Куда бежать? Том 1. Вера

Предполагаю, что Александр Александрович сейчас рядом с Вами и Вы могли бы с ним договориться, не дожидаясь конца этого месяца.

Очень надеюсь на Ваше понимание.

С искренними и добрыми чувствами к Вам, Ваш друг

Вершинин Алексей Петрович».

***

По мере чтения письма по лицу Марка Афанасьевича ничего нельзя было понять. Ни одной эмоции: ни радости, ни огорчения. Сплошное спокойствие. Прочитав письмо, он прошёлся глазами по тексту, потом ещё раз это повторил и высказался вслух:

? 

Десять процентов… Десять процентов… Да… Ах, Алексей Петрович, браво! Знает мои расходы. Откуда так детально знает?.. Он, как и прежде, оправдывает мои надежды… – Марк Афанасьевич повернулся чуть влево, наклонился и поднял небольшой саквояж, положил к себе на колени, достал из него три пачки плотно связанных рублей. Посмотрел на молчаливого, непонимающего происходящее князя и обратился к нему: – Шмидт отчитался о своей экскурсии по вашему дому, пока ещё вашему дому, и оценил всё внутреннее убранство и содержимое двора в тридцать тысяч рублей… Я дам вам эти тридцать тысяч рублей. Вот они. Они ваши… – он указал на деньги, находящиеся на столе между собеседниками, – но все предметы интерьера и двора остаются в доме ровно на том месте, где они годами находились и находятся сейчас.

Князь не принялся сразу отвечать. Теперь собеседники смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Марк Афанасьевич ждал ответа, на который рассчитывал, а князь всё искал слова поделикатнее.

– Марк Афанасьевич, ваш Шмидт хочет купить на грош пятаков!.. – князь эти слова произнёс с презрением. – Я составил полный перечень всего интерьера дома, и, по моим оценкам, это должно стоить дороже, чем оценил Шмидт…

– У вас есть опыт оценки имущества? – спросил хозяин трактира с недоумением.

– Марк Афанасьевич, о Шмидте не хочу говорить ничего плохого или хорошего, но его оценка стоимости мне ещё раз доказывает, что он не очень хороший человек. И, кстати, свой визит Шмидт закончил оскорблением в мой адрес, правда потом извинился, но это не изменит моего мнения о нём.

– Это его занятие – наживаться на чужом горе. Я подобный метод заработка никогда не приветствовал, но и не имею права его осуждать. Кто я такой, чтобы осуждать человека? Пока меня его деятельность не касается, это его личное дело, как он зарабатывает. Представьте себе, после вашего отказа он прибежал ко мне и за деньги предлагал мне свой отчёт. Скажу вам честно, я бы не стал с ним иметь отношения, но мне нужны знания, пусть и от такого человека, как Шмидт.

– Пятьдесят тысяч. И я забираю книги, портреты предков, весь транспорт и провизию, – назвал свои условия князь.

Марк Афанасьевич застыл от услышанного, задумался и ответил.

– Вынужден ответить отказом, Александр Александрович. Не представляю, что вы будете делать, если мы не договоримся.

– Марк Афанасьевич, договоримся… Мы обязательно договоримся… Смею предположить, что Алексей Петрович написал вам что-то важное для вас, если вы уже и деньги выложили на стол. Вы допускаете мысль, что, если я сейчас без денег и меня преследуют кредиторы, то, увидев эти пачки, тут же соглашусь. Но я вынужден настоять на своём, – князь повторил свои условия.

– Вы смелый человек, Александр Александрович. В вашей трудной ситуации мне диктуете условия? Это заслуживает уважения. Я, разумеется, поторопился, предлагая деньги, и вы тут же, по делу, отмечу, меня наказываете на двадцать тысяч.

– Марк Афанасьевич, я очень вас уважаю: во-первых, за то, что вы – человек, который мне в отцы годится. Правда, я вас за это очень уважаю. Во-вторых, я вас уважаю за то, что мне и многим моим сверстникам стоит равняться на вас и учиться у вас. Кто, как не вы, являетесь примером для меня и, очень надеюсь, для многих людей?..

Марк Афанасьевич не любил лесть, относился к ней очень критично и, когда ему льстили, реагировал раздражённо. В его жизни лести было много и разной, но в словах князя он её не чувствовал.

Князь говорил с позиции волевого человека, и Марк Афанасьевич в каждом его слове чувствовал уверенность.

– Скажу вам честно. Эту партию вы выиграли, но у меня нет осадка от проигрыша. Это для меня удивительно. Наверное, умом понимаю, что обрету больше от нашей кооперации… – Марк Афанасьевич вернул одну пачку к себе в саквояж и снова обратился к князю: – У вас есть долг перед тремя кредиторами. Общий долг тридцать тысяч. Теперь это моя забота. Вас они больше не будут беспокоить. Вот вам остаток: двадцать тысяч. Вам этого хватит Архипову закрыть проценты и наладить работу в имении. Согласны?

