Последняя любовь Хемингуэя

Мэри поняла, что она сказала лишнее в разговоре с мужем и сейчас лихорадочно искала приемлемое соглашение. Было видно, что Хемингуэй в последней вспышке выдохся.

–Эрни! – Укоризненно произнесла она. – Давай поговорим спокойно. Покричали друг на друга, и хватит. Теперь разберемся. Я не хочу выяснять, чем я для тебя плоха. Раз ты так считаешь, считай! Но неужели не понимаешь, что я твоя защитница и опора! Неужели не видишь этого явного факта?

–Вижу. И мне твоя роль надоела. Я сам себя смогу защитить.

–Уже не сможешь. Ты привык ко мне, как к необходимой вещи. Хоть мне обидно говорить такое про себя, но это так. Без меня ты не сможешь сделать ни одного правильного шага. Вот сейчас ты хочешь устремиться в Венецию, за своей любовью, как ты себе представил Адриану. Я не буду препятствовать. Но подумал ли ты о ней? – Мэри выдержала паузу. – Она молода. Ей всего двадцать лет. У нее впереди вся жизнь. Допускаю, что она увлечена тобой, как известным писателем, интересным человеком. Но ей рано или поздно надоест общество с умным, многознающим и многоопытным человеком. Ей захочется в свое общество. Таких же молодых, как и она, людей. Более того. Тебе будет стыдно показаться с ней в обществе. Кто ты ей? Отец или муж? Ты сам поймешь дискомфортность общения с ней. Я готова даже поверить, что у тебя любовь к Адриане. Но, какое у твоей любви будущее? Как на тебя посмотрит мир? Ты не шут, как Чаплин. Ты серьезный и уважаемый в мире человек!

Хемингуэй снова опустился в кресло и поник головой. Мэри была права. Он, собственно говоря, думал почти также, но упрямо рвался в костер поздней любви, отбрасывая логику жизни, описанную им же самим.

–Понимаешь, Мэри, – произнес он глухо, не соглашаясь с женой. – Я без нее ничего не могу делать. Думаю только о ней. Почему она не едет на Кубу? Ведь обещала. В письмах пишет о желании со мной встретиться. – Обтекаемее, чем в любовных письмах Адрианы, пояснил Хемингуэй. – А сама не едет.

–Может быть, ты недостаточно настойчиво ее просишь? – По матерински, участливо, как маленького ребенка, спросила Мэри, обезоруживая своей лаской, мужа. – Может мне попросить старую графиню, чтобы она приехала сюда с Адрианой?

–Не надо. Если она сюда не приедет, то я поеду к ней. Прости меня, Мэри, что так говорю.

–Тебя нельзя не прощать. – Ласково ответила Мэри и впервые за время разговора прикоснулась своими пальцами к его руке. – Если бы я не была в тебя влюблена также, как ты сейчас в итальянку, то я бы не обратила на твое состояние внимания. Но я должна тебе помогать всегда и во всем. Даже в таком неприятном для меня деле. Я напишу старой графине Иванчич письмо и попрошу ее приехать с дочерью. Ты согласен?

Хемингуэй почувствовал себя духовно сломленным и устало произнес.

–Напиши, если хочешь.

–Напишу утром. Эрни! Я прошу тебя, возьмись за работу.

–У меня нет мыслей в голове.

–Занимайся старыми работами. Помнишь, ты говорил в Венеции, что хотел бы написать философскую вещь?

–Говорил. Но уже забыл.

–Давай договоримся так. Как только ты получишь известие о согласии семьи Иванчич посетить нас, то сразу же берешься за эту философскую работу.

–Если будет все так, как ты говоришь, то я согласен.

–И дальше. Я не стану тебе запрещать уединяться с ней, не буду преследовать вас. Но помни, ты на Кубе. Здесь твой каждый шаг на виду. Это не в Венеции, где тебя прохожие не знали в лицо. Здесь тебя каждый знает, каждый второй – здоровается. У нас бывает много гостей, в том числе, и журналистов. Не дай бог, чтобы они написали о твоих похождениях с девушкой, годящейся тебе в дочери.

–Ты многое, Мэри не понимаешь. – Вздохнул Хемингуэй. – Но ты и права во многом. Но я не верю, что ты можешь вытащить на Кубу графиню. С ее здоровьем ехать в тропики опасно.

–Я тебе пока ничего не гарантирую. Просто напишу им письмо с приглашением. Ты основательно устал. Может сказать, чтобы снова подали ужин?

Мэри поняла, что разговор закончен, и она одержала в нем победу. Теперь надо срочно продумать ход дальнейших действий и закрепить свое превосходство.

–Я поел во «Флоридите». Пойду спать.

–Покойной ночи. – Пожелала ему на прощание Мэри.

Хемингуэй прошел в свою спальню и, не раздеваясь, лег на кровать. Сразу же к нему на грудь прыгнул черно-белый в изумительной кошачьей расцветке, Бойз. Он потянулся, стоя лапами на Хемингуэе. Потом, тихо заурчав, улегся на человеческой груди.

–Что, Бойз, ты нынче тоже одинок, как и я? – Спросил кота Хемингуэй.

Кот в ответ заурчал еще глубже.

