Где ты, Любовь моя. Пиры хищников

Вижу как без туфли нога жёнушки моей, отрывается от вздыбленных у растёгнутой ширинки брюк мужских, сидящего напротив неё. Отрывается, а тот по инерции, ладонью своей ещё пробует погладить-догнать то, что было между ног его.

Отрывается и, двигаясь под столом параллельно полу, возвращается к её стулу.

Разбегаются ножка и нога… Всё это вижу, засекаю …, но это, ведь, под столом, а лица-то и сердца находятся над столешницей…

Медленно выпрямляюсь.

Слышу убивающе-оглушительный аккорд гитары и голос Володи:

«У меня жена была, она меня любила. Изменила только раз, а потом решила…»

Голос Высоцкого эхом явно будит во мне брезгливость и невозможность, отрицание происходящего здесь, у нас, вокруг нас. Будит веру в невозможность происшествия, но… Но теперь уму моему становится понятным нахождение её левой руки под скатертью, понятно, но… Но голос певца утверждающе, повторяет и повторяет доказательно:

«Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много-много-много раз

Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз…»

Поднимаю взгляд мой.

Музыка и песня звучат ещё громче, оглушительно звучат, сенсационно вещают:

«Если вас целуют раз, вы, наверно, вскрикните

Эх раз, да ещё раз, а потом привыкнете Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много-много-много раз…»

Вопросительно угрожающим взглядом впиваюсь в сидящего напротив Светланы родственника-Алексея.

Глава 2. Эксплозия

В глазах того – Алексея – некая смесь растерянности и высокомерно-самодовольной кичливой ухмылки, которая спешит спрятаться за маску вежливого безразличия.

Он всё ещё по инерции продолжает нагло смотреть на меня. В бестыжих глазах его видны искорки, отблеск веселья и осмеяния, хохотня, хорохорство!

Он кичится своим верховенством! Верховенством в чём и где?!

Новый аккорд гитары: «Эх раз, да ещё раз…»

Чувствую как огромная волна моря эмоций смерчем, мощно разрушающим всё человеческое, накрывает меня, застилает видение моё, прогоняет стабильность разума моего. Накрывает и исчезает сразу – навсегда – весь ум-разум мой, а радостно-мажорное состояние сознания моего заменяется похоронной минорной мелодией. Логика располагает, а эмоции покой взрывают!

*

Песня нашей любви живёт, ликует и славит тебя всё время во мне…

Любовь – это Жизнь!

А здесь? Сейчас? Скрежет зубовный… Грохот падения дома,

Облако ослепляющей пыли – тут, под столом.

Молчу. Не иду. Сердце не бьётся… Другие-чужие мимо бегут. Как одиноко стало мне вдруг!

Не иду и всем прохожим, не желая ответа, кричу: «Что там случилось?!»

Один и второй: «Хоронят Любовь.»

То – не скрежет зубов, а марш похоронный?

То – не грохот падения дома, а ушёл человек?

То – не облако пыли, а чёрные птицы в стае летят?

– Любовь – и хоронят? – шепчу. – Как печально. Больно кому-то…

– То – любовь умерла, – подтверждают и, глаза отводя, добавляют: «Крепись…»

Не понимаю. Молча смотрю: «Крепись» – это мне?»

– Твоя Любовь умерла.

Рассекают меня и сердце моё пополам. Закрываю глаза: «Умерла?» Удар – и по сердцу! Остановилось оно…

*

«Не в силах совладать с аффектом от неожиданного опрокидывания с ног на голову всего, что было до момента сего… Эмоциями зверя-самца ощущаю безудержное наполнение всего тела моего кипящей, взрывоподобной энергией…

Энергия эта неимоверно мощно и сокрушительно бьёт, бьёт очень сильно, уничтожающе сильно бьёт по голове меня: остатки разума исчезают… Сердце замерло и, будто не бьётся совсем… В глазах помутилось, сверкнули снопом искры серебристые и меня уже нет…

Ощерив клыки вскидываются вверх пружинистым толчком задних лап все мои, прочно удерживаемые волей и состоянием сознания в железной клетке, вытолкнутые теперь на дикую удаль эмоции: дикие и непредсказуемые в силище своей, как голодные львы…

Эмоции смертельным рывком, будто разъярённые хищники заставляют в испуге сжаться и спрятаться чувства мои, топчут ум, пытаются разорвать на части сердце во мне…

Тело моё вскакивает! Тут же, сразу наваливается на стол, тянется через стол и опрокидывает часть длинного стола… Всё на полу: ложки, вилки, еда, тела и та мразь…

Хватаю этого нелюдя, кто сидел напротив Светы, за галстук и тяну на себя… Глаза видят только его… и нож, нож рядом с разбитой тарелкой его… Рука моя сама хватает этот ждущий исполнения наказания нож. Заслуженного наказания подлецу! Рука моя и нож резко бросаются к бывшему родственнику.»

Из-под опрокинутого стола выбираются те, кто не успел отскочить, кто-то остаётся под ним вместе со всеми и всем, что на столешнице…

«Всё смешалось: явь и неявь, люди и звери, деньги и честь, чёрная икра и темень ночи невежества, ложки-вилки, звери-люди, самки-самцы и плаха для казни преступника…

Глаза мужа Натальи – Алексея – наливаются кровью, зрачки тускнеют, лицо багровеет: затягиваемый мною всё сильнее и сильнее галстук перекрывает ему дыхание…

Я оказываюсь сверху над лежащим Алексеем-родственничком! Наматываю галстук того на свою левую руку и вижу как искажается физиономия предателя-подонка-лицемера. Много ладоней схватили и удерживают правую руку мою… Рядом, у головы того, у мрази валяется другой нож.

Отпускаю рукоятку первого жабокола, что у меня пытаются отнять. Отняли, освобождают руку мою и сразу хватаю этот лежащий тут режик-КИШКОДЁР, крепко сжимаю черенок, чуть отвожу руку свою для размаха… Вот, его – красная от моего удушения и от напряжения, сопротивления – его рожа… Удерживаю левой рукой за удавку грудки его и замахиваюсь. Отвожу правую назад с судорожно сжимаемыми моими пальцами-когтями, моими лапами зверя, ручку и лезвие ножа.

Глазами пожираю ненавистного лицемера, кто всегда клялся в чистоте дружбы мужской. Кто призывал Бога в свидетели о соблюдении им неписанных законов, утверждающих порядочность и благородство: что даже в мыслях нельзя иметь чужую жену…

Уничтожаю образ фальшивый того зятька, треплющего о присущей ему чести… Уничтожил уже в памяти и размахиваюсь, бью, втыкаю нож в горло его, чтобы…, но… Но – стоп – рука моя опять не может завершить необходимое, последнее движение. Нё может – запястье, локоть мои – держат цепко несколько мужских и женских ухватистых рук… Держат и я не могу завершить справедливое наказание… Надо вывернуть руку мою… Если не смогу, то зубами-клыками глотку его разорву…