– Марк Афанасьевич, согласен.

– Вот и договорились. Забирайте свои деньги. Бумаги вам завтра подадут на подпись…

– Марк Афанасьевич, позвольте задать вопрос? – обратился князь, не трогая лежащие на столе деньги.

Марк Афанасьевич только кивнул в ответ.

– Почему суд? Почему вы подали в суд на отца? Вопрос, который решался в суде, можно было решить и без суда.

– Мой юный друг… Александр Александрович, вы явно не осведомлены о минувших событиях. Ваш отец поймал слона за хвост и мечтал его положить к себе в карман целиком. Сделать это ему было не по силам: карман вашего отца слишком маленький. Понимаете?

– Нет, – ответил сухо князь, истинно не понимая о чём речь.

– Ваш отец не выдержал конкуренцию. Конкуренция, как война…

– Война – это путь обмана. Вы хотите сказать, что отец этого не знал? Насколько я знаю, отец был противником всяких войн, – воспользовавшись паузой, князь хотел возразить, что воинственность не была присуща его отцу.

– Но вы же пошли по пути военного и явно не по своей воле?

Марк Афанасьевич подумал, что сейчас необходимо уйти от общения на темы суда, войны, дома и задел деликатную тему личностного становления князя. Для князя этот вопрос был крайне чувствителен ещё и потому, что он действительно не желал для себя карьеры военного и хотел другую, мирную службу. Он себя видел градостроителем или деятелем в области получения, распределения и использования электрической энергии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%82%D1%80%D0%BE%D1%8D%D0%BD%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%8F). Князь изучал любые знания по данной теме и ему казалось: за этим будущее и это нужно развивать. В Москве уже давно на набережной вблизи Кремля поставили электрические светильники. Князь ходил, смотрел и любовался ими, а до этого ходил в сад «Эрмитаж» и изумлялся новому чуду света, радовался и аплодировал, как и все другие, в момент, когда зажигались лампы. И вот новость: на Тверской и на Кузнецком мосту также обновили уличное освещение, и князю хотелось и на эти новые уличные фонари посмотреть.

– Да, это правда, – ответил он Марку Афанасьевичу.

После ожидаемого ответа между собеседниками воцарилась пауза. Князь не хотел дополнять ответ и раскрывать своих чувств к военной службе, его истинное отношение к гражданской службе, а Марк Афанасьевич взял паузу и размышлял о необходимости поставить точку в вопросе возникновения суда и не оставлять между ним и этим молодым человеком каких-либо незакрытых тем. Для себя Марк Афанасьевич решил, что не раскроет истинную причину суда и так называемой «войны» между ним и отцом гостя. Марк Афанасьевич очень не любил враньё, сам не врал и всячески это пресекал, но в этом случае он посчитал, что ложь во благо и немного исказил истину. А потом себя успокаивал тем, что просто не договорил правду.

– Войну сначала ваш отец проиграл в голове, когда решил положить в свой карман слона, и лишь затем в споре между нами. Я хочу, чтобы вы знали. Не я хотел судебной тяжбы. Это был ответ вашему отцу на отказ сотрудничать со мной по строительству подземной железной дороги. Ваш отец продвигал интересы компании, чужеродной для московской земли. Я несколько раз просил этого не делать и говорил, что готов простить долги, если он будет защищать интересы моих компаний, но он видел слона в глазах, он видел миллионы… И ещё хочу, чтобы вы знали. К смерти вашего отца я не имею никакого отношения.

– Марк Афанасьевич… У меня и мыслей не было на вас подумать, – удивлённо и немного растерянно ответил князь.

– Это я вам на будущее говорю… Александр Александрович, смиренно прошу меня понять, мне ваш дом не нужен. Мне нужен был союзник в московских делах. Ваш отец отказал, когда он мне был очень нужен, зато приходил всегда, когда я был нужен ему. И, смею вас заверить, я ему ни разу не отказал за двадцать лет знакомства.

Марк Афанасьевич сказал последние слова с грустью. Он искренне жалел о смерти Александра Григорьевича, наверное, ещё и потому, что очень хотел в его лице иметь до последних своих дней верного союзника. Дом действительно Марку Афанасьевичу был не нужен. Превратить его в ещё один доходный дом? И что с того? С его-то миллионами? Одним миллионом больше или меньше – его уже это не радовало так, как раньше, когда он заработал первый миллион лет двадцать назад, потом второй через два года, потом третий уже через год. Теперь он и не знает точно, сколько их у него, этих миллионов. Теперь у Марка Афанасьевича не было другого, более ценного, чем деньги: не было признания от его сыновей и внуков, не было семейной заботы и любви. То, чего он не дал сыновьям в их детстве, юности и подростковом периоде – не было у него в его старости, о чём он жалел каждую минуту. Внутренняя жалость к самому себе превратилась в душевное страдание, которое, словно червь, подъедало тело Марка Афанасьевича, и он с каждой секундой стремительно старел.

