Спящий ангел

Никого.

Площадка-корабль. Прозрачные рукава винтовых горок. Качели. Песочница.

И тут её осенило. От странной мысли стало страшно и холодно. Испарина прошибла девушку. Но вслух она сказала только одно слово:

– Да.

Время замерло. Растянулось.

Последнее, что слышит Ева в залитом свете пространстве, – тревожный и отдалённый гул колоколов.

Яркий свет заполняет детскую площадку. Еве кажется, что она взрывается от переполняющего слепящего света. Её обжигает холодом изнутри.

Скорая приедет только через час.

Стёпа узнает её.

– Ева, – скажет он без удивления. И примется за оказание первой помощи.

– Ух ты! Снова эта! Ну девка-то бедовая, – запоёт фельдшер удивлённо, как свидетель страшного чуда. Как ребёнок, увидевшей фокус с птичкой в схлопывающейся клетке, которая вылетает из рукава.

Стёпа посмотрит жёстче. Холоднее, как человек, ищущий у того же фокусника место, где тот припрячет мёртвую птаху в то время, как все смотрят на её живого двойника.

ГЛАВА 10 | НЕКТАР И БАБОЧКА

Как белый лист чиста, разверзнуты уста

Внимай же и вкуси, о, несвятая дама

Священных смузи, amen.

Шнур Ленинград i_$uss

– Ты важна. Ты можешь изменить рождающийся мир. Я покажу тебе. Давно хочу тебя познакомить. Не всё же деньги и мужики, – крутились в голове Элли слова Марго.

Подруга вела её переулками. Золотые цепочки побрякивали на Элли из-за быстрого шага. И новая модель босоножек на пухлой платформе клацкала узкими арками серебристых подков по асфальту. И, когда Марго стала спускаться по старым, местами отбитым ступеням в подвал многоквартирного кирпичного дома, Элли слегка помедлила, давая себе возможность разглядеть здание. Грязь сажей впиталась в кирпичи. Небольшой кованый козырёк над ступенями немного покосился и местами поржавел.

Ступени. Дверь. Стены, окрашенные водоэмульсионкой, с разводами от неумелых кистей.

У привыкшей к показной роскоши, виллам, яхтам и дизайнерским квартирам девушки подобная картина могла вызвать отвращение.

– В какой клоповник ты меня привела?! – могла бы возмутиться Элли.

В конце концов, она столько работала не ради того, чтобы тратить минуты своей жизни на нищебродство.

Но Элли – открытая душа. И преображённый подвал навеял ей приятное ощущение забытого детства. Когда строишь домики на дереве, собираешься с чипсами в парковой беседке и пережидаешь с друзьями дождь на обшарпанной автобусной остановке.

Нет, старый ремонт её не смущал. Скорее, вызывал любопытство. А ещё происходящее казалось Элли ироничным. Она представляла, как нелепо смотрится в своих брендовых шмотках, с дизайнерским кожаным клатчем, в колготках телесного цвета в мелкую сетку, в мини-шортах и топе с глубоким дразнящим декольте, в украшениях, купленных на аукционе уникальных ювелирных изделий в Берлине, в короткой синей шубе-накидке из искусственного меха с длинными серебряными пёрышками.

Элли, привыкшая к роскоши шёлкового постельного белья и матовости стен дорогих отелей.

Элли с затонированной химическим загаром кожей, пухлыми от природы губами и подправленным ботоксом лицом в местах, где могут заложиться мимические морщины.

Элли запомнила три волны, с которыми она сталкивалась. Марго представляла её новой группе людей. Три волны лиц. Одни и те же выражения у разных людей. Коридор. Новая дверь. И опять. Как по команде. Волна отторжения и хмурые брови сменялись волной удивления. А потом обитатели подвала как будто расшифровывали смутный сигнал, сплетённый из собственных чувств. И вместо того, чтобы изжить раздражающий элемент – выгнать чужака, начинали её спасать, впитывать в себя, как будто приращивая к телу из десятков людей нового человека.

Элли подумала, что в чужаке вместо угрозы они слышат крик о помощи. Пытаются откопать в куче навоза золото вместе того, чтобы вынести её за дверь.

