Школа

– Обломись, эту сумку мы с Ад дотащим, когда тут натусуемся, иначе Гонзо и кто там сейчас у него пасется, сметут все еще до вечера. Праздник так праздник, черт возьми!

Кико не стал спорить. Пожав плечами и кивнув Аде на прощанье, он еще раз повторил приглашение на праздник и с достоинством вышел из буфета.

Строго проследив за его уходом, Лейла нагнулась к сумке и извлекла из нее плитку пористого шоколада в шуршащей фольге.

– Кайфно идет под кофе, хотя мне сейчас и нужно во всем этом ограничиваться. Ад, возьми еще по двойному.

Дождик за балконной дверью зашелестел быстрее, примешивая к острому запаху растворимого кофе удивительный озон, всегда дающий необъяснимое предчувствие чуда. Лейла потянулась, по-кошачьи зевнула, прищурилась. Вдруг выглянуло солнце, и шелест дождя растаял в гудках и звонках улицы. Лейла облокотилась обеими руками о стол, улыбаясь, наблюдая глазами-вишнями, как Ада откусывает шоколад белыми крепкими зубами.

– Ад, зайка, рассказывай скорее, что там у вас с Микки – мне так интересно. Неужели все только из-за одной спички?..

Не пришлось ни стучать, ни ковыряться в замке ключом, выданным комендантом общежития: дверь блока была распахнута настежь, так же, как и одна из внутренних (комната налево), поэтому первое, что он увидел, было небо – мягко шелестевшее солнечным дождем небо в открытом окне.

Берто поудобнее ухватился за ручки своих объемистых чемоданов, втащил их в прихожую, привалив к запертой двери. В распахнутой комнате никого не было, только зеленый пушистый ковер на полу, широкий разложенный диван у одной стены, письменный стол – у другой. На лужайке ковра между диваном и столом, как цветочки, пестрели маленькие яркие подушки да пепельницы с окурками. На письменном столе работал телевизор с выключенным звуком – бегло взглянув на экран, Берто сразу признал первые кадры «Репетиции оркестра» Феллини: музыканты собираются, настраивая инструменты и представляя самих себя.

Берто шмыгнул носом и, потоптавшись на месте, решился-таки вставить ключ и открыть свою – с этого дня – комнату.

Здесь было пусто и душно, так что первым делом он кинулся открывать окно – большое, пыльное, в капельках дождя окно, с грохотом открывшееся, впустившее запах дождя, мокрой зелени и земли. Внизу была футбольная коробка с фонарем по боку, узкая огибающая полоска дороги, огражденная лепниной забора пышная зелень огромных деревьев с белыми корпусами больничного городка, а дальше – извилистая, как змейка, Яуза с акведуком, перекинутым через нее, с зеленым полем, с чистым цветным рисунком окраинной Москвы в перспективе: выныривающие из островков зелени белые верхушки многоэтажек, убегающее черте куда шоссе, сверкнувшее золото креста крошечной церквушки вдалеке…

Берто, улыбаясь, повернулся от окна в комнату, тут же густым баритоном потрясенно выдохнул эквивалент русскому «елки-палки» и подтянулся на руках, усевшись в окне – спиной к небу.

В этой полупустой комнате с голыми стенами, кое-где разбавленными голубовато-желтыми ляпухами («Это нарисовано как идет снег», – позже объяснит Хорхе), кроме единственной драной диванной крышки на полу и шаткого стула рядом – в углу, прямо напротив сидящего в окне и глазам своим не верящего Берто, сверкала и блистала настоящая ударная установка.

«От радости в зобу дыханье сперло», – припомнилось кстати в муках вызубренное на подфаке университета, и впервые ясный смысл русской абракадабры нарисовался в возбужденном радостью сознании. Не успев словесно выразить все свои впечатления, Берто сжал коричневые кулаки и сказал вслух только: «Fantastica!». В этот же момент в дверях появился и замер с выражением ужаса на лице невысокий щуплый парень с красной банкой в руках.

