Осень собак

Линченко знал Николая много лет, помогал ему в научной работе как более опытный товарищ, и они были всегда откровенны между собой. И на этот раз Линченко не стал говорить уклончиво, как сейчас делали многие, а, доверяя Николаю, говорил честно, открытым текстом. Как высоко эрудированный человек, профессиональный историк, он не мог рассуждать просто, а подводил под свои мысли теоретическую основу.

– Наверное, нельзя. Понимаете ли, Николай Иванович, в вопросах демократии по сравнению с советским периодом у нас не произошло больших перемен. Демократия предполагает гласность. У нас же гласность понимается как дорога с односторонним движением, как разговор из одного рупора с всеобщей трансляцией на всю страну. Других рупоров у нас нет и не должно быть. То есть, мы повторяем предыдущий опыт. И вы со своим рупором не нужны. Вот главная причина, по которой вам не хотят утверждать диссертацию. Вы не подчинились правилам нынешней игры, и получили соответствующий результат.

– Я это понимаю. Но я из Донбасса, и не хочу подделываться под официальные взгляды, навязываемые нам украинской диаспорой и Западной Украиной. У нас разная с ними история – у них своя, у нас своя.

Линченко снял очки и протер платочком толстые стекла.

– Это похвально, что вы отстаиваете свои взгляды. Но сегодня взгляды – это не солнце и звезды, которые вечны, а облака, которые могут сгущаться, испаряться или совсем исчезать. Сейчас к власти пришли люди-облака. Раньше у них были коммунистические взгляды, но они испарились, не пролившись в свое время благодатным дождем. Зато сейчас у них противоположно другие взгляды – в виде черных туч, бьющих смертоносным градом. Мне иногда хочется, чтобы снова изменилась обстановка и власть. Хочется посмотреть, как вновь изменятся эти люди. Я уверен, что они кардинально поменяют свои взгляды, лишь бы остаться у власти. Яркий пример – Кравчук. Раньше был первым коммунистическим идеологом Украины, сейчас ярый националист, на которого делают ставку, не скрывая этого, руховцы, унсовцы и прочие воинствующие националистические организации.

– Николай Петрович, – напрямую спросил его Николай. – Но и вы сейчас тоже вынуждены… – подчеркнул он это слово, чтобы не сказать более резко, – делать то, что вам прикажут. Иначе, я думаю, вам бы пришлось работать не здесь.

Линченко внимательно посмотрел на него близорукими глазами, но не выразил ни возмущения, ни протеста в ответ на слова Николая.

– Да, приходится подделываться под веяния нового времени, – согласился он. – Но я не написал и не напишу ни одной статьи, тем более книги с прославлением нынешних взглядов на историю. Просто занялся более нейтральными вопросами. Я сейчас больше, – и в основном, – занимаюсь проблемами экономической истории. Понимаю, что ушел в сторону от политических спекуляций… но я не борец! Зато я более чист, чем некоторые нынешние историки, ставшие член-корреспондентами, академиками, и пишущие противоположное тому, на чем они защитили диссертации. Именно они, как некогда прежние идеологи, боятся появления и обнародования других оригинальных взглядов на нашу историю. А вы своим исследованием разрушаете историю, которую они создают из песка и лихорадочно толкают в школьные учебники и сознание масс. Должен, к сожалению, констатировать, Николай Иванович, что ваше дело неважное. Наверное, никто вам серьезно не поможет. Побоятся испортить свой имидж в глазах нынешних руководителей.

Он сделал паузу. Николай тоже молчал. Перспективы свои он уже определил, как пораженческие. Но и за поражение стоило побороться, чтобы оно выглядело достойным.

Линченко ровным голосом продолжал:

– Мне иногда жалко самого себя, что я живу не на родине, в Донбассе, а в Киеве. К вам еще не так глубоко проник национализм. Только внедряется. Можете пока что-то свое творить, а в столице уже с радикальными взглядами не пройдешь, – он криво усмехнулся. – Но и вам не придется долго жить таким образом. Скоро и вы будете подчиняться общему правилу, которое уже разработано и сформулировано, и настойчиво продвигается в жизнь.

