Школа

Микки пораженно округлил и без того круглые глаза, хотел что-то спросить, но тут из блока раздался отчаянный вопль, и дверь неожиданно распахнулась.

На пороге стоял бледнолицый малый в красных мятых трусах до колен и не менее мятой майке навыпуск.

– А-а-а, мать вашу, опять гости! – выкрикнул бледнолицый высоким ломким голосом с сильным акцентом.– Арсен, я не виноват, эти проклятые наркоманы я не знаю где, но вечером точно будет праздник с много водка и анаша. Моя голова будет взрываться, как бомба, потому что в эта страна люди пьют водка вместо вода, можно идти с ума очень легко, бедный Гонзо. Чего стоите, как дурак, заходите, мать вашу.

Бледнолицый повернулся и пошлепал в раскрытую дверь своей комнаты. Арсен тоскливо взглянул на соседнюю – запертую – и последовал за ним, слыша, как хихикает Микки за его спиной.

В комнате Гонзо был страшный бардак: на полу, на сдвинутой диванной крышке, старом продавленном кресле цвета свежеободранной туши, на письменном столе и стульях – всюду в беспорядке валялись скомканные вещи, грязная посуда и переполненные пепельницы. Под окном стояли два распотрошенные чемодана и один вывернутый рюкзак «Ермак».

Арсен равнодушным взглядом окинул комнату, не нашел ничего нового или интересного и, не вынимая рук из карманов, плюхнулся тощим задом на диванную крышку, так что разведенные коленки оказались на уровне его ушей. Микки уселся рядом с точно так же неудобно задранными коленками и с доброжелательной улыбкой стал наблюдать, как сердитый Гонзо роется там и тут в поисках ЧЕГО-ТО.

– Гонзо, какие у тебя красивые эти трусы и майка, – восхитился он, чтобы с чего-то начать.– Очень красиво, правда, ты всегда так независимо одеваешься.

Гонзо яростно пнул ногой растерзанный рюкзак и бросился на письменный стол.

– Мать вашу, ночью спрятал «Беломор» целая пачка и улетел. Где прятал? Точно знал, но забыл.

Он с грохотом вывалил на пол все четыре выдвижных ящика стола, добавив к общему бардаку кучу разлетевшихся рукописей на испанском и русском, потоки карандашей и ручек, водопады фотографий, скрепок, ароматизированных салфеток, пустых зажигалок и порнографических карт.

Микки, поощрительно улыбаясь творимому беспределу, подхватил двумя пальцами одну из карт с непристойной девкой, повертел перед носом, вздохнул, подбираясь к волнующей его теме женского свинства, неблагодарности, гнусности.

– Гонзо, приколись, я поссорился с мой Ад. Этот раз – навсегда. Завтра лечу в Дели – один, Гонзо.

Гонзо, невнятно ругаясь на испанском, застрял на собственной рукописи, недовольно перечитывая один и тот же абзац.

– Ах, эти трусы и майка, – с опозданием ответил он Микки, в сильнейшем раздражении откидывая листы в сторону.– Это не мой, это вещь Кико. Ужасно, Мик, весь мой вещь оказался очень грязный и последний рубашка и джинс эта ночь заблевал, так стыдно.

«Не хочет говорить про мой Ад и я», – обиделся Микки, хмурясь.

Арсен неподвижно смотрел на белую стену напротив. На какое-то мгновенье наступила совершенная тишина. Гонзо в задумчивости огляделся.

– Что-то ты говорил про Ад?

Микки несказанно оживился, заблестел глазами и, подавшись вперед, ярко и сочно передал всю сценку в лифте.

– Это уже не увлекательно, Мик, – ответствовал Гонзо, неподвижно уставясь на старомодный шкаф, приобретенный год назад в комиссионке за Яузой (с грузчиками потом была пьянка).– Вы второй год бьетесь, это все знают. Ты бьешь Ад, Ад бьет ты, вам хорошо. Садомазохизм, гармония – завтра полетите вместе, мать вашу

Микки надулся, мысленно порешив никогда больше не откровенничать с Гонзо и, возможно, даже не курить с ним анашу.

– Ты не понял, Гонзо, этот раз – труба…

Фраза повисла в воздухе. Гонзо со стулом в руках подобрался к шкафу, стоптанными кедами осторожно ступил на неустойчивую поверхность и в пыли расщелины между коробками с пленкой обнаружил искомые папиросы.

Мгновенно атмосфера в комнате разрядилась – Гонзо издал радостный крик и, счастливо возвышаясь надо всеми, кинул папиросы в ловкие руки Микки.

– Oye, coie! Я точно знал. Забей, мать вашу, вон там кайф, в кружка, – и, спрыгнув с качнувшегося стула, Гонзо указал на большую пивную кружку, невинно стоявшую на полу у дивана.

«Ах, гадость какая, наркомания», – с отвращением подумал Арсен, глядя, как длинные пальцы Микки быстро и красиво потрошат беломорину, мнут на влажной ладони зеленоватый порошок, как откровенно предвкушает порочное удовольствие Гонзо, вальяжно развалившийся в дохлом кресле поверх каких-то желтых тряпок. Арсен презрительно выдвинул челюсть, скрипнул зубами и уже строго порешил уйти, но вместо того неожиданно для самого себя быстро спросил:

– Гонзо, а водка еще осталась?