Некрасивая Элли, с узкими бёдрами, широковатыми плечами и напрочь отсутствующей талией, знала, что запомнилась авангардцам как грациозная соблазнительница. Мягкие движения, как будто Элли не шла, а плыла, танцуя в потоках.

Элли долго водили экскурсией по пошивочному классу, показывали книги и самодельную одежду.

Мечи и доспехи на стенах и манекенах, залы для рукоделия, костюмы под старину. Герб в зале – разрушающаяся башня. Элли подумала, что так мог бы выглядеть портрет души раненого и потерянного человека. Его крепость разваливается, а сам он летит вниз, но не замечает этого – тушит горящую ногу прямо в полете. Нужно решать проблемы по мере поступления: вначале – нога в огне, затем – падение. Элли перевела взгляд с герба на свою подругу Марго.

Шикарная Марго, так ловко управляющаяся со страусиными перьями и дизайнерским макияжем, казалась другим человеком. Без ярко выделенных глаз женственность опадала, и оставалась жесткая структурность скул, прямота линии лба и носа.

Тут Марго звали Ритой. И Рита отдавала приказы.

– Расскажи ей, – приказала Рита неприглядному парню. Тот сидел на сколоченном из палетов диване и крутил в руках короткий клинок.

Тот замялся. Поджал губы, заговорил негромко, как будто стараясь сказать так, чтобы Рита услышала, а Элли – нет. Смешной.

Элли уже раздевала его глазами. Представляла, на какие ласки он бы откликнулся, будь клиентом. Нет, таких нельзя пугать жесткостью, никаких атрибутов власти – верёвок, плёток и наручников. Без резких движений. Благородная нежность. Лёгкие касания. Воздушные поцелуи. Прохлада и умение отступать, манить.

– Расскажи, –повторила Рита. – Она приглашена.

Элли уже мысленно разбирала его зажимы, развинчивала, подбирала слова-инструменты, которые помогут пересобрать его, полить любовью – и вуаля: совсем иначе будет вести себя с женщинами.

Из рассказа парня Элли узнала об Автономии – небольшом поселении, живущем на самообеспечении.

– Эта Автономия как перезапуск, – сказала Марго, когда они отошли от парня. – Щёлк, и жизнь опять на старте, все выборы обнулены.

Сказала, чтобы посмотреть на реакцию своей подруги. И увидела нечто новое. Взгляд Риты метнулся вверх. Боль и надежда. Элли увидела разлом. Огромную трещину, которая раздирала подругу изнутри.

«Интересно», – подумала Элли и ничего не сказала вслух. Время слов ещё не пришло.

Высокий, худой водитель скорой помощи пригласил Элли в Клуб анонимных алкоголиков, который организовал прямо в этом подвале.

Элли улыбнулась лукаво в ответ на приглашение:

– У меня есть проблема – мне сложно себе отказать. В любви и в алкоголе, – Элли заметила, как сверкнули его глаза.

Под его прозрачной кожей Элли чувствовала жизнь. Жилистую. В которую можно впиться зубами. Он держит в себе ураган – дёрни за нитку, вскрой и сметёт полмира. Или полезет на крест, быть распятым за друзей. Герой. Энергия героя. Энергия мужика. Энергия, делающая способным на поступок. Отвага, которой не хватает слабоумия, вот и держит её в узде. Прячет под тонкой кожей и мягким голосом.

Он сострадает как хирург, который заносит нож над пациентом без наркоза. Наркоза нет. Военное время или страна третьего мира. А человеку нужна операция. Долгая. Полная боли. Этот мальчик – такой хирург. В нём хватит жестокости, чтобы спасти мир. Или хотя бы деревню. Что они там говорили про Автономию? Он в этом подвале и с этими людьми по адресу.

Ему в глаза Элли полыхнула бы огнём безудержной страсти – отдала бы поводок, надетый на собственную шею. И разрешила бы делать с собой всё: от плети до нежных поцелуев. И он делал бы с ней всё. Он бы не смог устоять.

Ещё в своей памяти Элли унесла девочку, худую и бледную. Говоря что-то, она водила глазами по несуществующему небу, и Элли готова была поспорить, что собеседница видит облака. Девочка напомнила Элли цветок под стеклянным куполом – следует от рассвета до заката за солнцем. Только кто её Солнце? Она много рассказывала о молитвах, пригласила Элли на службу в местный храм.