Этой последней фразой Линченко как бы подчеркнул свое поражение.

– Я думаю, – осторожно ответил Николай, – что Донбасс – интернациональный регион, и национализм не найдет там широкой поддержки.

Линченко снисходительно улыбнулся.

– Интернационализм, национализм… – он как бы задумался. – Сейчас специально приравнивают такие разные понятия как национализм и патриотизм. Я считаю так, что патриотизм – это любовь к своему народу, а национализм – ненависть к другим народам. У нас эта ненависть выражается в ненависти к русским, евреям… а ненависть к другому народу также означает ненависть к инакомыслящим и в своем народе. Да, я хотел сказать об экономике… у нас экономика и идеология, – подчеркиваю, государственная идеология, – не просто взаимосвязаны – идеология главенствует и определяет развитие экономики. Знакомясь с экономическими проблемами, я открыл некоторые закономерности. Все решит экономика, вернее, идеологические установки в социально-экономической жизни. Руховцы не скрывают своих взглядов на развитие общества. Они считают, что для Украины необходимо сократить количество населения на десять-пятнадцать миллионов человек. Оптимальным количеством населения считают тридцать, двадцать миллионов человек…

– Я об этом слышал, – перебил его Николай. – Но документов не видел…

– Такие документы никто публиковать не будет – это одинаково с признанием в геноциде. Но они подсчитали, что в ближайшие годы вымрет старое поколение, которое наиболее активно сопротивляется национализму – это объективно. Часть людей неукраинской национальности, не выдержав натиска украинизации, покинет страну, – и уже сейчас уезжает людей больше, чем приезжает. Смертность более чем в два раза превышает рождаемость – об этом свидетельствует статистика. Так что их расчетные выкладки имеют теоретическую и практическую основу. Остальную массу населения они приведут к общему знаменателю – полной поддержке своих взглядов. И я возвращаюсь к вопросу об экономике. Инфляция, низкий уровень жизни населения – это государственная политика.

Николай удивленно поднял на него глаза.

– Неужели государство – враг своего народа?

– В данный исторический момент – да! Главным условием порабощения любого общества является навязывание ему самого низкого уровня существования. Это социально-экономическая политика всех, кто стремится к господству. Инфляция, низкий прожиточный уровень приводит к тому, что человек, изнуренный борьбой с тысячью жизненных неурядиц, легко поддается манипулированию, начинает подчиняться власти без сопротивления. Более того – он мечтает о крепкой власти, которая обеспечит ему это полунищенское существование. Умные и несогласные уедут в другие страны. Им нет места в таком государстве. Они не хотят жить впроголодь и подчиняться чуждой им идеологии. Они будут со стороны наблюдать за мытарством народа. Активно в его защиту вмешиваться не будут. Будут только ворчать о несправедливости по отношению к их народу в узком кругу интеллигентов да, может быть, публиковать никому не нужные заявления протеста. Они не борцы, а созерцатели. Борьба за существование отнимает уйму времени, поглощает умственную и физическую энергию, истощает народ. И ныне руководители государства, прячась за спину конкретных лиц, которым поручено практическое воплощение этой политики в жизнь, и которые, в конце концов, станут козлом отпущения, проводят эту антинародную политику в интересах украинской националистической идеи, – узкой группы лиц, вбивших себе в голову исключительность своего народа, а практически – пытающихся урвать себе больший кусок мертвечины от того, что называют они народом. Я говорю не обо всем правительстве, а об отдельных лицах в этом правительстве. Кавеньяки необходимы и всегда присутствуют в любом руководстве.

Николай был несколько удивлен открытостью рассуждений Линченко. Они и раньше говорили откровенно, но всегда что-то оставляли при себе, а сейчас – необыкновенная прямота. Словно почувствовав смятение Николая, Линченко спросил:

– Вы испугались того, что я говорю?

– Нет. Я уже в таком возрасте, когда не пугаются, а размышляют, не понимая, что опасность рядом и лучше было бы испугаться. То, что вы говорите, я уже давно чувствую, но оно у меня пока не оформилось в какую-то целостную систему. Но я бы тоже пришел к такому выводу.