– Осталась, – равнодушно кивнул Гонзо, водружая на тонкую переносицу прямого носа круглые очки с зелеными стеклами. – Возьми вон там, в холодильник.

Сразу как будто стало легче дышать. Лицемерно-тяжело вздохнув, Арсен поднялся, подошел к холодильнику, расписанному райским кущами, открыл дверцу и, обмазавшись краской, тихо выругался.

– Рисовали до утро я и Лейла, – умиротворенно улыбаясь, пояснил Гонзо, сквозь зеленые стекла наблюдая, как бережно вынимает Арсен из холодильника тоненькую чистенькую бутылочку.– Приколись, Мик, ночь приехали из жопа география Кико и Лейла, заставили всех пить водка и курить анаша, а потом Кико и он, – Гонзо с тонкой усмешкой ткнул пальцем во вспыхнувшего Арсена,– пошли мерить стена в общежитие, а Лейла принесла краска, кисти и вот эта трусы и майка, потому что я уже испортил свой джинс и рубашка тоже. И мы стали рисовать на холодильник – ты видишь, очень красиво, только краска почему-то не хочет сохнуть.

Микки, улыбаясь, ловко и нежно забил здоровенный косяк, с любовью огладил наслюнявленным пальцем и воспитанно протянул для первой затяжки хозяину.

– О, нет, Мик, ты взорви этот, мать вашу, косяк,– любезно отводя жестом косяк, произнес Гонзо.

– Кто-нибудь будет водку? – спросил Арсен, возвращаясь из ванной со свежеополоснутыми стаканами.

– Спасибо, я пока не хочу, – медоточиво отказался Микки, со смаком поднося к косяку Гонзовскую зажигалку. Гонзо сморщился и обеими руками сделал отрицательный жест.

Арсен зубами сорвал водочную крышечку и твердой рукой налил себе классические сто грамм в граненый стакан. Густой травяной дымок уже сладко расползался по комнате, выплывая в распахнутое окно, за которым то шелестел, то пропадал тихий дождь.

– Ну, что ж, – мрачно произнес Арсен и махом опрокинул стакан.

– Как эти русские так сразу пьют стакан, – восхищенно заметил Микки, передавая косяк Гонзо.

– Русские молодцы, – неторопливо затягиваясь, кивнул Гонзо и откинулся на спинку кресла, зелеными очками уставясь в неровный потолок,– только Арсен не русский. Советский, конечно, но не русский. Кто ты, Арсен?

– Казах,– закуривая, отозвался Арсен, криво усмехаясь.– Отец казах, а мать русская.

– Вот видишь, Гонзо, мама у него русская, – заметил Микки, удовлетворенно раскидывая руки по спинке дивана.

Арсен посмотрел на закрытую входную дверь, на дождик за окном, подсвеченный солнцем, постепенно принимающим розоватый оттенок; налил себе еще один стакан и, нахмурившись, оглядел собрание.

– Никто не будет? Ладно.

– Выпей за независимость Казахстан, мать вашу,– предложил безмятежный Гонзо.– Я уверен, Советский Союз скоро будет – пуф-ф-ф! – и он всем телом изобразил процесс распада.

– Я не хочу, чтобы Союз распался, – опрокинув стакан, запальчиво воскликнул Арсен.– У меня все друзья в России – Глум, Моррисон, Толик…

– Не говори мне про Толик! – немедленно дернувшись, закричал Гонзо, осыпаясь анашинным пеплом. – Этот hijo de puta испортил мой курсовой, а теперь убегает с Мосфильм! Я должен переснять целый часть, мастер ругался очень, если фильм не готов в сентябрь, Гонзо летит к мама в Колумбия! Я мог ехать отдыхать где-то, но сижу в Москва как дурак, а Толик дает вместо себя какой-то Чешир…

– Но разве Толик, – неуверенно заступился Арсен, – пленочный брак…

– Никакой пленочный брак! – как ненормальный заорал Гонзо. – Мы вместе курили кайф, но не я оператор, чтобы делать резкость – целый часть не в фокус, мать вашу.

– Обломись, Гонзо, – бальзамом на раны полился умиротворяющий голос Микки,– Не нужно плакать, нервничать. Чешир хороший оператор, он сделает твой фильм в фокус, все будет просто ПРЕ-КРАС-НО! Приколись, какая трава улетная, – и он снова неслабо дунул, отчего глаза его еще больше покраснели.

Гонзо замолчал, нервно завладел влажным окурком и, подкрутив остатки анаши в аккуратную «пяточку», несколькими энергичными затяжками ее добил.

– Кайф – труба, – констатировал Микки, удобно устраиваясь на диване, осторожно вытягивая ноги по полу так, чтобы не задеть Арсена, одиноко засевшего на другом конце с водкой и стаканом в руках. – А теперь, Гонзо, расскажи мне про Кико и Лейлу, я так давно их не видел. То есть, я хочу сказать, мне не понятно, для чего Кико и Арсен меряли стены в общежитие.

Арсен, еще более помрачнев, залпом опрокинул свой стакан и дергающимися руками полез в карман джинсов за сигаретой.