Время подонков: хроника луганской перестройки

– Не могли мы другого директора найти? Сколько еврея не обрезай, залупаться он не перестанет!

Теперь недовольную мину на лице изобразил Фотин. Видимо, его еврейские корни души, не совсем соответствовали взглядам Семерчука – выходца с западной Украины. Но Семерчук-старший просто не знал и не догадывался, что его сват частично еврей. Фотин с ним никогда об этом не говорил. И он ответил:

– С евреев, нам всем надо брать пример. Они дружны, друг другу всегда помогают. Не то, что русские и украинцы. Поэтому они везде лучшие.

– Часто не по заслугам, – отпарировал Семерчук, – но они умеют раскручиваться сообща.

Они вышли из банка. Еще поговорили о делах. Потом о личных – Семерчук перебирался из города областного подчинения, в Луганск. Надо строить дом, готовить новый офис, в общем, работы много.

Кушелер в конце рабочего дня позвонил в Москву знакомому банкиру и описал обстановку, сложившуюся вокруг приватизации антрацитовых шахт. Тот выслушал внимательно его информацию и ответил, что он свяжется с Донецком, а потом сообщит ему о последующих действиях. И коротко, по-деловому поблагодарил Кушелера:

– Признателен… Жду новых данных от вас и буду информировать вас о состоянии дела.

Кушелер был доволен, его там, в Москве, не забудут. Он понял, что не будет фигурировать в московских делах, но ему тоже что-то обломится от приватизации шахт.

Лето наступило, вопреки сезона, прохладное. Лене приходилось разрываться между семьей, точнее загородным домом, куда она переехали на каникулы с дочерью, и встречами с Николаем. Но пока был июнь, – она уезжала из дома на работу и потом встречалась с Николаем. Но вскоре должен был приехать Роман, и она не знала, как будут происходить эти встречи. Тем более, подходило время отпусков. Педагоги, обычно, отдыхают летом и отпуск у них почти два месяца. У Николая, жена с детьми должна была уехать на лето в деревню с детьми, а он будет их навещать периодически. У Николая осенью уже была назначена защита докторской диссертации, и он хотел поработать над ней, а так же ему надо было ездить в Киев по научным вопросам. Проблемы в любви были у нее, и она создавала проблемы для Николая. Лена это понимала и видела, что у Николая нет времени для встреч, но он, как и в студенческие годы, не мог обидеть ее своим равнодушием. Они договорились летом встречаться дома у Николая. Но, как ей отлучиться из семьи даже на недолгое время? Скоро с учебы вернется муж? И чем больше Лена думала над этой проблемой, тем больше ненавидела новый загородный дом – из него сложнее было уйти, хотя бы на время. Она будет на виду у всех, и уже скрыть свои желания и любовь будет практически невозможно. Влюбленная женщина похожа на стихийное бедствие для мужчины, который понимает ее чувства и жертвует собой ради ее любви.

Но в конце июня произошло трагическое событие. В холодном лете этого года выдались знойные дни. Был грозовой день – степная жара притянула влажный воздух Черного моря. Обычно – это скоротечное явление: молнии, гром, дождь, а через полдня, а, может, и раньше, – снова жарит степное солнце. Но именно в этот жаркий, грозовой день, это и случилось. Лена, только что вернувшаяся с работы, услышала телефонный звонок и взяла трубку. Звонил отец. Голос был взволнованным и каким-то рваным.

– Лена! Только сейчас позвонили, что убит отец Романа

Лена замерла, не зная, что ответить. Голос комком застрял в горле. В голове мелькала мысль: «Свекор не сам умер, его убили». Наконец, глубоко глотнув воздуха, она прохрипела в телефонную трубку.

– Как?! – больше ничего она вымолвить не могла.

– Пока точно не знаю. – Голос отца стал более-менее ровным, что придало уверенности голосу Лены. – Надо срочно сообщить Роману, чтобы приезжал. У тебя есть адрес, телефоны.

– Есть. И домашний и телефон руководства университета. Я сейчас ему буду звонить.

– Звони. Как до него дозвонишься, так сообщи мне.

Разговор прекратился, но у Лены в голове шел звон, то ли от телефонных звонков, то ли от неожиданности известия. Она позвонила на квартиру, где жил Роман, но ей не ответили. У нее был еще один телефон приемной креативного менеджера университета, то есть фактически ректора, названного так для заграничной солидности. Ей ответил женский голос на украинском языке. Лена говорила по-русски и голос по телефону недовольно спросил:

– А вы видкиля?

– Я с Донбасса, – резко ответила Лена, – надо срочно сообщить Семерчуку, что умер его отец, – она не решилась сказать, что Семерчука-старшего убили.

