Осень собак

Вот почему расхваливал Слизнюк Глицеренко – тому должно тоже что-то обломиться от милиции. Сразу же позабыв о Глицеренко, генерал повернулся к Слизнюку.

– Мы с председателем все обговорили и ваше дело – подготовить необходимые документы по представлению меня к званию профессора.

– Все будет сделано на высочайшем уровне! – рассыпался перед генералом Слизнюк.

Гуслярко снова обернулся и посмотрел на Николая – все-таки милиционер нутром чуял чужого. Его дряблое, одутловатое лицо, – обличие солдафона, злоупотребляющего алкоголем долгие годы, – выражало недовольство присутствием постороннего человека, но, видимо, отсутствующий взгляд Николая, его молчание, подсказали депутату, что этот человек подавлен своими заботами и раздавлен его генеральскими звездами. Гуслярко отвернулся от Николая и сказал Слизнюку, вытягивая вперед толстые губы, возможно, пораженные нервным тиком:

– Я со своей стороны сделал всем, в том числе и вам, то, что обещал. Фотография у вас есть? – он не уточнил слово «всем».

Слизнюк полез в ящик стола, но такой нужной сейчас ему вещи не нашел и ответил генералу:

– Извините, пан генерал. Я сейчас принесу фотографию.

Он ветерком промчался мимо Николая за дверь. Глицеренко вынужден был взять на себя инициативу разговора с Гуслярко.

– Пан генерал, – он обратился к нему так же, как недавно Слизнюк, но не по имени и отчеству. Бывший «товарищ генерал» принимал это обращение, как должное. – Что вы скажете насчет сегодняшнего политического положения в Киеве в связи с гражданской акцией студентов? – он задал вопрос формулировками газет и телевидения.

Глицеренко замолчал, будто задохнувшись, в ожидании ответа генерала. Тот снова покосился на Николая и ответил:

– Выступления и голодовка студентов являются частным моментом в жизни страны. Их требования в основном справедливы. Нам надо поменять в руководстве страны некоторых прокоммунистически настроенных деятелей… – генерал говорил обтекаемо, привычно к любому времени.

Николаю захотелось снова закричать: «Да ты ж раньше был ярым коммунистом! Гонял националистов! Иначе бы не дослужился до генерала! Как ты можешь такое говорить?! Впрочем, ты сейчас борешься с коммунизмом, как раньше с национализмом…» Но смолчал, а Гуслярко продолжал:

– …Хорошо, что киевских студентов поддержала молодежь Западной Украины. Эта акция стала носить всеукраинский характер.

«Да не студенты это! – уже в отчаянии думал Николай, удивляясь измышлениям заместителя министра внутренних дел. – Это штурмовые отряды украинского национал-фашизма!»

Но генерал спокойно продолжал, используя красивые литературные обороты:

– Наши студенты, если образно выразиться, выполняют те же задачи, что и крестьяне на прополке сорняков. Конечно, в корне они многого не смогут изменить, но части руководителей, работающих по старинке, придется расстаться со своими креслами. Встряска периодически нужна и нашему депутатскому корпусу, – по-благородному самокритично заключил свое краткое разъяснение политической ситуации народный депутат Гуслярко.

В комнату вбежал и бухнулся в свое кресло Слизнюк. Он протянул маленькое фото, видимо, для удостоверения генералу, спросив:

– Такая фотография подойдет?

– Да, конечно.

– А когда состоится поездка?

– Заграничная командировка назначена на конец октября. Готовьтесь к ней. Вам позвонят, когда ваши документы будут готовы.

– Спасибо! – ответил Слизнюк и глаза его увлажнились. – А вы не беспокойтесь. Мы в свою очередь быстро подготовим документацию для предоставления вас к званию профессора.

– Уверен.

Они говорили открытым текстом, не стесняясь присутствующих сотрудниц, тем более – Глицеренко, которому тоже что-то было обещано от всесильного генерала. Единственное – присутствие Николая, – постороннего человека, настораживало старого работника МВД. Но что тот может сделать против такой силы – союза карательного органа и надзирателя за наукой.

Гуслярко поднялся:

– Пора идти. В шестнадцать часов начинается вечернее заседание верховной рады, и я там сегодня просто обязан присутствовать.

– Я вас провожу, – мелким вьюном рассыпался Слизнюк.

– До свидания и всем плодотворной работы, – чинно откланялся генерал.

Слизнюк вышел вместе с Гуслярко. Николай брезгливо констатировал: «Разменяли профессорское звание на командировку за границу – и все довольны».

