Осень собак

– Да пьяный он!

Парень безвольно улыбался и, встав с помощью Николая на ноги, ответил:

– Я не пью… три дня ничего не ел, даже хлеба… зарплаты не давали три месяца, а занять не у кого… сегодня дали получку. Это от хлебного запаха у меня голова закружилась, – сбивчиво объяснял он.

Парень поднес ко рту круглую булку хлеба и с жадностью откусил большой кусок и стал жевать.

– Сейчас пройдет, – из чавкающего рта донеслись слова.

Окружающие, поняв, что парень не пьян, переключились с осуждения его на сострадание к нему. Стали неожиданно жалостливыми и одновременно обвинителями непонятно чего и кого.

– Довели народ, с голоду дохнет! У нас так пенсионерка в подъезде с голоду умерла. Пенсию полгода не носили! Гады!

– Молодой такой мужчина, а тоже с голоду обморок! Да разве можно так народ морить!?

– Пожуй, мальчик, хлебца, легче будет. На колбаски. Жалко молодых.

– Памятники Бандере и Шевченко ставят, а народ накормить не могут! Когда все это кончится?

– Когда все повыздыхаем! А еще хотят увеличить возраст для выхода на пенсию. Народ не дождется этой пенсии, раньше окочуриться!

– Не сдохнем! Мы терпеливые. Травку щипать будем, – но будем существовать.

– Соломой бы покормить Кравчука с Кучмой и их толсторожую компанию. Пусть знают, как народ живет. А то привыкли разъезжать по заграницам, а люди им до задницы.

Николай, слушая возмущенные голоса покупателей, предложил парню:

– Может, тебе коньяка немного налить?.. Для поддержки.

– Не надо. Я не пью. Дайте, я посижу на подоконнике и приду в себя. Такое со мной случилось потому, что хлеб появился в руках. А без хлеба я бы еще долго ходил, и ничего бы не было, – почему-то виновато объяснял парень.

Николай помог подойти ему к окну и тот сел на низкий подоконник. Снова откусил кусок хлеба и стал жевать. Подошла продавщица, а может быть, заведующая магазином в белом халате, посмотрела на парня и произнесла, обращаясь ко всем:

– У нас каждый день в магазине бывают голодные обмороки. Мы уже привыкли к этому. Этот покупатель… – она имела в виду парня, – сам дойдет до дома. А другим приходится вызывать скорую помощь. Но что поделаешь – жизнь такая. Покупатели! Идите к другим отделам, товаров у нас много!

Действительно, витрины в прямом смысле ломились от всяческих товаров, в глазах рябило от ярких импортных этикеток и наклеек.

– Были б деньги, торт бы внукам купила… – вздохнула горестно старушка-пенсионерка.

Но продавец уже ушла. Сочувствующие парню расходились. Николай спросил его:

– Сам домой дойдешь?

– Дойду.

– Ну, тогда будь счастлив, а я пойду. А деньги приберегай, сразу не трать, особенно на еду.

– Хорошо, – парень благодарно улыбнулся Николаю, – то ли за оказанную помощь, то ли за совет.

Николай пошел к выходу. Снова, как и утром, на душе стало противно, как будто туда плеснули серной кислоты или еще какой-то гадости. Появилось чувство злости, хотелось кому-то набить морду, или еще лучше – подраться, чтобы и тебе рожу набили. В крайнем случае, закричать, завыть, дать себе разрядку от навалившихся на него своих и чужих проблем. Но он не мог никогда позволить себе такой слабости. При всей своей внешней открытости, он был холодным человеком.

