Осень собак

Николай прошел ближе к окну, выходящему на Крещатик, и сел на указанный стул. Он оглядел помещение, сидящих за столами девиц, болтающих друг с другом о посторонних делах. Время обеда закончилось, и у девиц было хорошее настроение, не настроенное на работу.

Единственным работающим в отделе был мужчина. Ему было лет за сорок и, когда Николай внимательно пригляделся к нему, то узнал в нем Ивана Глицеренко или, как его когда-то просто называли – Ванёк. Несколько лет назад он встречался с ним, даже выпивал в одной компании. Тогда он был замурзанным, худым аспирантом в возрасте – далеко за тридцать. О его бестолковости и никчемности ходили анекдоты. Очень долго писал кандидатскую диссертацию, и однажды ее даже приняли к защите. Но председатель ученого совета, ознакомившись с его трудом, мягко посоветовал ему и его руководителю еще немного поработать над диссертацией. Эта доработка длилась года три и, в конце концов, он успешно защитился. Он был из провинции, но сумел как-то пристроиться в Киеве. За время аспирантуры и работы в институте, как утверждали некоторые его знакомые, ему не пожелали отдаться ни одна аспирантка или студентка – брезговали. Он до сих пор был холост и жил в общежитии, но скоро должен был получить квартиру потому, что работал в министерстве. Ваньком часто помыкали более удачливые товарищи по науке и он, будучи аспирантом, всегда имел приниженный вид. Но сейчас его было не узнать – важный солидный чиновник, глубокомысленно читающий какие-то бумаги и одновременно небрежно-уверенным и снисходительным тоном наставляющий других по телефону. На болтающих сотрудниц он не обращал внимания. Как понял Николай, сейчас он разговаривал по телефону с Днепропетровском, со знакомым ему профессором.

– У меня в руках автореферат кандидатской диссертации, которую вы приняли к защите в своем совете. Я смотрю название темы – и что же вижу? Деятельность советских органов в шестидесятые годы по развитию национальной культуры. Вы же знаете, что этого не было в советское время?

По телефону профессор, видимо, возражал против такого мнения клерка из аттестационной комиссии. Ванько, выслушав контрдоводы, продолжал:

– Я понимаю, что там будет критика данного вопроса. Вы правильно мне это разъясняете. Но формулировка темы и план не предусматривают такой критики.

Он замолчал, слушая телефонные разъяснения, и потом поучительно ответил:

– Вы же знаете, что мы не рекомендуем такие темы к исследованию. Также вы знаете – и прекрасно знаете – что никакого развития национальной культуры в то время не было. Наоборот – угнетение. А вы берете к защите такую тему… – он помолчал и потом продолжил: – Раз вы настаиваете на защите этой темы, то вся ответственность ляжет на ваш совет и вас лично. Мы не приветствуем такие темы. Боюсь, что с утверждением диссертации будут большие проблемы… – он снова выслушал мнение Днепропетровска и закончил: – Я вас предупредил, делайте выводы: стоит ли защищать эту диссертацию или нет. До свидания.

Он положил трубку и углубился в чтение бумаг. Николай понял, что диссертация в Днепропетровске оказалась зарубленной, профессор-конформист не допустит ее защиты после такого предупреждения. Чей-то многолетний труд оказался в мусорной корзине. Впрочем, как и его.

Недотепы, типа Ванька, определяли нынешнее состояние исторической науки. Поэтому и проходили на «ура» темы о государственности Украины начиная с самых древних времен – от зинджантропа и до сегодняшних дней. Выходило так, что украинское государство существовало раньше какого-то Египта или Месопотамии. Боже мой! И от этого клерка сейчас зависела судьба Николая.

Ему вдруг захотелось, чтобы Глицеренко обратил на него внимание. Вспомнил, что когда-то они хоть кратко, но встречались за столом, поговорил бы с ним, а он бы постарался выудить из него какую-то небольшую информацию. Каково состояние его дела? Но Ванек специально не смотрел на него – только в стол, и постоянно давал указания в телефонную трубку.

«Ну и черт с тобой, недоучка! – обозлился Николай и не стал смотреть в его сторону. – Не хочешь меня узнавать, не надо. Без тебя обойдусь!»

Слизнюк не появлялся. Николая стало клонить ко сну. Все-таки бурно проведенные сутки сказывались на физическом состоянии. На столе лежали какие-то толстые тетради и журналы. Чтобы взбодриться, он осторожно потянулся к столу и взял тонкий ведомственный журнал, но сразу же за его спиной послышался злой женский голос:

– Положьте! Ничего нельзя брать со стола. Ясно?!

