Сероводород

– Не помните, как зовут начальника? – встрепенулся Геннадий. Они подходили к переулку, и Верный, словно подслушав их уговор, остановился, прядя ушами и принюхиваясь к скверному запаху.

– Как же не помнить? Помню. Он по весне мне подарки привозил и цветы, – она тихонечко засмеялась. – Всех старух в деревне, которым за восемьдесят, уважил к женскому дню. Мне, беззубой, прибор достался, сухари сушить. А цветы так и стоят в вазе.

– Искусственные что ли?

– Зачем, искусственные? Были живые, потом высохли. Жёлтенькие с белым, не помню, как называются, но аромат приятный, долго свежестью пахли.

– Почему вы всё время про деревню говорите, у вас же посёлок городского типа? – поинтересовался Генка и приостановился.

Снова зазвенел колокольчик бабушкиного смеха:

– Деревня и есть. Посёлком-то назвали, когда база образовалась, да два дома трёхэтажных для рабочих построили. Только от этого названия одни неприятности: пособие фельдшерице уменьшили и учителей обидели, мол, не положена за сельскую местность доплата. Чудно, деревня-то никуда не делась.

– Спасибо, баба Настя. Может мы вас дальше проводим?

– Нет, сынок! Тут дорога прямая, – возразила она и направилась к дому. – Приходи днями, я тебя затирухой накормлю.

Он проводил её взглядом и, спохватившись, крикнул вслед:

– Вы не сказали, как начальника базы зовут?

– Витька Мордасов, – послышалось издали. А потом ещё что-то неразборчиво, но Генка не расслышал, поспешив за псом вернуться назад.

Ветер стих, вязкая тишина приближающейся ночи изредка прерывалась дальним лаем собак и гулом мотора на противоположной окраине села, словно какой-то неутомимый и невидимый глазу акын исполнял свою заунывную песню.

Верный проводил гостя до крыльца и юркнул в отведённое псу под ночлег место.

– Игнат Степанович! Мы пришли, – крикнул Генка в приоткрытую дверь, но никто не отозвался. Он прошёл к дивану и присел, оглядывая комнату. Вместо портретов родных и близких стену украшали фотографии лесных пейзажей, на некоторых из них можно было увидеть скрытных и пугливых обитателей здешних мест: чёрные бусинки глаз белки, едва различимые в густой хвое, косуля, застывшая в прыжке через песочный вал, зайчонок у красной шляпы огромного мухомора.

– Проводили Настасью? – раздалось сзади через некоторое время. Хозяин с охапкой поленьев обивал на крыльце ноги от налипшей слякоти. – Заходи, будь смелее. Мы теперь вдвоём с тобой хозяйничать будем. Сейчас грубку растопим, чтобы нам ночью не замёрзнуть и почаёвничаем. Если голодный, то я тебе щей вчерашних разогрею.

Он вывалил на предтопочный лист мелко наколотые дрова, отряхнул щепу и опилки с рукава тёплого, ручной вязки, свитера и склонился перед маленькой печью.

– Спасибо, я у Анастасии Ивановны поел. А от чая не откажусь, – Генка поискал глазами свой саквояж и, обнаружив его в переднем углу, раскрыл, извлекая подаренную редактором банку с экзотическим чаем и две пачки овсяного печенья. Потом, секунду подумав, сунул одну из них назад в сумку: «Это бабе Насте».

В печи на колоснике занялись поленья, загудело пламя, стреляя в приоткрытую дверцу яркими искрами, запахло берёзовыми углями.

– Тут такое дело, Игнат Степанович, – извиняясь, потёр лоб Геннадий, – я в магазин не успел зайти. Завтра утром закуплю необходимые продукты. Вы мне только подскажите, что надо.

– Тю, – улыбнулся старик. – Я уже и забыл, когда последний раз в магазин ходил. Неделю поживёшь на моих харчах. А уж если затоскуешь по привычным, то сам определишь, чего тебе требуется.

– Хорошо, вы мне сразу скажите, что я вам буду должен за проживание и стол, – Генка раскрыл портмоне, готовясь рассчитаться с хозяином.

Тот поднялся с колен, подошёл к столу, посмотрел на постояльца:

– Перестаёшь ты мне нравиться.

Генка растерянно опустил руки.

– Шучу, – Игнат Степанович свёл брови к переносице. – Для меня гости Настасьи – святые люди. Где ты видел, чтобы с ангелов деньги собирали?