В редкие радостные моменты он вспоминал очень давние милые сердцу времена, когда он ещё служил приказчиком у вельможи, приносил с работы детям, которым было по нескольку лет, фрукт или конфету, чему дети очень радовались. Эти воспоминания о детских улыбках ему помогали удерживаться в работоспособном состоянии. Времена службы приказчиком прошли быстро, и Марку Афанасьевичу посчастливилось, как он позднее говорил, стать купцом. И с этого момента он для себя решил не тратиться, а все деньги вкладывать только в коммерцию. Перестал дарить детям вкусняшки, а супруге обновки. Если супруга всё понимала и ему во всём помогала, то у детей с каждым годом росло непонимание: почему это при больших доходах отца у них нет новых игрушек, нет карманных денег и нет своих лихачей, как у других сверстников. Строгое ограничение со стороны родителя длилось до окончания университета младшим сыном. От каждого сына Марк Афанасьевич услышал, что они хотят заниматься своими коммерческими делами. И как только сыновья получили деньги, сразу и съехали в Европу.

С каждым днём Марку Афанасьевичу было всё труднее и труднее справляться с душевными страданиями. Они опять усилились, когда Марк Афанасьевич получил очередное письмо от старшего сына с отказом вернуться в Россию и бок о бок трудиться с отцом. Это был третий отказ за год. Отказался вернуться в Россию и его младший сын, который, получив свой миллион от отца, сначала в Москве вёл какие-то дела, потом также переехал жить за границу. Правда, младший сын чаще приезжал в Москву и даже как-то раз внуков, которые по-русски почти не говорили, привёл к Марку Афанасьевичу.

Не знал Марк Афанасьевич, что делать в этой непростой ситуации. Ни с кем не поделишься этой болью и совета не у кого просить даже несмотря на то, что в Москве у него был единственный племянник. Племянника он хорошо устроил и обустроил. Всё размышлял, звать его в свои дела или не звать. Потом решил: пора уже его вводить в курс дела, но до этого всё никак не доходило. Принимал решение открыться племяннику, вызывал его к себе, но в момент каждой встречи с ним что-то его сдерживало. Что именно, он не знал и не понимал, но сделал для себя вывод: нет душевного контакта между ним и племянником». Он всячески пытался этот душевный контакт создать, но не выходило. Все разговоры с племянником сводились к деньгам, и это заводило в тупик Марка Афанасьевича.

Умеренный душевный контакт у Марка Афанасьевича был с Вершининым. К Алексею Петровичу он проникся душой. Но между ними было физическое расстояние и были предприятия, за которые каждый отвечал. Марк Афанасьевич приветствовал кредо жизни Алексея Петровича: жить по средствам. Ему это было близко по духу. За последние годы всё больше и больше он с Алексеем Петровичем кооперировался. Даже где-то уступал, успокаивая себя тем, что нужно дать дорогу молодым. Узнавая о его делах, он ими восхищался. Марк Афанасьевич даже несколько раз просил совета у Алексея Петровича и эти советы получал. Он всегда искал возможность дать Алексею Петровичу свои рекомендации, когда они были необходимы. Но одного он не мог обсудить с Алексеем Петровичем – свои душевные страдания.

Со дня знакомства с молодым князем Марк Афанасьевич стал его сравнивать с Алексеем Петровичем и находил сходство если не во всем, то во многом. Были моменты, когда Марку Афанасьевичу казалось, что мог бы он с молодым князем поделиться мыслями, страданиями, но каждый раз себя уговаривал, что нельзя давать слабину. Он ещё сильный. Выдержит. Вот и сейчас у Марка Афанасьевича возникали мысли дать волю рассуждениям, раскрыться молодому князю, и, может быть, прекратятся страдания, но, удерживая себя изо всех сил, он старался не показывать свою боль малознакомому человеку.

– Александр Александрович, вы до сих пор свои деньги не взяли. Хочу знать почему? – Марк Афанасьевич обратился к князю.

Князь взял деньги и положил их во внутренние карманы кителя.

– Вот это и славно. Я надеюсь на нашу с вами дружбу, мой юный друг.

– Марк Афанасьевич, имею такие же надежды на крепкую дружбу.

– Очень жаль, что даже чаю мы с вами не выпили, – продолжил грустно Марк Афанасьевич, показывая на чай на столе. – Наверное, и остыл уже, – он дёрнул за верёвку, и в кабинет тут же явился половой. Марк Афанасьевич любезно попросил подать горячий чай, который принесли через минуту. Половой осмелился сразу налить по стаканам и предложил мёд. Марк Афанасьевич отказался, а князь подсластил свой чай.

– Александр Александрович, прошу меня простить, – попивая чай, обратился Марк Афанасьевич, – что затрагиваю следующую тему, но я очень переживаю за здоровье вашей матери. Как она справляется с потерей супруга и дома?