Линченко засмеялся мелким смешком:

– К сожалению, современники не видят того, что происходит на их глазах. А потом их дети, внуки, через много лет услышав об этом или прочитав в учебнике, удивятся: как же это могло случиться, неужели их предки были так глупы и слепы?.. Историю достаточно легко вообразить, как это делают сейчас многие историки и литераторы, но ее ужасно испытывать на своей собственной шкуре… – Линченко поежился, что-то обдумывая и будто ощущая нынешнюю холодную историю на себе, но Николай не задавал вопросов, поэтому он продолжил: – К сожалению, в конце двадцатого века человечество не только не избавилось от пороков средневековья и фанатизма, но в некоторых случаях углубило и продолжает углублять их. Пример этому – нынешняя Европа, у которой нет морали и нравственности, осталась одна конъюнктура. Прежде всего, это касается ее амебно-бесстыжих политиков. Украинских националистов, проживающих в просвещенной части Европы, – которая, вроде бы, освободилась от мракобесия, – можно поставить на одну доску с сепаратистами, разного рода фундаменталистами, например – с исламистами. А это, в основном, уже Азия и Африка. Раньше они выступали как борцы за гражданские права и свободу, против тоталитарного режима. Честь им за это и хвала. Сейчас же они превратились в одиозные личности и создали такие же одиозные движения и организации. Националисты – как фундаменталисты и прочие фанаты – стремятся достичь однородности во всем, начиная с языка, обычаев, одежды, в конечном счете – мыслей. Регресс в человеческом обществе существует, и история знает такие примеры. Обидно, что он проявляется сейчас, на пороге двадцать первого века. Да, Украина может вернуться к роду, племени. Звучит – племя украинцев! Но этот этап своей эволюции человечество прошло. Оно стремится к многообразию, полноте материальной и духовной жизни, не замкнутой кандалами чьих-то догм, национальных предрассудков и суеверий. А так мы можем остаться обществом без памяти, а каждый из нас в отдельности – оловянным солдатиком с одной или двумя, – как максимум, – извилинами в мозгу: «Слава Украине!» и «Долой врагов Украины!».

– Да, к этому мы и идем. Национальное воспитание идет уже со школы. Растет новое поколение и, если на него не повлияет семья, грамотные, гуманистически настроенные люди, то вырастут, – как вы правильно сказали, – фанаты национальной идеи. Додумались! Хотят включить для изучения в институтах курс научного национализма, как когда-то был научный коммунизм. Но я все-таки верю в разум людей, они разберутся. Должен же быть какой-то выход, хоть какая-нибудь отдушина… как вы сказали, – в будущее многообразие?

– Должна быть. Украину спасет, как свидетельствует предыдущая история, русский человек. Для этого надо объединиться многочисленным русским обществам, другим реалистически мыслящим организациям и политикам, и выдвинуть русского человека в президенты. Он спасет народы Украины от вымирания, а Украину – от позора перед всем человечеством. Будущий президент не должен быть подвержен политической конъюнктуре, быть исключительно честным, – не как два первых президента, – и проводить внутреннюю и внешнюю политику, исходя из приоритетов развития мировой цивилизации, а не национальной идеи. Быть убежденным сторонником идеи славянского единства. Что сейчас происходит? Аморфный и податливый президент, беспомощный и демагогический верховный совет, сонное и ленивое правительство. Вроде бы они и грызутся между собой, но на самом деле они нужны друг другу. Они как бы связаны круговой порукой. Будет неудивительно, если они начнут продлять полномочия друг друга. Сначала верховному совету, потом – президенту. Будут только тасовать замусоленную колоду карт кабинета министров. Сегодня один козырь, завтра другой, но колода прежняя, в ней одни шестерки и валеты. И это медузообразное руководство страны будет плавать в неге национальных волн, ветра и солнца. Ветер – западные деньги, волны – национализм, солнце – деньги, украденные у народа, – Линченко вздохнул и снова протер очки. – Украина не едина. Предыдущие выборы президента и депутатов это ярко подтвердили. Президента выбрал восток и юг, запад был категорически против него. Но он теперь верно служит западу. В парламент от вашего региона не избрали ни одного руховца, все с запада. Украина представляет собой две отдельные территориальные части, механически соединенные между собой. Собственно говоря, западноукраинцы – это фракийское племя, пришедшее в Карпаты в древнее время, и ассимилированное славянскими племенами. Антропологически и по внешнему виду – более темные и сухощавые, они отличаются от равнинных украинцев, да и языком тоже. Их язык отличается от украинского так же, как украинский от русского, и ближе к польскому. Я смею предположить, что их претензии на господство, их наглости в духовной и материальной жизни украинцы востока и юга долго терпеть не будут. Они отделятся от Галиции или выделят ее в собственное государство.