Ровно три секунды Берто в окне и парень на пороге молча смотрели друг на друга. Затем парень, прижимая банку к груди, выкрикнул что-то нечленораздельное и кинулся вперед, словно бы собираясь выбросить Берто вон из окна.

Берто поспешно спрыгнул на пол.

– Quien eras tu? – спросил парень, внимательно разглядывая Берто и, видимо, успокаиваясь.

– Берто, с Кубы, меня сюда поселили, я поступил на мультипликацию, – с облегчением ответил Берто по-испански, протягивая руку для пожатия.

Рука была горячо сдавлена влажной ладонью незнакомца с банкой.

– А я Хорхе, оператор, из Мексики. Вообще-то на этом этаже живут художники, но я… Парень, как ты меня напугал, когда я зашел и увидел, что комната открыта и кто-то сидит в окне!

Берто, вежливо посмеиваясь, кивал курчавой головой, не решаясь сразу заговорить об ударных. Окончательно успокоившись и даже повеселев, новый знакомец жестом пригласил следовать за собой.

В прихожке, в уютно обустроенном под кухню закутке, Хорхе нажал на какую-то кнопку, и неоновые лампы ровно осветили длинный, крытый клеенкой стол вдоль стены, увешанной сковородками, ковшиками и прочей кухонной утварью. Хорхе поставил на стол свою банку, включил красный огонек электроплитки в углу и, усадив Берто на скрипучий стул, принялся хлопотать: бегать в ванную за водой, ополаскивать грязные стаканы и при этом непрерывно стрекотать на приятном слуху родном испанском.

– Здесь, в твоей комнате, жил один парень, испанец – мой друг и друг многих, Педро. Это он нарисовал на стенах падающий снег, ты видел?

Красная банка была раскрыта и обнаружила в себе аромат свежемолотого кофе. Хорхе, ухнув, стащил с себя взмокшую футболку и вытер ею влажный волосатый торс.

– Месяц назад, в июне, Педро выпрыгнул из окна. Да-да, можешь теперь представить, что я почувствовал: ушел, и комната была, как всегда, заперта, пришел – дверь настежь, и кто-то сидит в распахнутом окне! Я подумал, дух самого Педро вернулся, чтобы меня напугать. Ты знаешь, Педро любил устраивать розыгрыши.

Хорхе вздохнул, поставил на раскалившуюся спираль плитки кофейную джезву.

– Жить не могу без кофе, без настоящего. А в этой стране люди гоняются за растворимым в ярких баночках. Чего им тут не хватает, так это ярких банок, если ты меня понимаешь, парень…

Тонкие мускулистые ноги Берто – в джинсах, обрезанных по колено – отдыхали, блаженно вытянутые. Сославшись на больную печень, он отказался от предложенной сигареты и заранее – от кофе. Хорхе только пожал плечами, закурив ароматную «Клеопатру» с голубым фильтром.

– Когда ты пришел, я как раз ходил молоть кофе к одному парню – Гонзо из Колумбии. Он был самым лучшим другом Педро. До сих пор не может придти в себя, много пьет и всякое такое. Гонзо считает, что Педро кто-то специально толкнул в окно, но я думаю, это самоубийство. Педро был такой сумасшедший парень, ты не представляешь.

Специально для Берто из низенького холодильника «Саратов» Хорхе вытащил пакет молока и батон. Жадно кусая прохладный мягкий хлеб, запивая молоком, Берто мимо ушей пропускал безостановочный треп нового соседа, перешедшего на Россию в общем, на русских женщин – совсем, кстати, не бреющих ноги, абсолютно.

– Послушай, Хорхе, – вклинился он в первую же возникшую паузу, пока Хорхе набирал в легкие воздух, прежде чем перейти к рассказу о девушках с экономического факультета, – чья это там ударная установка, в комнате, э?..

Хорхе трагически взмахнул рукой.