Минут через двадцать, в некотором отупении от увиденного и выпитого, он вышел на Красноармейскую улицу, недалеко от католического, с острыми шпилями, костела. В советское время костел был концертным залом, в нем располагался один из лучших органов страны, и люди специально приходили слушать его. Сейчас же костел использовался по прямому назначению – в нем проходили католические службы. Девятиэтажный дом, где жил Царев, находился рядом. Николай направился к нему напрямую через дорогу. Когда-то темно-синие, с белыми буквами указатели названия улицы были заклеены плотной белой бумагой. Их пытались, видимо, содрать, но они были приклеены на совесть, и удалось оторвать только кусочки бумаги по краям. Николай стал читать, но на первом указателе надписи не разобрал. Но по наклейкам на других указателях восстановил текст. Он был короток – «улица имени вояков УПА» – «Воинов украинской повстанческой армии» – бандеровцев.

«Вот это да! – присвистнул Николай. – Произвольно, без согласования с администрацией переименовывают улицы. Но Бандера со своей армией никогда не был в Киеве, тем более, восточнее. Навязывают галицийцы своих героев… и навяжут!»

Он прошел на второй этаж дома и позвонил:

– Кто там? – раздался голос жены Царева.

– Это я, Маргарита Ионовна. Матвеев, – ответил Николай.

– Сейчас открою, Николай. – Щелкнул замок, и дверь отворилась. – Заходите, Николай.

– Здравствуйте, Маргарита Ионовна, – Николай шагнул через порог.

– Здравствуйте, Коля, и проходите.

Жена Царева была уже на пенсии. Невысокая, полная женщина со следами былой красоты. Она симпатизировала Николаю с первых дней их знакомства, была в высшей степени отзывчивым, доброжелательным и чувствительным человеком. Николай давно был вхож в профессорскую семью. Это дозволялось немногим ученикам Царева, и Николай был одним из них. Маргарита Ионовна переживала неудачи Николая более остро, чем ее муж, даже плакала, – как признался ему Царев, – оттого, что чиновники затягивают утверждение диссертации.

– Проходите, Николай, – снова повторила она. – Как ваши дела?

Николай пожал плечами, показывая, что плохо. Маргарита Ионовна с сочувствием продолжила:

– Да, я знаю. Мне Андрей Иванович говорил. Что они хотят в этой аттестационной комиссии? – задала она сама себе вопрос. – Будто докторов наук у нас – пруд пруди. Защит становится меньше, а требования ужесточаются. Но вы не волнуйтесь, все будет хорошо. Андрюша! – закричала она. – Коля к нам пришел!

Из рабочей комнаты вышел Царев в клетчатой рубашке и в синем трико вместо брюк. Подслеповато посмотрел на Николая, доброжелательно улыбнулся и сказал:

– Проходи. А я вот прилег на диван, читаю газеты, пока Рита готовит ужин. Уже готово, Рита?

– Да.

– Проходи в зал. Поужинаем, – снова пригласил Царев.

– Может, на кухне поужинаем… – засмущался Николай. – Я ведь ненадолго.

– Нет. В зале.

У Царевых был приятный обычай – гостей обязательно приглашать в зал и там обедать или ужинать. В тех случаях, когда Царев был дома один, он мог себе позволить пообедать с гостем на кухне. А так – для всех парадный, если можно так выразиться, зал.

– Ты, Коля, посмотри свежие газеты, а я помогу Рите на кухне и принесу сюда то, что она приготовила.

– Давайте и я помогу.

Это не было с его стороны подхалимажем. Часто бывая у них, будучи в аспирантуре, теперь в каждый свой приезд он обязательно заходил к ним домой. Николай сам любил готовить, и притом с выдумкой. Андрей Иванович был гурманом и любил вкусно поесть, – это также объединяло учителя и ученика. Чаще всего, когда у Николая было время, они с Царевым готовили пельмени. Настоящие сибирские – смачные, их можно было есть без предела, но в итоге всегда оказывалось мало. Таковы пельмени – безразмерное блюдо. Поэтому он не стеснялся оказывать помощь на кухне профессору, не считал это зазорным. Так же, по всему видно, считал и профессор. Он прошел вслед за Царевым на кухню.

– Что делать, Маргарита Ионовна? – бодро спросил он.

– Если можете, Коля, – жена профессора обращалась несколько церемонно ко всем, не только к Николаю, но всегда сердечно, – откройте банку шпрот.