– Да какой я ангел, – смутился москвич.

– Не ангел, – тут же согласился старик и пояснил, – Настасья святой человек. Она людей насквозь видит. Не знаю, как это удаётся. Уж если ей пришло в голову тебя приветить, значит ко двору молодец, без червоточины. Верю я ей больше, чем себе. И потом, у меня же не гостиница. Хороший человек за тебя попросил, потому и пустил. Закончим на этом?

– Закончим, – Генка продолжал испытывать неловкость.

– А чтобы не вержилось, что живёшь у меня на дармовщину, определю тебе трудовую повинность. Согласен?

– Конечно, – радостно закивал гость, – и дров нарублю, и воды принесу.

Игнат Степанович захохотал, вытирая ладонью выступившие на глаза слёзы:

– Ну ты даёшь. Здесь дров наготовлено на две мои жизни. А вода – в доме. Лет десять назад пробурил скважину. Ты, наверное, думаешь, что раз мы в селе живём, то за водой с коромыслом ходим?

Он снова хотел рассмеяться, но передумал:

– Эту неделю на тебе Верный. Накормить, напоить. Я порой на полдня в лес ухожу. Пусть он с тобой побудет. Да и собаке к тебе стоит привыкнуть.

– И всё?

– Нет, не всё. Ты же по делам, наверняка, приехал. Что же я грузить занятого человека стану? Но просьбу одну мою необременительною чуть позже озвучу. Договорились? Имей ввиду, договор дороже денег.

– Конечно, – согласился Генка, – только, всё равно, неравный у нас договор.

– Эх, мил человек, не спеши раньше времени выводы делать, может мне у тебя ещё придётся в должниках ходить. Всё, к этому вопросу больше не возвращаемся. И вот ещё что, в моём доме нет секретов, так что чувствуй себя вольготно, что потребуется – находи и бери, не обременяй меня лишними разрешениями и прочей бабской чепухой.

Геннадий согласно кивнул. Если бы он только знал, приняв на веру последние слова Игната Степановича, может быть всё обернулось бы совсем иначе. Если бы он только знал …

Глава вторая. База.

Виктор с утра заявился на работу не в духе. «Чёрт её знает, что ей нужно? Как сыр в масле катается, в деньгах ограничений не знает, а всё одно, живёт, как в займы даёт. «Мазду» на день рождения подарил. Огонь, а не машина. И цвет такой же броский, «Красная душа» называется. Может врезать ей как следует?»

– Витёк, новости есть, – вывел его из раздумий начальник службы охраны, распахнувший широко дверь и застывший на пороге.

Виктор побагровел, поманил Захара пальцем и, дождавшись, когда тот прикроет дверь, свистящим шёпотом произнёс:

– Ты где здесь Витька увидел, клоун? Мы с тобою где находимся? В баре? Может быть в сауне? Нет, если захотел сменить должность и заступить на проходную, то, всегда-пожалуйста. Или «вьюноша» захотел на вольные хлеба? И это можем устроить. Ещё одна такая выходка, напишешь заявление и адью.

Помощник захлопал белёсыми ресницами и постарался изобразить на лице испуг. Судя по всему, получилось это у него как всегда талантливо и убедительно. «Лицедей, хренов», – удовлетворённо подумал начальник базы. Они оба знали, что Захар давно уже не боится своего шефа. Скорее, наоборот. Сумма знаний о своём руководителе и старом приятеле была столь велика, что даже малая её часть, преданная огласке, могла свергнуть его с начальственного трона. И не просто отправить в тартарары вместе со всем своим барахлом, связями и прочими «результатами непосильного труда», но и обеспечить долгосрочную командировку в самые отдалённые места. Каждый из них играл свою роль, но порой Виктор забывался, что называется «выходил из образа» и Захару, как терпеливому режиссёру, приходилось возвращать взбунтовавшуюся марионетку в успешную пьесу с неизвестным финалом.

– Ладно, выкладывай свои новости, – Виктор крутанулся в кресле и, нажав кнопку внутренней связи, попросил секретаршу сварить кофе.

– Журналист из Москвы приехал, – Захар заговорщицки склонился над столом. Выцветшие глаза смотрели вопросительно из-под покрытых коростой краёв век.

– И что? Про базу писать собрался? Свяжись с нашими на Кузнецком мосту. Нет, лучше я сам.

– Гутарят, что про Арсения хочет писать, – помощник ухмыльнулся.