«Тоже один. – Ответил за кота Хемингуэй, но уже мысленно. – Где твоя Принцесса? Бродит вдали от тебя. Мы оба брошены любимыми женщинами. Но ты, Бойз, завтра встретишь свою, подгулявшую Принцессу, а я не знаю, встречусь ли со своей принцессой. Ну что ж? Прости, Бойз. Я сейчас буду разбираться сам с собой. Что же сейчас есть у меня? – Он стал говорить о себе во втором лице. – Ты в своей жизни все потерял – семьи, детей, любимых женщин. Ты даже потерял свое прошлое, никогда его больше не вернешь. Прошлое необходимо, ради будущего? Бред! У человека, имеющего замечательное и запоминающееся прошлое, никогда не будет будущего. Он его исчерпал в прошлой жизни. А что же остается? Слава? Кому нужна слава за прошлое? Слава нужна для будущего, но уже без тебя. Тогда это будет настоящей славой. Что же еще? Любовь? Да. Тоненькая ниточка любви связывает сейчас меня с будущим для поддержания прошлого. Как бы эту нить не оборвать неосторожным движением? Ее надо сохранить. Без любви нет жизни в настоящем. Прошлая любовь умерла, будущая – никогда не родится. Надо жить настоящей любовью. Чьей? Мэри или Адрианы».

–Скажи, Бойз, что нам теперь делать? – Вслух спросил он кота. Но кот тихо урчал на его груди, не желая брать на себя человеческие заботы. – Ты тоже не знаешь, Бойз! И никто не знает.

3

Рано утром, Мэри написала письмо Доре Иванчич с приглашением посетить Кубу с дочерью и брала на себя все расходы по поездке в обе стороны. В письме были слова: «Дорогая графиня! Понимаю, что поездка Вас может утомить. Я Вам дам пять тысяч долларов для укрепления здоровья. Одна просьба – все должно остаться тайной, о которой знаем только мы – двое». Мэри не была уверена, что Дора захочет приехать. Может быть, она оскорблена ее прошлым разговором, хотя деньги от нее приняла? Пусть приманкой будут еще и эти деньги. Рано утром она направила посыльного на почту.

Потом позвала Джанфранко Иванчича, который месяц назад приехал на Кубу и жил в их доме. Мэри отправила бы его жить в другое место, но боялась мужа – слишком уж он благоволил этому бонвивану. Привез рассказ, который Хемингуэй, вроде бы, даже прочитал, но оставил в своем столе. Видимо, рассказ не понравился Хемингуэю. Но он посоветовал Джанфранко на его основе написать роман. Мэри понимала, что Хемингуэй не хочет далеко от себя отпускать брата Адрианы, а тот беззастенчиво пользуется его расположением. Джанфранко, конечно же, не писал романа. До поздней ночи гулял с кубинками. Возвращался домой поздно, доставал из холодильника яйца, выпивал их, а скорлупу клал обратно. Прислуга жаловалась Мэри, что он разводит грязь в холодильнике. Но приходилось терпеть его присутствие.

Джанфранко явился к ней ближе к обеду, когда выспался. Мэри, несмотря на раздражение к нему, спросила спокойно:

–Франки! Как тебе отдыхается на Кубе?

–Хорошо. Возможно, я скоро женюсь.

–На кубинке? – Удивилась Мэри.

–Да. Она богатая. У нее много земли и ферма. – Сразу же объявил состояние будущей невесты Джанфранко.

–Желаю успеха. – И Мэри перешла к делу. – Франки! Я написала письмо твоей сестре и маме с приглашением погостить у нас. – Мэри выдержала паузу, наблюдая за реакцией Джанфранко.

–О! Это было бы хорошо. Мама почему-то боится сюда ехать. А я так соскучился по ним.

–Так вот. Я тебе дам деньги. Съезди в Гавану и позвони оттуда своей маме и скажи, что я приглашаю их на Кубу и уже написала им письмо. Если они сразу же согласятся, то пусть сообщат, мы закажем им билеты на теплоход.

–Немедленно бегу. – Заторопился Джанфранко, взяв деньги у Мэри.

У Хемингуэя этот день начался счастливо. Просматривая газеты, он впервые увидел рецензию, в которой положительно оценивался его роман «За рекой, в тени деревьев». До этого критики его только били – кто мягче, а кто жестче, до беспощадности. В статье критик О’Хара называл Хемингуэя самым крупным писателем Земли после Шекспира. Хемингуэй перечитал статью несколько раз, и радость засветилась в его лице. Он не знал этого критика и такая высокая оценка его творчества! Забыв, что вчера с Мэри состоялся неприятный разговор, он побежал к ней и дал почитать статью.

–Ну, как? Теперь видишь, кто я?

–Вижу. – Сухо ответила Мэри, не отошедшая от вчерашней ссоры. – Он перехватил – тебе далеко до Шекспира.

Не найдя у жены поддержки, Хемингуэй в своем кабинете уселся писать письмо Адриане. Затем аккуратно вырезал статью из газеты и бережно положил ее в конверт. «Пусть она разделит мою радость». – Подумал он об Адриане и немедленно вызвал посыльного, чтобы тот отвез письмо в Гавану, на центральную почту. Оттуда оно быстрее дойдет до Венеции. Посыльный только удивлялся, – сначала хозяйка поспешила отправить в Италию письмо, теперь хозяин. Но выполнил поручение. Также Хемингуэй поручил купить несколько экземпляров этой газеты.

Пришел доктор Эррера и измерил Хемингуэю давление. Потом еще дважды перепроверил себя. Сто пятьдесят на девяносто – доктор не мог ошибиться. Но вчера было двести двадцать на сто сорок.

–Что произошло, Эрни? – Спросил удивленный Эррера. – Давление у тебя почти в норме?

–Читай, Хосе. – Хемингуэй протянул ему газету со статьей О’Хары. – И все поймешь!

Эррера прочитал рецензию, снял очки и сказал:

–В целом справедливо. По настоящему великие люди появляются на Земле с определенной периодичностью. Существует и такая цикличность. Видимо, для писателей цикличность составляет триста пятьдесят-четыреста лет.

Хемингуэй напыжился при таком разъяснении доктора и предложил: