблюдающих направление вектора божественной жизни, где главное – чистота…

С иронией Виктор отмечает, что в то же время, все, почти, мужчины, мужья и, даже, императоры бегали к балеринам и не для ведения философских бесед. Ухаживали за ними, гонимые страстью, исходящей из самой природы живых существ… Бегали и не только к актрисам.

Аналогично и их жёны искали/ищут новизну в телесных ощущениях вне семьи, при отлучке мужей.

Важно то, что за очистку общества от подлецов теми прямыми, физическими методами, что были в прошлом, сегодня настоящих мужчин сажают в тюрьму и надолго. В результате подлые самцы размножаются, а настоящие мужчины уничтожаются.

Все мы/вы гонимы одинаково одним мотивом, который главенствует, именно главенствует, на третьем уровне сознания БОДРСТВОВАНИЯ, в том измерении, где находятся и живут большинство – 85% – людей. Сегодня я стал таким же как и они: сорвался, убил подлеца… Имел я право на это?»

Виктор, побывав в синтезе, во всеохватности знаний, возвращается в здесь и сейчас, в сегодня, к мыслям своим и хочет понять первопричину произошедшего.

«Этот самец-родственничек полез к моей жене. Полез к ней, но она, ведь, не обратилась ко мне с разоблачением того. Не обратилась и, значит, она – такая же как и он? Она предательница и самка?

Были ли и главенствовали ли меж мною и женой моею чистота и правда? Верным это казалось, потому что была жена, был сын, была семья, как единение трёх сердец. Были желания в достижении целей и нахождение в общем укладе, времяпровождении. Всё это было, ведь, она заменила «это было» на предательство! Что теперь с семьёй?

Главное в ней – в семье – это общее благо, которое строится и укрепляется только на основе искренности, чистой правды. При наличии обмана семья же не может быть сохранена!

А, отношения с сыном? Они, ясно теперь, что станут другими: меня, ведь, свободы лишили и скоро припаяют срок!

У ней —у жены – в противовес обману, была альтернатива: открыто поделиться со мною тем, чего сама желает и что делает. Вместе решили бы как строить отношения. После такого была бы сохранена главная ценность —

честность в общении,ДАРЯЩАЯ ВЕРУв человека.

Было бы сохранено то, что соединяет/объединяет.

Вместо этого – коварство и ложь! Вместо единения – разрушение. Продолжать так жить и оставаться во лжи? НЕТ! Нет, конечно. Нет и ещё раз нет! Лучше уничтожить весь этот обман, предательство и остаться у разбитого корыта, погибнуть в борьбе самому, чем выдавать фальшь за истину и обманывать самого себя…

В чём дело, почему я так ошибся в восприятии, оценке её? Я его – одного из виновников обмана – уничтожил. Уничтожил, хотя бы, одного и это радостно. Уничтожил лицемера, эту фальшь, измену и предателя. Я поступил как мужчина, но… Но она-то осталась…

Она – главная виновница всего – обмана длинною в жизнь, она-то не наказана!!! Что делать, теперь-то…? Ведь, в первую очередь, надо было наказать её, а потом уже его и всех других: сучка не захочет, кобель не вскочит…

Теперь меня осудят и, возможно, к пожизненному. Лишат свободы, а моя коварная инициаторша этой трагедии, устроенной ею предательства-беды, будет по-прежнему крутиться, как сыр в масле, в удовольствиях тела! Что же получается? Я сглупил?…

Да-да… Прихожу к неоспоримому выводу: я поспешил, дал волю эмоциям и поступил неправильно,» – шумным выдохом досада вырывается из груди его.

Слышит резкий, оглушающий лязг металла. Внимание Виктора враз вышибается из внутреннего мира его.

Громко, чрезвычайно громко и грозно гремит засов на дверях камеры.

Входят трое надсмотрщиков, требуют Виктора назвать свои данные. Майор, стоящий впереди, молча оглядывает Виктора и затем, резким голосом приказывает старшинам: – Действуйте!

Его заставляют выйти из камеры. Шагает по металлическому полу, проходит между этажами и вскоре его ставят лицом к стене у дверей кабинета начальника тюрьмы… Когда Виктор вошёл, то сразу увидел в кресле хозяина кабинета того кандидата в министры МВД – Грязнова Игоря, кто вчера был на празднике. Начальник тюрьмы вышел и Виктор с Игорем остались одни.

Глава 4 Спасательный круг брошен

«Привет, Виктор, – произнёс генерал властно и ровно звучащим голосом, выразительно глядя на собеседника. Помолчал, а затем продолжил: Я пришёл сюда не для болтовни о сочувствии…, – он опять замолчал и после тоном начальника определил: ЛИЧНО Я СЧИТАЮ ТЕБЯ ЛОХОМ…, – затем продолжил, – но пришёл я только потому, что как мужчина понимаю тебя и… Главное – что за тебя вступился и попросил выручить наш общий знакомый, Юлий, поэтому я приехал к тебе. Потерпевшего – Алексея – в больнице откачали и уже ясно, что он будет жить.»

«Жаль, – подумал Виктор, – таким подлецам не место на Земле.»

Генерал продолжил.

«У тебя два варианта действий, ведущих к разным результатам.

Первый. После нашего здесь с тобой разговора, о котором никто не узнает и не должен знать, я уезжаю отсюда и не вмешиваюсь в то, что ты натворил. Дело о попытке убийства, не доведённого до конца по независящим от тебя обстоятельствам, пойдёт своим ходом и после следствия состоится суд. Суд даст тебе срок меньше или больше, но около двадцати, пятнадцати лет. Выйдешь на свободу, если не умрёшь там и дотянешь до конца срока, выйдешь с подорванным здоровьем и нищим стариком.

Второй – это заплатить мне сто тысяч евро и я сделаю так, что тебя завтра освободят под подписку о не выезде. Организую следствие, которое закончится закрытием уголовного дела против тебя или передачей дела в суд. Если надо будет, то сделаем, даже, так, что виновным в происшествии признают самого Алексея. В любом случае, если состоится суд, то на нём тебя признают невиновным, и после всего этого сможешь жить дальше своей жизнью. Выбор за тобой. Что скажешь?»

После непродолжительной беседы с Грязновым, уточнения деталей и объявленных им гарантий, Виктор, помятуя, что надо наказать предательницу и довести мщение до конца, согласился заплатить сто тысяч евро.

На другой день он вышел из тюрьмы. Впереди была встреча с бывшей половинкой своей… У ворот она его не встретила.

«Делишки, дела, окружение гонят тебя/меня/нас в забвение Души и про честь все забыли давно. Живу я среди людей, но нахожусь словно на льдине один, в Ледовитом океане один, где волны холодные, с кромками льда на тёмной ряби бушуют. Бушуют и ветер обстоятельств пену с гребней волн в лицо, в лицо моё и глаза бросает, ослепляя и стылый мороз призывая. Я – один… Плакать? Рыдать? Но… Я, ведь… Я же – мужчина и сумею поднять то, что другим, даже, с места не сдвинуть… Рыдать?! Наоборот: надо СМЕЯТЬСЯ!»

«Ты не вой, не плачь, а смейся —