– Это выглядит страшно и фантастично. Может быть война…

– Нет, не фантастично. Фантасты – это люди, которым часто не хватает ума, чтобы понять действительность. А что я сказал – это объективный процесс, и чем раньше это произойдет, тем менее страшно будет. У националистов созданы штурмовые отряды, но они не решат проблем в военном отношении. Страшнее другое. На востоке и юге ликвидируются военные училища, а на западе их создают. У вас юноши не хотят служить в армии, избегают воинской повинности, а на западе идут служить в армию добровольно. Но зато у вас в каждой области создаются милицейские институты – под предлогом борьбы с преступностью. Армия может отказаться воевать с народом, а милиция этого сделать не сможет. Она обязана наводить порядок. Вот эти милицейские институты – дубина, с помощью которой восток и юг будут держать в подчинении. Скоро протащат через парламент третий вариант конституции, больше похожий на старые партийные программы. Это будет конституция государства, которое мы желаем построить, нереальный документ сегодняшнего дня. Она закрепит унитарное устройство государства. И эту унитарность будет крепить милиция, штаты которой уже больше, чем армия. Почему не хотят дать автономию Донбассу или югу? Ясно понимают, что эти территории захотят когда-то отделиться, более того – присоединиться к России. Ваши районы будут удерживать силой, разрушать все, и прежде всего – экономику, чтобы вы жили на подачку центра, были зависимыми и послушными. Они не постесняются покорить Донбасс военным путем, развяжут там кровавую братоубийственную войну, а после своей победы устроят в Донбассе геноцид – всех, кто с ними не согласен или убьют, или посадят в концлагеря. Национал-фашизм – самое жестокое порождение англо-саксонской демократии. С Донбасса должно начаться возрождение Украины. Галицию выделят в отдельное государство. Пусть этот гнойник не связывают со всей Украиной. Вчерашние диссиденты, а сегодняшние националисты сделали серьезные выводы из истории Союза. Они знают – если дать территориальную автономию, то там обязательно возникнет сепаратизм. Поэтому они урезают автономию Крыма до прав области. Они силой будут удерживать народ в своих границах и перевоспитывать на свой манер. Народу навяжут новых героев, которые являются его предателями. Скоро выйдут новые деньги – гривны. Так их назвали, чтобы было отличие от денег России. Название до такой степени устаревшее, не встречаемое в повседневной жизни со времен Киевской Руси. На них будут изображены деятели, которых с восторгом описывал Грушевский, но всегда в выводах подчеркивал, что, к сожалению, народ не понял их устремлений. Так кто прав – народ или те деятели, предавшие его? И нынешние руководители, как говорится, далеки от народа… —Линченко помолчал и произнес с горечью в голосе: – Как мне сейчас стыдно и обидно, что я украинец!

Эти слова Николай слышал от многих украинцев, проживающих в Донбассе. У этих людей болела душа за ту дискриминационную политику, которую проводило их руководство в отношении других народов и, прежде всего, русского. Их возмущала эта несправедливость, направленная на слом уже устоявшегося образа жизни, насильственную украинизацию, которая скромно называлась натурализацией населения. Ломали души людей, забирали будущее…

– Вам нечего стыдиться, – успокоил его Николай. – Украинец украинцу – рознь, как и каждый человек не похож друг на друга. Николай Петрович, что вы мне посоветуете в отношении диссертации? – вернулся он к личному вопросу.