– Это была штука Педро. Он здорово стучал, хотя девушкам внизу это не очень нравилось. Знаешь, он любил встречать рассвет и играть что-нибудь такое из «Пинк Флойд».

Берто в волнении отставил в сторону молочный стакан.

– Я тоже немного умею – дома на Кубе я играл в одной группе, мы пели свои песни, выступали на праздниках. А чья это установка сейчас?

– Она твоя, парень, если ты не против, – не отрывая напряженного взгляда от поднимающейся корки кофе в джезве на плитке, равнодушно отозвался Хорхе. – Во всяком случае, с тех пор как Педро нет, никто на нее не претендовал.

Сердце радостно заколотилось и, мгновенно напрягшись, ноги уже изготовились бежать в комнату, к барабанам и тарелкам, но Берто приказал себе продолжить дружеское знакомство, оставив барабаны на потом.

– Тебе придется попотеть, прежде чем твоя комната примет нормальный вид, – кивком головы приглашая следовать за собой, посочувствовал Хорхе, торопливо внося в комнату аромат кофе и сигареты, смешивая его с ароматом дождя из открытого окна. – Садись, где хочешь, но лучше на ковер – тогда можно будет представить, что мы в лесу на пикнике.

Хорхе поставил джезву на деревянную подставку и включил магнитофон, отправившись ополаскивать пепельницу.

Полулежа на зелени ковра, удобно пристроив под локоть ярко-желтую подушку, Берто, паря и улыбаясь, совершенно блаженно, бессмысленно слушал флойдовскую музыку – «Dogs of war» – песню о войне, о ненависти, с которой совсем не сочеталось ни его настроение, ни оживленные физиономии на немом телеэкране.

– Хорошо, я буду кофе, наливай, – беспрерывно улыбаясь, сказал он, когда вернулся Хорхе с мокрой сияющей пепельницей.

– Смотри, я не хочу, чтобы у тебя потом были проблемы, печень – это так неприятно, у моей тетушки из Панамы больная печень, – заметил Хорхе, по-турецки усаживаясь напротив Берто, аккуратно расставляя стаканы.

Берто беспечно махнул рукой, готовый рассмеяться просто так, не из-за чего.

– Подожди, не наливай! – вдруг не выдерживая, делая останавливающий жест ладонью, вскакивая. – Подожди, я только пойду, стукну пару раз и тогда – кофе, идет?..

Хорхе рассмеялся, согласно кивая.

Какие мысли теснились в голове и лезли вон, выливаясь в легком дрожании палочек, сжатых во влажных ладонях, когда, глядя на голубой квадрат окна, зеленоглазый мулат – тонкий и чуткий, как натянутая тетива лука, готовая взорваться полетом стрелы, несущей смерть или весть, – замер на кожаном сидении среди россыпи разнокалиберных барабанов и золота тарелок? Вот он дрогнул, нащупывая ритм, уже рождающийся в груди, в венах, в сердце, в этой новой комнате, новой жизни. Негромкий, четко различимый ритм бегущего под откос поезда, набегающей сильной волны, прозрачной зеленью обрушивающейся на берег, стремительно уносящей худого курчавого пацана с пляжей Барадеро в неизвестность зим, чужих лиц, языка, правил игры, в отчужденность лета, пахнущего пылью, раскаленным асфальтом, кожей такси.

Та-тата, та-тата, тата…

Короткие письма домой: трудности языка – учиться интересно – экзамены – мультипликация – «Мама, первый мультик будет посвящен тебе»…

Прилив и отлив, настигающая волна – прозрачный малахит – бегущий под откос поезд: вперед, вперед, что-то-будет-что-то-будет-что-то…

Хорхе со стаканом кофе в руке зашел в белую комнату, где по стенам шел, падал, замирая, желто-голубой московский снег, а за голубым окном капал теплый дождь.

– Слушай, а у тебя получается, – сказал он, плечом приваливаясь к дверному косяку, отпивая кофе, обжигаясь. – Педро сказал бы: «В кайф!»