Николай положил журнал на место и оглянулся. На него колючими глазами глядела девица лет двадцати пяти, отвлекшаяся на секунду от болтовни с подругой. Он ехидно посмотрел ей в глаза и усмехнулся. Лицо девицы вспыхнуло от злости и, сжав пальцы до хруста, она с ненавистью впилась начальственным взором в непрошеного посетителя. Николай демонстративно отвернулся от нее. Девицы на некоторое время замолчали, переваривая происшедшее, – кто это нарушает их привычный порядок? Невесть откуда пришедшее ничтожество! Он должен знать свое место. Еще узнает его!

«Здесь ты не доктор наук, – подумал Николай, хотя хотелось сказать эти слова вслух. – А презренный проситель, которым может помыкать каждый клерк».

Встряхнув головой, Николай посмотрел на часы, был уже третий час. Он поднялся и, оставив пакет у стола, вышел в коридор. В полутемноте коридора он нашел туалет и там закурил. Где был Слизнюк? Почему задерживается? Он прождал его почти час. Может, у него совещание или неотложное дело? «Всякое бывает», – успокаивал он сам себя. Голова, вроде бы, перестала болеть, хотя похмельная тяжесть в ней сохранялась. Но зато усилилась усталость во всем теле.

Покурив, он снова зашел в кабинет Слизнюка. Того все еще не было. Он снова уселся на указанное ему ранее место. Стал бездумно разглядывать комнату, окна, выходящие на шумный Крещатик, стены, окрашенные розовой охрой, обязательный для госучреждений портрет усатого Шевченка… таким образом, он решил отдохнуть, немного отключившись от мыслей о будущем разговоре. Девицы вполголоса болтали между собой, переговаривались по телефону со знакомыми. Ваня Глицеренко все время был занят, углубленно что-то читал, потом звонил по телефону. Большей частью это были междугородние разговоры, судя по количеству набираемых цифр на телефоне, и давал серьезные указания. На Николая он не смотрел – весь в научно-государственных делах.

Дремотное состояние Николая развеял телефонный звонок, а вернее – реакция на него Глицеренко. Он вдруг заговорил не властно, а угодливо. Сейчас его рот лил слова не авторитетно, а заискивающе, что было заметно по слетавшим с его губ, междометиям:

– Так, так. Ага. Сейчас. Передам. Слухаюсь…

Закончив разговор, он аккуратно, как драгоценность положил трубку на аппарат, резко вскочил и выбежал из комнаты. Девицы сразу же напряглись, прекратили между собой разговоры, стали раскрывать перед собой толстые папки и раскладывать на столе бумаги. Николай обратил внимание, что папки брались ими поувесистее и потолще.

«Что-то назревает, – подумал он. – Должен подойти Слизнюк».

И действительно – минут через пять в комнату, вместе с Глицеренко, быстрым шагом вошел еще достаточно молодой, с короткой стрижкой, мужчина. Он быстро прошел за стол, сбоку которого сидел Николай, сел в кресло и, взглянув на посетителя, коротко бросил:

– Вы ко мне?

– Да.

– Напомните, кто вы?

– Матвеев. Из Луганска. Я по поводу своей диссертации… узнать – как она?

– А-а! – разочарованно протянул Слизнюк, и его лицо сразу же изменилось, стало скользко-доброжелательным.

«Точно, рыба!» – вспомнил Николай слова Царева о Слизнюке.

Его голубовато-водянистые глаза смотрели уже не на просителя, а мимо него, как на обузу, неожиданно свалившуюся на его голову. Лицо скривилось в предчувствии нелегкого и нудного разговора. Слизнюк, не скрывая неудовольствия, протянул:

– Знаете ли, я сейчас очень занят. Подождите меня, пожалуйста, с час. Может, чуть больше – и мы с вами поговорим. Если можно, пересядьте на тот стул, – он указал на стул у дверей и улыбнулся ласково-скользкой улыбкой, которая должна была означать его полную доступность и доброжелательность. Он не попросил Николая выйти в коридор, было бы неудобно – все работники отдела остаются, а ученого удаляют, а никакого совещания не предвидится.

– Хорошо. Я подожду, – ответил Николай, у которого, собственно говоря, не было выбора.

Он взял свой полиэтиленовый пакет и прошел на указанное место у двери, думая: «Да, действительно скользкий тип. Проскользнет в любую щелку, выскользнет из самых крепких рук».

