Время подонков: хроника луганской перестройки

Здесь мать заколебалась – говорит или нет? И ответила уклончиво:

– Знакомые тебя видели, как ты с ним – она весь разговор не называла Николая по имени, – ходишь-бродишь под ручку. А последнее время, тебя часто видят на кварталах, где живет твой ухажер…Чем больше ты нравишься другим, тем чаще и грязнее о тебе сплетничают другие. Поэтому, если мне двое сказали об этом, то знают о твоих встречах, намного больше людей.

Мать так и не сказала, от кого поступила ей эта информация. Неприятный для обеих разговор закончился, а Лена не знала, что делать. Одно дело пообещать матери завязать отношения с Николаем, другое – она не могла уже жить без ощущения твердой руки и воли своего любимого. Ей нравилось, как по-мужски, грубовато, но в тоже время и душевно-нежно он заботится о ней. И она всей душой и телом ощущала его участие в ее жизни и желание помочь ей сейчас, как он помогал ей в студенческие годы. Она чувствовала его физическую и моральную цельность. Хоть он остался любителем выпить, но не потерял своей индивидуальности и привлекательности. Есть люди, у которых внутренний мир, намного интереснее окружающего мира. Таким был Николай Матвеев. С ним хотелось общаться мужчинам и женщинам. Его точные, аргументированные оценки всего, что окружает человеческий мир, привлекали к нему людей. И Лена, возродив старую любовь, жертвенно шла вместе с ней вперед, неизвестно куда. И от этой любви замирало сердце, – что будет дальше? А дальше перспектив никаких не было – связывать с ней свою жизнь, Николай не мог. И от этого – «не могу» – ей хотелось любить его еще сильнее. Большее впечатление на женщину производит не назойливость мужчины, а его равнодушие. Николай не был к ней равнодушен, но и любил ее, как женщину, которой необходима мужская защита. А она думала, как выполнить обещание, данное матери, к осени прекратить все отношения с Николаем.

Вот и сегодня Лена пришла к нему, как договаривались, ближе к обеду. Он встретил ее с радостью, что было заметно. Николай доделывал докторскую диссертацию, и работы у него было много. Но он был рад ее приходу – не с эгоистической точки зрения – вот она пришла и я сейчас отдохну, а просто рад, как близкому человеку, которая любила его всей душой. И он не мог разрушить ее желание – любить мужчину ее первой любви.

– Проходи, – пригласил он в комнату, – ты ела сегодня? – И увидев ее отрицательное покачивание головой, предложил, – пойдем на кухню, я утром приготовил суп и макароны по-флотски. Перекусим…

Так всегда начинались встречи в квартире Николая – то ли с позднего завтрак, то ли с раннего обеда. И они прошли на кухню.

– Выпьем по рюмочке? – предложил Николай.

– Если, коньяк или водка, то нет.

– Сегодня вино «Бастардо». Крымское. Я больше всего люблю его, хотя еще есть много хороших крымских вин.

– Если по рюмочке, то можно, – согласилась Лена.

Николай налил ей суп, а потом в фужеры вина.

– Это не рюмка, – запротестовала Лена, – это – целый бокал!

– Это – рюмка для вина, а маленькие – для коньяка. А мы сегодня попробуем вино. Вино – лучший компас в мире приключений. – Почему-то серьезно закончил Николай.

Они выпили – Николай полный фужер, Лена – наполовину. Николай умел приготовить и первое, и второе. Поэтому одному ему жить было не трудно – с голода не умрет, сумеет что-то приготовить поесть. Когда съели суп и Лена начала есть второе – макароны по-флотски, Николай произнес:

– Давай допьем вино, – и налил себе снова.

Он хотел Лене долить, но та возразила, – ей хватит.

Они еще выпили, поговорили о семейных делах, и Лена решилась рассказать Николаю, о разговоре с матерью.

– Коля, я тебе хочу сказать, что о наших встречах знают другие…

Николай сразу же насторожился:

– Кто тебе уже сказал?

– Моя мать. Ей кто-то рассказал, что нас часто видят вместе.