Только после этого сообщения голос в телефоне смягчился:

– Сейчас пойдут искать Семерчука. Но вы живете в Украине и должны говорить на государственном языке, – укорил ее телефонный голос.

– Пусть позвонит мне или еще кому-то… – успела попросить Лена, и в телефонной трубке послышались гудки.

Лена ждала звонка из Киева, от мужа, нервно ходила по комнате и не могла ни за что взяться, чтобы отвлечься от страшного известия. Только через час позвонил Роман. Он сказал, что уже позвонил матери, и сейчас бежит домой, чтобы взять паспорт, а потом в Жуляны, в аэропорт. Лена решила не ехать в загородный дом, – отец позвонил, чтобы все, в том числе и дети, вернулись в город. Лена спросила, – что же конкретно произошло с Семерчуком-старшим, но тот по телефону отказался рассказывать о происшедшем, и распорядился, чтобы все пришли к нему домой. Лена пришла первой и своими ключами открыла родительскую квартиру. Через полчаса пришел отец, а еще через полчаса приехала мать, с Оксаной. Царило напряженное молчание, ждали, что скажет отец. И он кое-что прояснил:

– Как мне сообщили, произошло убийство, – он тяжело вздохнул, – Богдан ехал на своем автомобиле, впереди шел фургон с брезентовым верхом. Когда легковая машина Семерчука догнала этот фургон, из кузова стреляли по ним из нескольких автоматов, практически в упор. Убит не только Богдан…, но и его помощник, и шофер. Все убиты. Свидетелей толком нет. Начинался дождь, и водители старались быстрей добраться до назначенного места или домой, мало что видели.

– А фургон, задержали?

– Нет. Идут его розыски.

– Жалко свата. Еще ж молодой… – проговорила мать Лены, – надо собираться ехать на похороны.

– Да, надо, – вздохнул Фотин. – похороны еще не назначены, но я думаю будут послезавтра. Я уже взял машину и сейчас поеду туда. А завтра вам тоже будет машина. Сегодня вам ехать не к чему. – он снова глубоко вздохнул.

– А за что его убили? – спросила, наконец, Лена.

Этот вопрос интересовал всех, но Фотин обошел его, туманно пояснив:

– Пока еще никто не знает. Может, задержат убийц, – но по его голосу было видно, что он не уверен в таком задержании, – Телевидение много говорит о разделе имущества. Сами знаете и видите, как убивают друг друга в борьбе за это имущество… Наверное, и это убийство следует считать борьбой за раздел имущества…

Фотин избегал говорить слово «грабеж», и «народное достояние», заменяя их словами «борьба» и «имущество». Но он догадывался, за что убрали конкуренты Семерчука – за его неуемную страсть в приобретении, отданного на разграбление государством народного хозяйства и, в частности, желания стать хозяином антрацитовых шахт. Ему этого кто-то не простил. Кто, это «кто-то», Фотин не знал, да и вряд ли узнает. Но его, после сообщения о смерти компаньона, взял внутренний страх – так же могут поступить и с ним. В условиях рынка богатство может укоротить жизнь намного быстрее, чем бедность. И у него за эти часы появилась мысль, – а не закончить ли с предпринимательством? Деньги у него есть. Не только на его век, но и внукам хватит. А сейчас в дележке страны, люди, стремящиеся к богатству стали просто бешеными. А бешенством люди чаще заражаются не от животных, а от денег. Но в то же время, Фотин понимал – не в деньгах счастье, но они обеспечивают свободу и надо выбирать – скучную жизнь или, возможно, богатые похороны. И сегодня ему очень захотелось жить, на фоне безвременной смерти свата, с которым они провернули столько дел, начиная со времен, когда были руководителями советской власти, правда, на местном уровне.

Но в это время раздался телефонный звонок. Звонил Роман. Он уже прилетел в Луганск. Фотин, сразу же сориентировавшись, дал ему указание:

– Бери такси и приезжай ко мне. Вместе едем…

Роман приехал через полчаса. Он поздоровался с тестем за руку, кивнув остальным в знак приветствия. Потом обратился к жене:

– Лена! Я сейчас уеду. Ты поедешь с нами?

– Я с Оксаной, приеду завтра.

– Гаразд, – согласился Роман по-украински.

Он уже привык в обучении в Киеве и в отношениях с Хрыстей к украинскому языку. И слово «хорошо» он непроизвольно произнес в семье, где всегда говорили по-русски. Роман не спрашивал, что и как произошло с его отцом. Было видно, что неожиданная смерть отца, поразила его до такой степени, что о чем-то другом, кроме простых фраз, он не мог говорить. Фотин и Роман уехали, а женщины и дети еще сидели и разговаривали, приготовили ранний ужин и только потом Лена с дочерью пошла домой.

На следующий день, они все выехали на машине. Но когда приехали в другой город, то оказалось, что покойного домой не привезут, а вечером труп перевезут в офис и оттуда, завтра в полдень, начнутся похороны. Они все разместились в большом загородном доме Семерчуков, который был построен года два назад. Романа видели мельком. Он бегал по организации похорон, хотя этим делом занимались другие, знающие этот процесс люди. Но приехало много родни и знакомых, их надо было разместить. Собственно говоря, вот этим делом занимался Роман и его сестра. Нового о совершении преступления, Лена не узнала. Как и говорил отец, застрелили из автоматов на дороге, в машине. Милиция ищет убийц, но пока ничего не нашла, даже мало-мальских зацепок. Шептались, что убийство было подготовлено тщательно, работали профессионалы, изучившие маршруты поездок Семерчука.

Роман пришел к Лене ночью, в комнату, где она спала с Оксаной. Она, обняв его, шептала слова утешения, чувствуя соленые слезы на щеках мужа. Роман, действительно был морально убит этим трагическим событием – отца он считал бессмертным столпом благополучия семьи. И вот неожиданно этот столп рухнул. Роман теперь обязан был продолжить его дело. Но на наследство могла претендовать его сестра. И он уже продумывал этот вопрос, зная хваткий характер сестры, – как все мирно решить, а возможно – отстранить ее от бизнеса отца. Но все это надо делать после похорон. А у него в Киеве послезавтра защита дипломной работы, но ее перенесут на несколько дней. В общем, времени в обрез, а дел по горло. Сын из Москвы дал телеграмму, что не сможет приехать – у него сессия в университете. Это сообщение восприняли спокойно – не сдашь во время экзамен, потом будешь бегать за преподавателями.

На следующий день, когда они пришли в офис Семерчука, для прощания, то увидели, что голова покойного перевязана бинтами – пуля попала в голову, но часть лица была видна. Вынос тела начался ровно в полдень. На кладбище выделили место на главной аллее – резервное место, для видных людей города. В этот список входил Семерчук. О покойном плохо не говорят, поэтому в прощальных речах говорили только хорошее об усопшем. Оказывается, он много доброго сделал для города, будучи его партийным руководителем, а потом – хозяйственным. Поминки были грандиозными для этого города. Решили угощать всех горожан, которые придут на поминки. Пришлось в сквере, перед рестораном ставить столы, и горожане, недоедавшие в последние годы, могли выпить и покушать «за вечную память» своего богатого земляка. Особенно рады были бомжи, которых стало за годы независимости в разы больше, чем при социализме. Они подходили к столам по два-три раза, наелись и напились на сутки вперед. Похороны – это событие, при котором покойник оказывается главным бездействующим лицом, приносящим пользу другим. Возродилась дореволюционная традиция отдачи натурой части богатства после смерти богатого бедным. Но не понимают богатые, что демонстрация богатства, унижает тех, чьими руками оно создано. И униженные, жуя кусок хлеба и запивая его водкой, одновременно презирают богатство, чтобы остаться честными людьми – хотя бы перед самим собой. Но, как в народе говорят – голод не тетка! И честность подчинена чувству голоду!

Лена с детьми осталась еще на одну ночь у свекрови. А утром, еще раз посетив могилу Семерчука-старшего, где в ожидании памятника, пока стоял простой крест, Лена уехала в Луганск. Роман остался с матерью.

Он приехал через три дня. Был не разговорчив, сразу же пошел в банк. Его встретил Кушелер и снова выразил соболезнование. Он уже говорил ему соболезнование на похоронах, на котором присутствовал. Романа интересовал только один вопрос: какие финансы отца имеются в банке? Этот вопрос он и задал директору банка.

– Я посмотрю финансовые документы и позже скажу вам. – уклончиво ответил Кушелер.

– Мой отец – один из основателей банка и он внес солидный вклад в уставной капитал банка.

– Да, – согласился Кушелер, – но ваш отец через банк проводил расчеты со своими партнерами. А это активы банка. Мы подсчитаем и скажем вам, сколько осталось средств на счетах вашего отца.

Роман вынужден был согласиться подождать, хотя чувствовал, что Кушелер неспроста тянет время. Но доказательств двойной игры директора у него не было. Он решил, что скоро, после учебы он вернется и сам лично перепроверит счета отца.

– Я остаюсь директором по кадрам в банке? – спросил он Кушелера.

– Да. – Твердо ответил Кушелер. – Мы вас ждем, нам надо расширять свою деятельность и приобретенный вами опыт работы западных банков, нам очень пригодится.