Спящий ангел

Стёпа помог Еве дойти до дома.

– Спасибо тебе, доктор Стёпа. Ты мне жизнь, наверное, спас. И ещё спасёшь, – Ева хотела сказать «и ещё много кому спасёшь», но заблудилась в словах.

– Надеюсь, больше не понадобится, – горько усмехнулся он.

Квартира встретила Еву вспыхнувшей при щелчке выключателя лампой. И оскалом тёмных комнат. Вечер сизыми пятнами заглядывал в окна. Еве захотелось спрятаться, и она, не включая свет, в темноте, прошла на балкон. Пальцы привычно мяли железную трубочку или разминались об неё, оттягивая боль. Ева распахнула балконную дверь: на полу её ждала раскорячившаяся чёрная птица. Ева вздрогнула. Дохлая птица, да ещё такая огромная – не к добру. Ева сильнее сжала трубочку. Но тут тени качнулись, и Ева отскочила, птица повернула к ней свою голову, мигнула светящимися зелёными глазами и прохрипела тихое, почти жалобное «кар-р-р».

Пока Ева прибывала в оцепенении, Тайра как ни в чём не бывало проследовала на балкон, по пути потёршись о хозяйскую ногу, понюхала птицу, та грозно и напряжённо следила за действиями кошки. А Тайра принялась нализывать лоб незваной гостьи.

Так птица и осталась в Евином доме.

Вот птица хищно смотрит на Тайру, клацкает клювом, телом пружинит, как будто подпрыгивая. Тайра приближается и виляет хвостом.

Тайра лежит в обнимку, вылизывает ворона. А тот косится на её жадно поблескивающие глаза, прицельно, вот-вот клюнет.

Тайра замечает, хмурится, отклоняясь, прикрывает глаза и мягко так, но настойчиво, лапой по клюву, по голове ворона, мол, что смотришь, противный, на благородную даму. Ворон отряхивается, теряет хищный вид.

Ворон скачет за Крысью. Тайра налетает, встревает между ними и передними лапами бьёт ворона по голове, без когтей, но с силой. Ворон отскакивает, прикрываясь крылом.

На следующий день Ева взяла выходной и провела его, прикладывая лёд к опухшему лицу.

Не помогло. На работе появилась с раскроенной скулой, налитым синяком под глазом и вспухшей половиной лица.

Чёрная птица устроилась в коробке в углу комнаты под столом.

…

Ева смотрела на Синицу. Синица смотрел на неё и крутил в руках карандаш.

– Жива, – Синица попытался улыбнуться.

Ева молча смотрела ему в глаза.

– Ну а что, а что ты на меня смотришь? То на тебя книги падают, то меч в тебя летит, теперь вот… Проклятие детского зала какое-то! Не человек, а магнит для всякого… – Синица отвёл взгляд.

Ева чувствовала за собой силу.

– Я работаю только по району, – сказала девушка.

– Работай, работай только по району, – забормотал Синица и отбросил карандаш, теперь он говорил, а руки взмахами сопровождали его слова. – Все люди как люди, а эта лицо готова раскроить, лишь бы доказать свою правоту. А если нет. То что, в лепёшку расшибёшься, лишь бы показать, что права? Всё. Другую работу только делай. Боже… Ева.

Ева не стала отвечать, Синица ещё бормотал, когда она вышла из кабинета и укрылась за стеллажом биографий.

Разбитое лицо помогло смириться: нет для неё жизни за пределами трёх дорог. И это не лечится. Простое правило существует как данность.

Желание перекроить этот принцип и что-то кому-то доказать… Глупость. Надежда на то, что новая жизнь поможет переступить черту собственных границ. Бедная Ева, наивная Ева, – убаюкивал внутренний голос, срываясь на самодовольное урчание.

В обед к Еве заглянула Маша:

– Слышала про твою беду… как ты? Я, если честно, боялась машин…

– Почему? – не поняла Ева.

Маша посмотрела внимательно:

– Да так, просто… Почему-то дороги пугали. У тебя всё хорошо?

Помолчали. Маша перебирала собственные пальцы, тревожно, не решаясь что-то спросить.

– А как ты нашла библиотеку? Вакансию имею в виду?

– Просто вакансия в интернете, – отмахнулась Ева.

– А… просто объявление. Ты же тут живёшь… А я здесь много лет работаю. Начинала как рядовой библиотекарь, как ты сейчас. И вот уже управленец.

– Старый хранитель библиотеки? – улыбнулась Ева, которая была на десяток лет старше Маши.

– Ладно… – Маша опять нахмурилась. – Если надумаешь поговорить о чём угодно… Приходи. Мы не просто коллеги – мы коллектив. Почти семья…

– О чем поговорить?

– О чём захочешь.

– Если есть тема… или я чего-то не понимаю…

– Я не давлю. Просто так. А то тут столько всего – и книги, и меч, и вот эта печальная история. Возможно, психосоматика такая… Магнит на неприятности. Или… желание быть наказанной за что-то. Ты ни в чём не виновата.

– Я знаю, – Еве стало почти смешно. Нелепая Маша со своим научпопом и верой в то, что словами можно лечить, что разговоры меняют мир. В то, что у слов есть вес.

– Я знаю, что утром вы общались с Синицей. Он на самом деле добрый. Просто в нём много сумбура и самоуверенности. Это тоже вроде защиты – иллюзия контроля. Я хочу, чтобы ты знала мне… нам… не всё равно.

Всё равно. Всё равно. Стучало в голове раскатами весь рабочий день. Убаюкивало. Успокаивало. Машиным голосом: всё равно, всё равно. Спокойно и мелодично. Мне всё равно – раскроенная щека. Нам всё равно – подбитый глаз. Никого не видит. Всё равно. Всё равно. Безразличие – эта маскировка лучше тонального крема. Всем всё равно. Не думать – лучшее лекарство.

Как ни странно, Крысь прогрызла ход в углу комнаты и всё меньше времени проводила дома. Тайра как часовой проверяла хозяйку утром и вечером, а в остальное время дома не появлялась – изредка сворачивалась клубком в ногах или под одеялом по ночам. Животные, которые в определённый момент сконцентрировались в доме Евы, потихоньку стали отдаляться. И их место занимали смешанные ощущения, раскрывающие карту района.

Неделя работы на дому помогла прочувствовать район ещё глубже. Ева сердцем слышала призывы на помощь одиноких подростков, лишённых понимания родителей, и приходила к ним добрым другом. Она чувствовала, как засыхают души одиноких женщин, и, ощущая траектории движения мужчин, выступала светлым ангелом: одну задержала в магазине, на другую натолкнулась и рассыпала бумаги на бульваре. И каждый раз она вмешивалась в течение их судеб, привнося в это течение случайного прохожего, открывая дверцы, которые без неё, без Евы, были бы закрыты. Теперь Ева уже не выходила на зов – она жила им: по пути в магазин, на прогулке она шла и играючи создавала свои маленькие чудеса. Девушка не задумывалась – просто подчинялась интуиции, и всё складывалось само. Как будто Ева поймала волну и стала частью процессов организма. Она уходила с работы посередине дня и незамеченной возвращалась обратно, успевая сказать новому чужому человеку какие-то самые важные слова. Заговорить с соседом. Уступить место в очереди. Незначительные для самой Евы фразы, она даже не запоминала сказанного, просто расслаблялась и позволяла словам идти в мир. А в человеке загоралась жизнь.

Ева кружила в ментальном поле, рефлекторно выхватывая то одного, то другого. Поле её возможностей казалось безграничным. До того самого дня, пока она с размаху не врезалась в стену. Точнее, во встречного прохожего – неприметного парня лет двадцати. Холод и грязь обожгли. За ним тянулась кровь. За ним тянулась алая нить жестокости: череда побоев, грубых разборок. Он был по ту сторону закона. Ева даже замерла, провожая его внутренним взглядом. Хотелось взвыть от боли, которую он сеял в мир. И эта боль прорастала в других людях, метастазами перекидывалась от них на новых. От избитых женщин на их недолюбленных детей. От напуганных и униженных мужчин на их беззащитное окружение.

Ева хаотично искала внутри себя верные слова, действия, выход. Но вместо выхода перед ней рисовалась дорога. И Ева пошла по ней. Дорога плутала дворами, приближаясь к источнику странного тепла.

Следуя по ментальной карте, Ева пришла к монастырской стене. По пути на работу она проходила вдоль одной стены. В этот раз свернула, обогнув строение. И вышла к двум вынесенным вперёд симметричным шатровым колокольням с монументальным порталом Святых ворот. Парные башни с зубчатым декором открывали вход на территорию монастыря. Внутренний свет в Еве погас. Она потеряла путь у святых ворот.

Еве понадобилось несколько дней, чтобы вновь нащупать извилистую дорогу на карте собственной души. Ева петляла, пока, наконец, не остановилась у цели. Небольшая дверь вела в подвал. Над дверью красовался герб: разрушающаяся под напором бури башня. Гром и молнии. И двое… Падающих… Летящих вверх в развивающихся одеждах? И полупрозрачная тень алого ангела.

Во второй раз то же крыльцо стало ответом на боль девушек в эротичных костюмах под куртками и балахонами, на глазах у Евы завалившихся в «Пятёрочку». Под откровенными костюмами пряталась глухая привычная боль.

Полномочия Евы в родном районе заканчивались. Возможности лежали в ореоле тепла, за дверью с гербом.