Через несколько минут явился Слизнюк. На минутку присел в кресло, положил часть бумаг в стол и подошел к Николаю, который продолжал сидеть у двери.

– Вы извините меня. Но я еще занят. Рабочее совещание. Если у вас есть время, подождите меня еще немного.

Его голубые глаза честно смотрели на Николая, но в них мелькало пренебрежительное отношение к посетителю, – подожди, мол, тебе нужней.

– Хорошо, – коротко согласился Николай.

Слизнюк вышел, а он остался сидеть возле двери. Снова захотелось спать. Николай посмотрел на часы, было начало четвертого. Он вышел в коридор покурить. Там в сумраке он увидел высокого, широкоплечего, полноватого мужчину. Присмотревшись, он разглядел, что это Дмитрий Поронин, который раньше его на полгода защитил докторскую диссертацию. Они знали друг друга давно и достаточно часто встречались во время приездов Николая в Киев. Поронин, видимо, уже привыкший к полутьме коридоров высшей аттестационной комиссии, раньше увидел Николая и бросился ему навстречу.

– Коля! Привет. Как ты здесь очутился?

– Здравствуй, Дима! А ты что здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответил Николай. – Слышал, тебе утвердили диссертацию?

– Измучили, но утвердили. Полтора года утверждали. Аж поседел за это время, видишь?

– Темно. Пойдем в туалет покурим, там и посмотрю на твою седину.

Они прошли в туалет и закурили. При свете Николай рассмотрел – действительно, Поронин поседел и достаточно сильно. Это был красивый и статный мужчина лет под пятьдесят. Бывший борец, потом комсомольский работник, а сейчас – преподаватель в сельскохозяйственной академии, он чуть раньше прошел то, что предстояло сейчас пройти Николаю. Поэтому им было о чем поговорить. Опыт утверждения диссертации Поронина мог быть полезен Николаю.

– Утвердили мою диссертацию в конце июня, – сказал, затянувшись сигаретой, Поронин, понимая, что Николай интересуется перипетиями его утверждения. – Полтора года мучили, не утверждали, все находили недостатки. Устроили вторую защиту во Львове. Это у них называется коллективная рецензия. На самом деле – та же защита.

– И послали именно во Львов?

– Обязательно! Львов считается критерием не только исторической науки, но и абсолютной истины на Украине.

– Да. Мне уже говорили в глаза – вы из Донбасса не знаете истинной истории Украины…

– Да, во Львове так могут размазать человека по стенке, что не останется сомнений в их правоте. Ну, а как у тебя дела?

– Плохо. Хуже, чем у тебя. Уже год мурыжат диссертацию, пока не дают окончательного ответа. Но скажут – нет. Точно! Не подходит им моя диссертация по идеологическим мотивам, – заключил Николай.

– Ты что, не знаешь, что наша аттестационная комиссия стала идеологическим фильтром? Отсеивают всех, кто не подходит своими взглядами державе. С нами понятно – мы напрямую связаны с идеологией, но точно также они относятся к естественным и техническим наукам. Везде находят политическую подоплеку. Расскажу тебе один только случай. Года два назад защитился из Симферополя один математик. Докторскую написал по проблеме, по которой мало специалистов. В бывшем союзе их, говорят, было с десяток человек, а в мире – может, полста. Так ему не утвердили, мотивируя тем, что это неперспективная и надуманная тема. А его работой заинтересовались за границей, предложили кафедру и лабораторию для дальнейших исследований. Узнали у нас об этом – поднялся небольшой шум. Стали выяснять, почему не утвердили и выяснили, что он участвовал в деятельности «Народного движения Крыма». Вот поэтому и зарезали диссертацию. Наша высшая аттестационная комиссия является не научным, а политическим органом.

– Знаю. Но хочется получить положительное решение.

– Если они наметили не утверждать, то так и будет. Но хуже всего, что скажут об этом не сразу, а будут тянуть, держать человека в подвешенном состоянии долгое время, выматывая нервы, забирая здоровье и убивая всякое желание в дальнейшем заниматься наукой.

– Тебе, Дмитрий, проще. Ты местный. Можешь через кого-нибудь воздействовать на них. А я провинциал, даже не могу долго сидеть в Киеве. Да и нет у меня никаких связей.

– Когда дело касается серьезных дел – многие знакомые становятся непонятливыми до дебилизма. Так что, мне не легче, чем провинциалу. А ты давно здесь находишься?