– Не знаю, – ответил Линченко. – Может быть, вы обратитесь лично к вице-премьеру по гуманитарным вопросам? Он одновременно остается и директором нашего института. Послезавтра, в пятнадцать часов, у нас будет проходить заседание ученого совета, и он, как его председатель, будет обязательно на нем присутствовать. Он вас знает, поговорите с ним. Он отзывчивый человек. Может, чем-нибудь поможет… он имеет большое влияние на аттестационную комиссию.

– Спасибо, – медленно произнес Николай. – Я об этом не думал.

– Поговорите, – снова повторил Линченко. – Он честный человек, хотя политическая обстановка не в его пользу…

Что именно он имел в виду, Линченко не объяснил. Николай понял, что пора прощаться.

– Спасибо, Николай Петрович, – еще раз повторил он. – Я тогда послезавтра подойду к вам во второй половине дня…

– Хорошо. А я постараюсь перед вашим приходом поговорить с вице-премьером и ввести его в курс вашего дела.

Они распрощались, пожав крепко руки, и Николай вышел. Многое, о чем говорил Линченко, надо было переварить. Во многом он прав. Сейчас Николай почувствовал, что протрезвел, хотя уже в разговоре с Линченко он забыл, что до этого много выпил.

«Надо продышаться. Быстрей на улицу!» – подумал он.

10

На улице, возле автобусной остановки напротив киевского горисполкома, Николай остановился. В киоске продавали на разлив водку и пиво в бутылках.

«Выпить, что ли? – спросил он сам себя. – Нет, ты уже много принял сегодня. Водки хватит. А вот пиво для осадка и прочищения мозгов не помешает».

Он взял бутылку пива и сел за столик, заваленный рыбьей чешуей и костями. Видно, до него здесь сидели настоящие любители пива, а лавочник не убирал столы, – попьют и так, не паны. Николай находился под впечатлением разговора с Линченко. Откровенность Линченко его удивляла. У него есть собственная концепция дальнейшего развития Украины, но он не только не мог ее обнародовать, но и даже поделиться со своими коллегами. Крамольников в таком институте не держали бы. Почему он все это рассказал Николаю? И неожиданно до него дошло. Линченко отдал ему свои мысли, чтобы он мог их озвучить. Все-таки он проживает не в Киеве, а в Донбассе, и у него есть такая возможность. Кроме того, Линченко сам подчеркнул, что он не борец.

«Надо будет еще раз поговорить с ним. Может, все это у него записано. И он мне даст свои записи», – размышлял Николай.

Он быстро допил пиво. Наступал вечер, но до полной темноты было еще более двух часов. Предстояла последняя встреча на сегодня – с Царевым. К своему научному руководителю он обязан был зайти. Профессор жил на Красноармейской. Ехать к нему общественным транспортом – делать большой крюк, быстрее дойти пешком. Так Николай и решил, – два километра для него – не расстояние, тем более все время идти под горку. Да и заодно нужно проветриться – все-таки опьянение чувствовалось.

Он перешел бульвар Леси Украинки и зашел в гастроном. Надо было купить бутылку коньяка. С пустыми руками идти в чужой дом некрасиво, да и не в правилах Николая. Он прошел мимо очереди в хлебный отдел и в бакалейном отделе купил бутылку «Белого аиста». Положив ее в пакет, двинулся к выходу. Шедший перед ним худой и высокий парень, только что купивший булку хлеба, вдруг зашатался и упал на пол, вяло придерживая свое падение руками. По всему было видно, что он, в отличие от Николая не пьян, просто ему стало плохо. Николай подскочил к нему, наклонился и попытался поднять это худое тело. Но парень – на вид лет двадцати пяти, находился в сознании и широко открытыми глазами смотрел на Николая:

– Я сейчас… встану… голова закружилась.

Николай помог ему подняться. Вокруг собирались любопытные.

– Сердце?

– Голова?