Слизнюк, тем временем, разложил бумажки на столе по стопкам, перебросился несколькими словами с Глицеренко и они стали чего-то или кого-то ждать. Напряженное ожидание было выписано яркими красками на их лицах. Зазвонил телефон. Глицеренко схватил трубку и начал коротко отвечать:

– Ага! Да-да! Понятно, – и, положив трубку, сказал Слизнюку: – Он выходит от председателя и направляется к нам.

Слизнюк вскочил из-за стола и бросился к двери. Глицеренко и девицы еще усерднее уткнулись в бумаги и нарочито шумно стали переворачивать листы. Через минуту в комнату вошел пожилой военный, со значком народного депутата верховной рады. На его короткой и толстой фигуре мешковато висела военная, защитная, как у десантников, форма. Полевую форму в последнее время полюбили носить тыловики. Она как бы свидетельствовала об их постоянной боевой готовности, о принадлежности к боевому братству непонятно каких военно-исторических сил. Защитная форма у всех одинакова, независимо от стороны баррикады.

Пройдя в комнату, военный громко и благодушно поприветствовал всех:

– Добрый день! Как дела? Работы, наверное, много?

– Много-много, – суетливо ответил Слизнюк. – Места у нас маловато. Видите, документов много, а сотрудников мало. Не можем вовремя решать многие вопросы из-за недостатка места и маленького штата.

– Надо расширяться, – глубокомысленно ответил военный.

– Садитесь, вот сюда, – угодливо суетился Слизнюк, усаживая депутата на стул, на котором недавно сидел Николай.

Военный, в необычной для мирного времени форме, сел на стул. Николай старался рассмотреть, сколько звездочек на погонах народного депутата. Погоны, и звезды на них, тоже были защитного цвета. Но колонна этих тусклых звездочек говорила о том, что это генерал. Наконец Николай рассмотрел, что у депутата три звезды – генерал-полковник. Конечно же, это крупная фигура. Перед ним следует посуетиться. Но что его привело сюда? Николай видел этого генерала по телевизору. Его цепкая память напряженно выискивала в закоулках мозга фамилию генерала и, наконец, выдала куцую информацию – Гуслярко, кажется, первый заместитель министра внутренних дел.

Сделав вид, что он не слушает их и равнодушен ко всему, Николай превратился в слух. Слизнюк сел в свое кресло и быстро заговорил:

– Пан генерал, вам давно пора быть профессором. Почему вы об этом раньше не задумывались? Совсем не обращаете на себя внимания… – угодливо укорил Слизнюк посетителя, обращаясь не по уставу, а по-польски – «пан».

Генерал Гуслярко своей лысой головой на короткой шее полуобернулся назад и посмотрел на Николая, словно чувствуя, что здесь есть чужой. Но, видимо, решив, что сидящий проситель не представляет никакой реальной силы, пожевав толстыми губами, ответил:

– Да, Александр Васильевич, пора решать что-то конкретно. Но всю жизнь было много работы, а свободного времени мало, и оно так быстро бежит. Анализирую свою жизнь и никак не пойму – как это я еще успел при такой круговерти защитить кандидатскую диссертацию? Ох, и много же пришлось работать. Скоро, может быть, придется заниматься мне другими делами. Возможно, перейду на преподавательскую ниву. Раньше перевоспитывал преступников, а теперь буду воспитывать молодую милицейскую поросль.

«Ты ж кандидат наук! – хотелось закричать Николаю. – Тебе не положено профессорское звание». Он понял, зачем пришел сюда генерал.

Слизнюк угодливо отвечал генералу, не стесняясь сотрудников, – они для него будто не существовали.

– Мы все сделаем сами. Оформим документы, вам останется поставить подписи и печати своего министерства. Все нужное подготовит Иван Сергеевич Глицеренко, – он показал рукой на стол Ванька. – Он в курсе и все сделает, как нужно. Лучше его никто не сможет этого сделать. Он ас в оформлении документов, – расхваливал Слизнюк своего подчиненного – и не без причины.

Генерал наклонил в его сторону свою тяжелую голову с выпученными лягушачьими глазами, но Глицеренко был уже рядом с ним, и Гуслярко, сидя, пожал ему руку. На притихших девиц генерал уже не обращал внимания.

– Большое вам спасибо, Иван Сергеевич! – сказал Гуслярко. – Я верю в вашу квалификацию и надеюсь, что все будет сделано на высоком профессиональном уровне, – по-казенному продолжал он. – Надеюсь, что наши взаимоотношения будут полезны всем сторонам, и я смогу отблагодарить вас в скором времени.