– Это вполне возможно. Мы же ходим по городу, не прячемся от других, вот и видят. А что еще сказала мать?

– Вот только то, что тебе сказала, но я призналась ей, что встречаюсь с тобой и это уже – близкие встречи.

Николай, вроде бы, задумался, но ответил быстро:

– Это хорошо, что знает мать, тебе будет легче.

Такого ответа Лена не ожидала и спросила:

– Почему?

– Мать всегда поможет, прикроет тебя. Лишь бы муж не узнал. Вот это будет плохо.

– Я тоже этого боюсь. Стараюсь быть с ним доброй, но плохо получается. Но и он, мне кажется, охладел ко мне. Он учился год в Киеве, редко ездил…

– Насколько я знаю Романа, он способен не только учиться, но и развлекаться. Может от долгой разлуки он охладел к тебе. Я тоже не хочу скандала, поэтому надо быть нам осторожнее.

Лене хотелось сказать, что она дала слово матери, прекратить отношения с ним с осени, но душа противилась прекращению незаконной любви, и она просто не могла сообщить об этом Николаю. Ей хотелось продолжать любить его. Закончился обед чаем, и они перешли в зал.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– Вношу последние правки в диссертацию. Одновременно работаю над книгой об украинском национализме.

– Зачем тебе нужна книга? Тебя и так считают врагом Украины. И ты хочешь еще более усугубить свое положение.

– Я не враг Украины. У меня жена – украинка. Я неправильно выразился – я против галицийского национализма. Украина и Галиция – это две большие разницы. Это разные народы. А галицийцы очень опасны для остальной Украины. Галицийцы – это люди, которые поставили своей целью поработить остальную часть Украины. Они будут ломать народ через колено. Вот сейчас они в Киеве заняли теплые места в руководстве, а работать они не умеют. Они развалят любое дело и даже Украину. Они – разрушители…

– Ты так не говори о них. Вот мой муж, точнее, его родители с западной Украины. Но они мыслят нормально…

– Ты еще в их душу не заглянула. Национализм – это фашизм. Они хотят поломать привычный быт и жизнь народа, сформированный веками. Они не остановятся перед применением силы, начнут войну с народом. Галицийцы – одноклеточные люди, у них в мозгах только одна мысль, – заставить остальной народ работать на них. Они страшные люди, ненавидящие всех и, в первую очередь, русских и евреев. Зависть к этим народам в них дошла до ненависти. Можно сказать, генетическая. Ты еще не видела национализм собственными глазами. А я видел.

– Они и у нас шабаши устраивали. Автобусами приезжали из Галиччины.

– У нас они только шумят, а там действуют. Национализм психического масштаба.

– Ты ж в Молдавии воевал?

– Не в Молдавии, а в Приднестровской Республике.

– Расскажи. Ты убивал людей? Это страшно?

– Не буду. Этого нельзя рассказывать другим – обнажаются нервы.

Они замолчали и, наконец, Николай произнес:

– Хватит говорить о политике. Народа много, но в политике полно карликов, которые навязывают свои идеи народу. Как красавицы со временем становятся страшными старухами, так и самые прекрасные идеи со временем превращаются чудовища, поедающие народ. Нет ничего прекраснее, чем умереть за идею, но умереть заставляют народ. Хватит о серьезном, давай о прекрасном…

Он подошел к Лене, сидящей на диване, и обнял ее за плечи. Она всегда ждала его прикосновения, – все внутри замирало и, кажется, останавливалось сердце. Она встала и потянулась к его губам. Трудно разлюбить любимого мужчину. Лена этого не понимала – она просто любила.

… Через два часа он провожал ее домой, к мужу и детям. Она, подкрасив губы и, причесав свои длинные волосы, была готова покинуть любовный приют. Они вышли на улицу, и подошли к троллейбусной остановке. Лена ехала в центр Луганска. Николай тоже хотел ехать с ней, но Лена возразила:

– Не провожай меня дальше.

– Мне надо в библиотеку.

– Садись на другой троллейбус, – и призналась ему, – я боюсь, чтобы нас кто-то не увидел вместе.